Соловей и кукушка (СИ) - Разумовская Анастасия. Страница 32

К чёрту карандаш!

К чёрту масло.

К черту акварель.

Только пастель, масляная пастель!

Никакого смешения красок! Каждая должна быть самой собой и играть только в сочетании с другой, только когда взгляд касается их…

Импрессионизм, скажете вы?

Я люблю импрессионизм, но это был не он. Даже неуловимая игра цветов и теней новаторов устарела для меня. Я сбрасывала с себя академические устоявшиеся каноны, как змея по весне скидывает кожу.

Это были чистые эмоции, без примеси статичных форм. Я, словно бомбист, взрывала законы и каноны, разрушала мироздание и снова рождала его. Демон и сам Господь Бог переплетались на моём листе, рождая смерть и жизнь. Это было так явно, так обнажено, что мне казалось — небо рухнет от красноты своих щёк…

Когда, наконец, я отошла от мольберта, чувствуя полное изнеможение и нытьё перетянутых мышц в правой руке, позади раздался изумлённый голос Марсика:

— Ирэна… Что это?

Я обернулась. Посмотрела на неё со скромной гордостью богини, родившей новый мир.

— А что ты видишь?

— Линии, — ответила она с недоумением. — Яркие линии и пятна.

Я с трудом удержалась, чтобы не ударить её. Вонзила верхние зубы в нижнюю губу. Матушка не виновата, она никогда не видела картины в их подлинности. Она всегда смотрела как бы со стороны, как бы через стекло.

Вдохнула, выдохнула. Ещё раз. Иногда слепота окружающих — это очень больно.

— Неважно. Вы не уехали?

— Праздник в честь венчания сына короля не заканчивается так быстро, — улыбнулась Марселия, радуясь привычной теме. — Неделю или две мы продолжим жить тут… Я почему пришла: принцесса Алессандра внизу. Она спрашивает тебя.

Я вытерла пот со лба и тут же вспомнила, что мои руки испачканы краской. А, плевать.

— Сейчас спущусь…

Мне не хотелось ещё и от Сандры услышать «что это?». Линии и пятна! Подумать только…

Со лба и щеки жёлтый и фиолетовый стереть удалось, ну пастель под ногтями надёжно скрыли перчатки. Я спустилась вниз, в гостиную. Прямая, словно к ней была привязана палка, принцесса сидела, не касаясь спинки кресла, и держала в руке чашку с заботливо налитым чаем. Сандра смотрела строгим взглядом на Марселию, о чём-то нежно улыбающуюся ей. Заметив меня, принцесса поставила чашку с нетронутым чаем на столик, встала и шагнула ко мне.

— Я пришла попросить прощения за свои слова, — не здороваясь, прямо сказала она. — Я долго думала, и поняла, что была неправа и оклеветала тебя.

Какие слова? Я не сразу вспомнила о чём она. Это было словно в другой жизни.

— Да забудь, — отмахнулась я легкомысленно. — Все мы порой ошибаемся. Пойдём, покажу тебе кое что?

Гордость творца распирала меня изнутри, мне хотелось показать моё новаторское полотно миру. Ну должен же был найтись человек, который бы увидел⁈ Тот, кто может видеть не формы, а сущность…

Алессандра растерялась от моего натиска. Было видно, что решение прийти с извинениями далось ей не просто, и она не готова была вот так просто сдаться и уступить поле боя без сражения. Но я не собиралась давать бой. Ухватила её за руку и потащила наверх.

— Смотри, — прошептала, разворачивая к картине.

И замерла, чувствуя, что краска заливает лицо, обдавая щёки жаром. Я никогда ещё не видела более откровенной картины обнажённой страсти. Там были мы с Криштианом, без масок, голые и бесстыдные. Нет, не без одежды. Без кожи, без плоти, и в то же время во плоти, такие, какие мы есть…

Принцесса долго смотрела, ничего не говоря, затем вздохнула.

— Рэн, прости. Я ничего не понимаю в живописи. Я не понимаю, что именно ты изобразила. Или хотела изобразить. Но… Это что-то невероятно смелое и новое. Что-то, чего ещё никогда ни у кого не было. Я далека от искусства, но, думаю, это то самое, что должно прийти в наш современный век, сменив то академическое старьё, которое давно никуда не годится.

Я обняла её за плечи сзади, повинуясь порыву, и положила голову на её плечо, не сводя взгляд с Криштиана.

— Знаешь, — прошептала ей, — я верю, что ваш аппарат полетит. Я помогу тебе. Я обязательно что-нибудь придумаю. Поговорю с Альваро, чтобы он не был таким тупицей. Я готова постричься, если надо, и перекрасить волосы, и целый день ходить по дворцу, изображая тебя, пока ты будешь летать.

Алессандра сильно вздрогнула, когда я начала говорить, а потом рассмеялась.

— Забавный план, — сказала, положив ладонь на мою руку. — Спасибо. К чёрту Криштиана с его гаремом. Я сочувствую твоему браку, но я рада, что у меня появилась такая сестра.

— Гаремом? — переспросила я, чувствуя какое-то неприятное сверление в груди. — Что ты имеешь ввиду?

— Неважно.

Я поразмышляла, отпустила её плечи.

— Ты не знаешь, где сейчас Криштиан?

Заглянула в её глаза, но Сандра гневно отвела взгляд. Её тугие брови сдвинулись, а ноздри раздувались.

— Он уехал кутить? — упавшим голосом поинтересовалась я.

Алессандра прямо посмотрела мне в лицо.

— Криштиан — мразь, — сказала твёрдо. — Редкостная. Он — мой брат, но это никак не влияет на моё к нему отношение. Поедем в город? У меня есть личный автомобиль, я сама умею его водить, и мы можем покататься, развеяться…

— А можно?

Я сама слышала, насколько подавлен мой тон. В принципе, разве не этого стоило ожидать от принца? Это для меня эта ночь стала откровением, а для него… Наверное, такая же, как тысяча других. Захотелось разрезать картину на сотни кусочков. И я бы так и сделала, если бы не присутствие принцессы. Было стыдно перед ней за моё унижение. Ну уж нет! Даже вида не подам.

— Поехали, — решительно согласилась я. — Кстати, а в городе есть библиотека?

Сандра захлопала глазами, пытаясь понять мой вопрос. Для неё он прозвучал неожиданно.

— Есть… Ты хочешь ехать развлекаться в библиотеку?

Алессандра высадила меня перед тяжёлым жёлтым зданием в стиле экстремального классицизма. Ну знаете: все вот эти мерзкие круглые колонны, суровые портики, прямоугольные окна, взирающие на вас исподлобья? Ты сразу понимаешь, что здесь либо тюрьма, либо что-то подобное, брюзгливо-старческое, казённое. Тюрьма для книг…

Мы договорились, что ближе к вечеру встретимся в кафе, которое я назвала для себя пиратским. Я поднялась по обтоптанным ступенькам и вошла в мраморный холл. Скромный юноша-библиотекарь в суконном сюртуке, с усиками, как у Лианора, только украшавшем прыщавое лицо, встретил меня и вежливо попросил оставить залог и подпись на каких-то формулярах. А дальше — высокие залы, сверкающие хрустальными люстрами, и книжные шкафы, раздутые книгами. Но, простите, пухлые и тощие, сегодня мне нужны не вы.

Я попросила найти мне подборку светской хроники за последние лет… двадцать шесть. И кофе. Со сливками. Библиотекарь принёс мне чашку и указал нужный шкаф, хранящий в себе периодическую прессу.

Итак, «Королевский вестник», май 1877 года… Много статей, с фотографиями даже. Рождение наследника — инфанта Ролдао. Странно, а я-то думала, что в те седые времена и фотографий не было, а они их уже даже в газетах печатали! Ну и дела! Пухлый серьёзный малыш в кружевных распашоночках, платьицах и чепчике, прямо и сумрачно глядящий прямо в объектив, умилял. Я даже зависла на некоторое время, разглядывая его.

Король Алехандро — молодой, красивый, с ловеласовским блеском в глазах… А, впрочем, тогда он ещё был наследником… Мария-Кармелина. Высокомерная ингварская принцесса не вызвала во мне никаких чувств. Чувства вызвали нелепые подушки на попе, приподнимающие линию зада так сильно, что, казалось, дама могла бы откинуться на него и подремать. Турнюр — нелепая мода того времени.

Я листала и листала пожелтевшие страницы, пока не натолкнулась на траурные новости. Итак, Мария-Кармелина умерла в 1879 году, в ноябре. Скоропостижно. От простуды. Да-да, не знаю откуда, но помню, что королева в лёгком бальном платье, взмыленная от танцев, вернулась во дворец, простудилась по дороге и умерла. А за день до бала были роды. Вот только ребёнок не выжил. Газеты даже не успели оповестить дорогих читателей о счастливом событии.