Обжигающий лёд (СИ) - Леонова Светлана. Страница 4

Совершенной неожиданностью стал для нее приезд Ани. Да еще и с родителями. А потом были новые и новые посещения. Маша буквально жила ожиданием их приезда. Ах, как же она в тайне завидовала подруге — у той нашлись родители. А она так и останется в детском доме среди чужих взрослых, меняющихся едва ли не каждый год, со старыми потрепанными игрушками и вечно шумящими ребятами.

— Машенька, приведи себя в порядок, — строгая воспитательница одернула ее платьице, желая натянуть подогнать маленькой вещь по росту, но тщетно. — К тебе приехали.

Маша и так знала, кто должен был приехать к ней. Но зачем тогда ее так нарядили? Зачем банты и туфли?

— Приехали твои будущие мама и папа…

И тут ее охватило такое отчаяние. Ей бы радоваться, что нашлись наконец-то для нее родители, но это означало… что она никогда больше не увидит Аню, не увидит ее родителей.

— Не хочу, — заупрямилась тогда, упираясь. — Не хочу. Не хочу родителей. Не хочу уезжать. Хочу к Ане.

Сквозь собственные рыдания, сквозь строгие слова воспитателей и директрисы она расслышала единственный голос, который смог заставить ее притихнуть.

— Оставьте ее в покое! Не трогайте. Машенька, это я. Посмотри на меня, моя хорошая. Я пришла за тобой. Аня, папа… Мы все пришли за тобой, ты меня слышишь? Мы, мы пришли за тобой. Посмотри на меня…

А потом были теплые объятия. Мамины объятия. Такие ласковые, нежные. И от мамы так вкусно пахло. Наверно именно такой запах у нежности и материнской любви. Ее увезли домой в тот же день. Маша помнила, как боялась ложиться спать, потому что все казалось чудесным сном, который растает к утру, оставив лишь одни горькие сожаления. Но утренний подъем от крепких объятий Ани доказал, что ее мечта о семье и доме стала реальностью.

Наверно маме было нелегко с ней. Перебороть свой страх вновь быть брошенной было нелегко, но вся семья прошла этот нелегкий путь вместе с ней. Самым сложным было решиться сказать одно слово. Одно, но зато какое! Самое важное для каждого ребенка. И самое-пресамое важное для брошенного ребенка. Мама! И когда она все же смогла, плакали обе. Мама стала для нее самым родным и близким человеком, если не считать Аню.

К своему новому папе она привыкала гораздо дольше. Сказалось и то время, что пришлось прожить в Германии, куда он их отправил ради благополучия семьи, и его напряженная работа, и его строгий вид. Но уже ребенком Маша чувствовала, что не может быть плохим человек, что так трогательно заботился о любимой женщине и детях, даже чужих. Весь их клан, как Маша частенько сейчас шутила, называя семью, принял ее тепло и искренне. И она гордилась каждым из них, равно как и знала, что ею гордятся не меньше.

Мама стала для нее истинным идеалом женщины: красивая, заботливая, талантливая — ей хотелось подражать. Маше казалось, что Ане, с ее унаследованной природной грацией даже не нужно было стараться, чтобы походить на маму, а вот ей приходилось долго и упорно работать над собой. И когда ей говорили, что она, в отличие от сестры, похожа на мать, высшей похвалы и придумать нельзя было.

Отдать ее в школу фигурного катания была всецело папина идея. Он заметил, с каким восхищением смотрела она по телевизору трансляцию чемпионата, как пыталась по-детски повторить прыжки и обороты дома на полу, после чего на семейном совете и было решено: будем пробоваться. По меркам профессионального спорта возраст ее для начала подготовки к спортивному будущему был уже малоподходящим, но все же тренер, посмотрев на ее хореографию и растяжку (спасибо маме за занятия вместе с ней танцами), решил дать ей шанс. Все свои успехи Маша посвящала родителям за их веру в нее. Ей хотелось, чтобы они гордились ею, хотелось доказать, что она достойна быть членом их семьи и ни в коей мере не вызовет у них чувство стыда. И сколь бы родители ни говорили ей, что она, глупенькая, зря переживает по этому поводу — любить ее и без побед будут, она все равно не щадила себя, чтобы быть достойной их.

Разве могла она хоть даже в мыслях дать маме расстроиться или переживать? Конечно же нет. Именно поэтому отец отвез ее сперва к врачу, и после обследования, удостоверившись, что все в порядке, уже можно было возвращаться домой. О падении двое заговорщиков еще в машине решили не рассказывать, чтобы поберечь чуткие материнские нервы. Маша украдкой смотрела, как радостно засияли глаза родителей, едва только они увидели друг друга. Короткий поцелуй не смог скрыть пылкость — годы все же не остудили их любовь. Мама — такая ладная, до боли красивая, и папа — с возрастом все более импозантный и серьезный, но как они идеально они подходили друг другу. Маша знала как нелегко далось им их счастье, но ведь оттого оно и ценнее, так ведь? Счастливо улыбнувшись своим мыслям, она убежала в спальню и устало плюхнулась на постель, не найдя в себе даже сил переодеться. Эх, разве можно найти еще одного такого же мужчину, чтобы так мог любить? Все же такой высокий идеал семьи и отношений — это все же зло. Так ведь можно и разочароваться в людях, которые не смогут дотянуться до него. А глядя на пример родителей, меньшего Маше и не хотелось.

Мысли отчего-то совершенно неожиданно вернулись к сегодняшнему происшествию на льду. Ничего особенного, без последствий же… но отчего-то дерзкий блеск синих, как лед, глаз не отпускал ее.

«Лабэндка чертова».

Кстати, что это за слово такое — лабэндка? Наверняка, ругательство какое. А что обозначало? Маша от злости даже резко села, как подумала, что все это он проделал на глазах у своих товарищей. Захотел посмеяться? Но не учел, что козыри были в ее руках — после проведенной ею разминки он разве что от злости зубами лед не грыз. Уж Маша-то постаралась придумать для него самые нелепые и сложные элементы.

Глава 4. Ворованный поцелуй

Глава 4. Ворованный поцелуй

Тяжелая рутинная работа захватила все свободное время. Если что-то и оставалось для себя, Яр старался проводить как можно веселее и беспечнее. Этим конечно же были недовольны тренеры, но на результативность не сказывалось, а потому он не видел ничего зазорного в таком времяпрепровождении. Отец вошел в тренерский состав, и теперь его постоянное присутствие нервировало нещадно. Возможно это в большей степени и стало тем самым катализатором к кутежам и своеволию. Сделать назло, хоть и сам понимал, что вредит, прежде всего, именно себе. Отец попытался пару раз переговорить с ним, но Яр снова пресек эти подходы. Разговаривать им было не о чем. У них сейчас только рабочие отношения, не более. Когда мать узнала о поступке отца, она лишь только сокрушенно покачала головой — поняла, должно быть, причину столь безалаберного отношения сына к работе. Не было мотивации, даже несмотря на то, что команда уверенно шла к победе. Но и ее нравоучений Яр не хотел. С годами она научилась жить с болью и обидой, наверно, даже пыталась придумать оправдания отцу, только был ли смысл от этого? Отец так ни разу и не попросил у нее прощения. Вычеркнул ее из своей жизни, каким-то образом помнил лишь обязательства перед детьми. А Яру этих его мнимых знаков внимания было чересчур. Он едва сдерживался, чтобы не дерзить в открытую. И это стало вскоре сказываться на его игре. Скамейка запасных замаячила как никогда близко в перспективе.

После одной из таких провальных для него игр, не выдержал главный тренер.

— Ты сам-то себе нравишься? Что с тобой вообще происходит? Результативности нет. Четвертая пятерка тебя устраивает что ли или ты так стремишься на скамейку запасных? Ярослав, если б я тебя не знал, подумал бы, что клуб сильно ошибся в тебе. Но ведь я лично отсматривал твои игры, своими глазами видел, на что ты способен. И ты нам это показывал в прошлом сезоне.

— Все нормально, Анатолий Михайлович, я все исправлю.

А что еще он мог ответить? Ну не жаловаться же о своей неприязни к собственному родителю.

— Ярослав, давай начистоту, что у тебя происходит. Это как-то связано с приходом твоего отца?

— Нет, абсолютно, — жестко ответил Смеляков, глядя в пол. Эта беседа стала порядком надоедать ему. Выискались помощники-психологи.