Беспредельная Римская Империя. Пик расцвета и захват мира - Анджела Альберто. Страница 27

Окончательный удар наносит римская конница, которую легат держал в запасе. Вот она налетает на правый фланг врага. Это последняя капля. Ряды хаттов, и без того поредевшие, окончательно смяты. Всадники, подобно своре разъяренных псов, набрасывающихся на жертву, с невероятной стремительностью налетают на фланг варварского строя, в неожиданное для врага место. Хатты отброшены и бегут, расталкивая друг друга, в поисках спасения.

Конница в древности использовалась не столько для того, чтобы убивать мечом и копьем, сколько для того, чтобы сминать и рассеивать вражеские ряды, подобно дорожному катку или шару в боулинге. Десятки лошадей в галопе выглядят устрашающе, все равно как попасть под машину. И непонятно, кого больше следует бояться — коня или всадника, пытающегося тебя поразить. Ты уже сражаешься с врагом, наступающим спереди, а конница атакует с фланга: воины отступают, разбегаются и сплошная линия фронта рассыпается. А разобщенный враг не страшен: реакция переходит на индивидуальный уровень и люди становятся легкой добычей для таких профессионалов военного дела, как легионеры.

Именно это сейчас и происходит. Воспользовавшись сумятицей, созданной конницей, римляне напирают и усиливают атаку, прорывая фронт врага. Кроме того, легат дает приказ отрядам VIII легиона Августа и I легиона Минервы начать окружение.

Хатты понимают: все кончено. Перед их глазами растянулась стена красных щитов легионеров, с обеих сторон сжимающаяся вокруг них. Несмотря на то что их несколько тысяч, они не могут маневрировать. Мечи легионеров и ауксилариев методично рубят их в куски. Римское войско теснит врага.

С неба продолжают сыпаться дротики баллист и «скорпионов»: они неожиданно поражают хаттов, подобно молниям. Воины слышат лишь недолгое громкое жужжание, а потом падают навзничь.

Самые стойкие предпочитают яростно сражаться, но бо́льшая часть хаттов понимают бессмысленность этого и отступают беспорядочной толпой в сторону своих повозок.

Легионеры преследуют их, нанося удары налево и направо. Настоящая бойня.

Сражение продолжается почти до вечера около возов, где хаттам удается все же удерживать последние рубежи обороны, используя свои повозки в качестве баррикад. Затем гаснут и последние язычки пламени этой войны… Это конец.

Конница преследует немногочисленных оставшихся в живых хаттов, укрывающихся в лесу…

В чем смысл происходящего?

На поле боя то тут, то там раздаются ликующие возгласы. Вместе с девизами когорт и легионов…

Слышны и стоны раненых. Центурион Магн еще жив. В его центурии на первой линии умерли два легионера, пятнадцать — ранены. Он рядом со своим заместителем — опционом, тот сидит на траве, раскинув ноги, на лице — маска страдания. На внутренней поверхности бедра — длинный порез, врач обрабатывает его.

С удивлением мы замечаем, что по полю боя ходят медики и их помощники. Римская армия — единственная во всей древней истории Европы и Средиземноморья, где есть постоянный корпус врачей. Еще одна аналогия с современными армиями. Это не уникальный случай: в древнеиндийском трактате «Артхашастра» (350–280 годы до н. э.) описываются повозки скорой помощи, запряженные лошадьми или слонами, следовавшие за войсками в бою.

Они занимались своим делом на протяжении всего сражения. Конечно, они не располагают всеми доступными сегодня средствами и медикаментами. Но им известны уже многие приемы и методы. Лекари стремятся остановить кровотечение, знают, как извлечь наконечники стрел, не задев артерий, умеют ампутировать конечности с невероятной быстротой, прижигая рану раскаленным железом…

Центуриона просят снять шлем. Он и забыл, что получил страшный удар. К счастью, рана неглубока, врач накладывает припарку из трав и масел. Магн разглядывает свой шлем. Хатт рассек плюмаж надвое, но благодаря крестообразным ребрам жесткости шлем остался цел, меч соскользнул по куполу и остановился на забрале. Если бы не оно, варварское лезвие отсекло бы центуриону нос.

Если вы посмотрите на шлем римского легионера, то заметите, что во всех местах, куда мог достать вражеский меч, предусмотрена защита. Металлическая пластина, расширяющаяся в сторону плеч, чтобы остановить прямые удары в затылок и шею. Нащечники — для защиты лица, оставляющие открытыми только рот, нос и глаза. И частое забрало на лбу, от одного до другого уха, для отражения прямых ударов меча в лицо или ударов сверху. Для защиты ушей предусмотрены небольшие дугообразные забрала… Сходство с полицейскими шлемами, используемыми при подавлении массовых беспорядков, действительно впечатляет. Как, впрочем, и щиты, и приемы противодействия демонстрантам. Ведь по сути и ситуация весьма схожая: с одной стороны — немногочисленные, но обученные и действующие в строевом порядке отряды, с другой — беспорядочно нападающая неорганизованная толпа…

Начинается поиск добычи. Солдаты роются среди трупов и раненых, приканчивая протестующих. Женевская конвенция еще не подписана…

Опять проходят несколько ауксилариев, держа за волосы отрубленные головы хаттов. Для них и головы — добыча… Центурион смотрит, но ничего не говорит. Обычай человеческих трофеев просуществует еще долго: даже во время Второй мировой войны французские (североафриканские) колониальные войска отрезали части тел убитых немецких солдат.

Нескольких связанных пленников пинками подгоняют к месту, где уже сидят остальные, со связанными за спиной руками. Среди них есть женщины. Их взгляды обращены в никуда. Жизнь их переменится навсегда, они знают это. Здесь собирают всех пойманных хаттов. Возможно, будет допрос, но почти наверняка легионеры будут стараться не «испортить» их, ведь они тоже часть военной добычи, которую продадут работорговцам, а вырученные деньги распределят между легионерами.

На поле боя наступает странная тишина. Тысячи неподвижных тел, земля курится легкой дымкой, картина выглядит нереальной. Повсюду торчат стрелы и дротики, мечи и штандарты. Все они наклонены в разные стороны, как надгробия на заброшенном кладбище. Их постепенно заволакивает туманом.

Центурион шагает среди мертвецов, на его поножах кровь, щит покорежен, исцарапан и весь в кровавых брызгах. Дантовская картина. Солнце — красный шар, лежащий на линии горизонта, посылающий последнюю ласку тем, кто всего несколько часов назад был молод, горд и полон жизни. В обеих армиях. Легионер останавливается: перед ним два сплетенных в схватке тела — легионера и юного хатта с длинной бородой и волосами. Ему еще никогда не приходилось убивать, это очевидно…

Кто-то сказал, что сражение двух армий сравнимо с одной большой армией, кончающей жизнь самоубийством. Видя эту сцену смерти, где все павшие похожи друг на друга, понимаешь, что это так и есть. Но для подобных рассуждений данная эпоха не очень подходит. Здесь действует только один принцип: «Mors tua vita mea». [42]

Центурион, проходя, задевает тела врагов мечом, который будто обнюхивает их, чтобы удостовериться, что они действительно мертвы. Затем склоняется над телом варвара: это был один из вождей, римлянин видел, как тот сражался в центре своего отряда. Настоящий зверь, достойный враг. Центурион снимает с трупа кольцо и браслет, потом забирает меч: прекрасный сувенир, он будет хранить его в форте Могонтиакума.

Но за линией лесов память об этой битве будет совсем другого рода и с совершенно иными последствиями… В чем мы сейчас убедимся.

Власть больше, чем сила

Мы только что видели легион в бою, цвет античных воинов, на чью подготовку потрачено немало сил и средств. Попробуем на мгновение покинуть поле боя. И попытаемся проникнуть в разум римлянина. Каково значение того, что мы видели, и в первую очередь — победы?

Ответ может заключаться в одном слове, которое частично объясняет долговечность Римской империи: сдерживание.