Штабс-ротмистр (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 28

Стенания из купе моментально стихли. Оттуда вывалились могучая фигура ростом почти под потолок, окутанная таким роем защитных плетений, что они отсвечивали в обычном мире, видимые даже ординару. Точнее, мерцала пыль вокруг громилы, раскалившаяся от бурлящей Энергии. Человек запустил и свой Дар, и обереги на полную мощь.

— Наконец-то свиделись, штурм-корнет, — приветствовал его Тышкевич. — А мы вас по всему Ново-Йорку обыскались.

Хвостицын хищно оскалился.

— Ну что, штабс-ротмистр! Ты сам мне дал шанс реванша.

— Извини, что попортил твоих игрушечных солдатиков. К сожалению, вагон тоже. У меня предложение. Давай начнём дуэль не здесь, а на ближайшей станции. Иначе…

— Плевать, что иначе! Мы — штурмовики! Нас Дьявол покинет и Бог отвернется!

— Как же вы надоели вашим пьяным кабацким нытьём ещё на яхте! Тем более ты — давно не штурмовик. Изгнанный с государёвой службы изгой. Не хочешь дуэли — снимай амулеты и сдавайся. Пусть трибунал решает твою участь.

Хвостицын терпеливо выслушал унижающие слова. Наверно, тем самым подогревал в себе и без того кипящую ярость. А затем атаковал.

Как пригодилась тактика «Человек-крепость», запрещающая уход в сторону, потому что позади — охраняемая персона! В тесном проходе у дверей купе некуда деться вправо или влево. Да и за спиной — следующий вагон, в нём сколько-то пассажиров, включая толстунов из негритянской семьи, решивших, видно, путешествие от начала до конца провести за едой.

Первые плетения, зарядившие Энергией сполохи огня, ледяные стрелы и острые воздушные пики, штабс-ротмистр принял на защиту, не трогаясь с места ни на шаг и только отклоняя прилетающее. Вагон наполнился грохотом, подарки от Хвостицына рикошетировали вверх, в пустое купе или в наружную стенку. Буквально через пару минут поединщиков осветило яркое солнце, более не разбивающееся о крышу — её ошмётки унесло назад ветром. Пара зарядов угодила в пол, через прореху мелькали шпалы.

— Хочешь перерубить вагон пополам? Я уеду с передком, ты останешься. Как же наша дуэль?

Экс-штурмовик сообразил, наконец, что расходует Энергию на порядок быстрее, чем его противник, лишь отклоняющий смертельные выпады. Тот мог часами ждать исчерпания сил нападающего, чтобы к концу схватки сжечь его «детским» фаерболом размером с яблоко, коль тому не останется духу укрыться даже от этой малости.

Хвостицын чуть убавил напор. Явно принялся что-то готовить…

Вокруг пары, разделённой буквально пятью шагами, начался пожар. Вагон железный, но занялась обивка, деревянные двери и скамьи в купе, а также деревянный настил пола. Оба, казалось, не замечали огня.

Тышкевич молился только, чтоб Сэвидж или монах не проявили лишней инициативы. Искров, например, точно знал, когда можно лезть вперёд, а когда, как говорят в Логойске, «хаваться в бульбу». Не мог и сам атаковать. Под натиском его ударов Хвостицын начнёт отступать, он никаким премудростям в стиле «Человек-крепость» не натаскан. Стало быть, битва переместится в противоположный конец вагона, где едут разные люди. В том числе — там купе с тремя попутчиками. Поэтому граф выжидал, пропустив несколько удачных моментов, потому что противника не завалил бы наверняка, а просто изрядно сократил его защиту.

Сконцентрировавшись на плетениях, исходивших от амулетов и самого Одарённого, Тышкевич проморгал момент, когда ситуация изменилась в корне. За спиной экс-корнета полыхнуло так, что больно стало даже глазам, укрытым магической защитой.

Наверно, тот ничего не успел сообразить, как его щиты поползли на спину — к новому источнику опасности, а граф ещё ни разу не атаковал, лишь парировал нападение.

Упускать момент было грех. Он метнулся вперёд и рубанул сверху вниз воздушным мечом. Ничем другим не мог, опасаясь задеть союзника, бросившегося на Хвостицына с тыла и поразившего его шаровой молнией.

Меч завяз в защите и едва достал до головы. Вошёл на каких-то три пальца.

Правда, этого хватило. Человек-гора грузно осел. Плетения защиты погасли как задутые свечи на именинном пироге.

— Как вы его аккуратно, ваше благородие. Даже причёску не попортили. И снимите ради Бога эту шляпу!

Львова вступила в солнечное пятно под уничтоженной крышей и убрала два маленьких солнца, горевших в её ладонях. Явно намеревалась повторить атаку. Там, где рванула Энергия её плетения, вагон потерял и стены, и пол, и потолок, задняя и передняя часть соединялись одной только рамой. Стоило поразиться силе контроля, заложенного в амулет, взрыв ничуть не зацепил графа, отстоявшего от него всего на какие-то пять-шесть шагов.

Виктор Сергеевич растерянно снял ковбойский головной убор, кинув его на шпалы через дырку в полу.

— Спасибо… сударыня!

— Пусть моё участие останется маленькой тайной. С вас — два красных Сосуда, пришлось вложить в негодяя изрядно, опустошила один из самых мощных моих амулетов. Сама-то я девушка безобидная.

Валявшийся у их ног Хвостицын по поводу слова «безобидная» ничего не возразил.

— Будьте любезны переместиться в следующий вагон. Этот не подходит для молодой леди. Я помогу отнести вещи.

Как потом рассказал Сэвидж, с первого грохота, очевидно — от ледяной стрелы Тышкевича, и до окончания баталии прошло не более трёх минут. Они казались очень долгими. Четвёрка пассажиров немедленно перебралась в предпоследний вагон, подальше от разрушенного. Потом разместились в третьем с конца и состроили удивлённые лица, когда в купе заглянул станционный жандарм, проводящий расследование: кто изуродовал хвост состава и устлал коридор трупами. Конечно, отправление задержали. Но ненадолго. Грабежи и разбои в поездах — дело нередкое, не ломать же из-за них расписания. Задний вагон отцепили.

— Меня что смущает, — поделился Пантелеев, когда за окном снова поплыли американские равнины. — Хвостицын запросто сел в поезд. Значит, даже не объявлен в розыск! Вот как власти империи стесняются открыть свои проблемы перед туземцами… Перед уроженцами этих губерний, — поправился он, уловив осуждающий взгляд сыщика.

Сэвидж не забыл, покидая вагон, вернуть себе пиджак. Теперь прощупывал ткань у левого плеча в поисках чего-то мелкого и твёрдого. А двадцать рублей не отдал.

— Можем считать, сегодня одержали победу, — подвёл итоги дня штабс-ротмистр. — Хотя бы то, что живы и невредимы, уже успех. Но ни на шаг не приблизились к разгадке местонахождения наших целей. Кроме того, Морганы или их подручные, прочитав утреннюю газету, узнают, что к ним движется нечто, способное испепелить вагон. Если умные — насторожатся, а за глупцов их не держу.

— Интересно было бы узнать о дальнейших планах, ваше благородие. Город большой, если четвёрка интересующих нас персон находится там, они могут спрятаться где угодно. Или мне снова щеголять разрезом в платье перед малышом Сэмми?

— Конечно, соображения имеются. Но в свете сегодняшних событий ставлю одну только ближайшую задачу: добраться до Питтсбурга целёхонькими. Даже эта задача оказалась нетривиальной.

х х х

О’Нил и Бженчишчикевич с первого дня в боярском дворце получили по комнате на втором этаже бокового крыла. Не такой, как у слуг и рабочих, но отнюдь не как для почётных гостей. Правда, скорее всего, Монморанси никого из гостей и не принимали, в противном случае подверглись бы риску раскрытия опасных тайн поместья.

Как бы то ни было, в каждой из комнат имелась добротная мебель из массива и умывальник, отдельное отхожее место не предусматривалось. Если нужда в облегчении настигала среди ночи, приходилось набрасывать на себя халат и топать по длинному коридору, потом спускаться на этаж.

В одну из ночей поляк крепко и без сновидений проспал практически до четырёх часов. Предшествующий день был посвящён сведениям, вытащенным ещё в Нью-Йорке. Пьера Монморанси чрезвычайно заинтересовал автомат Калашникова, поколением Бженчишчикевича изученный в мельчайших деталях. Именно этому оружию отводилась исключительная роль в отражении агрессии НАТО, которое Войско Польское должно было отбить вместе с Советским Союзом и другими странами Варшавского Договора. Поэтому мальчишки и девчонки в школе, а потом юноши и девушке в вузе учились стрелять из «Калаша», чистить и смазывать, зубрили устройство ударно-спускового механизма, хоть разбирать сам механизм категорически возбранялось.