Садовник - Кортес Родриго. Страница 48

— Вот и у меня… — продолжил Сесил, и его щека нервно дернулась вверх, — уже профсоюз организовал, народ мутит. Вы бы приняли меры, господин лейтенант.

«Раньше надо было думать», — зло подумал Мигель и мстительно улыбнулся.

— А что же вы ко мне прибежали? Или фалангисты уже не в цене? И потом, какие у вас конкретно к нему претензии? Он что, украл у вас что-то?

— Я думаю, он готовит кое-что похуже… — покачал головой Сесил. — И если его немедленно не посадить…

— Если у вас есть конкретные доказательства, пожалуйста, посажу, — оборвав собеседника на полуслове, поднялся из-за стола Мигель и вразвалочку подошел к окну. — А так… без доказательств? И вообще, Сесил, он с подачи вашей семейки уже пять лет ни за что ни про что отсидел. Не хватит ли с него? А? Как вы думаете, сеньор Эсперанса?

Сесил снова дернул щекой, четко, по-военному повернулся и, не прощаясь, вышел. Мигель проводил его взглядом и постучал в стену, отделяющую его кабинет от дежурной комнаты.

— Альварес!

— Да, иду! — отозвался из-за стены капрал, тяжело протопал по коридору и заглянул в дверь. — Что прикажете, господин лейтенант?

— Энрике Гонсалес с каторги вернулся, — сообщил Мигель. — По амнистии.

Альварес терпеливо слушал; он знал, что это еще не все.

— И… знаешь что, Альварес… — забарабанил пальцами по столу начальник полиции. — Найди-ка ты мне его адресок.

Первым делом начальник полиции зашел в прокуратуру, где узнал, что амнистия коснулась бывшего конюха семьи Эсперанса лишь благодаря его хлопотам. Пока уволенный из полиции Мигель работал на маслозаводе, повторный суд снял с Энрике сугубо уголовное обвинение в похищении трупа, посчитав его недостаточно доказанным, и на конюхе осталось только то, что сфабриковали ему в Сарагосе, — участие в вооруженном антиправительственном формировании. В результате простой конюх оказался в разряде политических узников и, естественно, с приходом новой власти попал под амнистию.

Но вот вернулся он совсем иным человеком. Прокурор не знал, да и не мог знать всех деталей, но, похоже, сидевшие вместе с Энрике анархисты взяли конюха под крыло и за пять лет каторги обучили его всем азам классовой борьбы.

— Мне уже Эсперанса пожаловались… — покачал головой прокурор. — Говорят, этот козел со всех сторон их обложил, — и с батраками уже встретился, и с арендаторами поговорил, в общем, не знаю, как вы, Мигель, а я жду неприятностей.

Мигель хмыкнул. Он тоже ждал от Энрике Гонсалеса каких-либо действий, но в отличие от прокурора его мало интересовало, сохранят ли Эсперанса свои земли и свое положение, — лишь бы никого не убили в горячке…

Памятуя о приказе молодого хозяина, Себастьян принялся наводить порядок в гроте и вокруг него. Тряпкой вымыл каменный пол грота, притащил сетку и, стоя по грудь в мутной воде, чистил пруд до тех пор, пока в нем не осталось ничего крупнее песка. Сбегал на конюшню и, сунув конюху десять песет, взял у него лошадь и за полдня доставил к пруду четыре великолепных, прекрасной и хищной конической формы, камня. Затем взял еще одну лошадь и за оставшиеся полдня приволок толстенное, дуплистое, давно выкорчеванное им дерево.

Оно было настолько мощным, корявым и сучковатым, что пролежало возле его домика два года, и Себастьян так и не решился начать его распиливать, но здесь, возле черного жерла грота, в окружении огромных, серых, трагически устремленных в небо камней оно смотрелось просто великолепно.

Затем он привел в порядок прилегающие к фоту кусты лавра, а потом дневное светило зашло за гору Хоробадо, и Себастьян сел возле мертвого дерева и прислонился к нему спиной. Он был счастлив и уже представлял себе, как радостно и удивленно отреагируют его господа, когда после завершения Страшного суда узнают, что именно здесь, в созданной их собственным садовником части райских кущей, проведут всю предписанную им господом счастливую и беззаботную вечность.

Вдалеке послышались голоса, и Себастьян понял, что сюда идут господа — сеньор Сесил и сеньор Гарсиа, но почему они идут именно сюда, а не в свою часть сада, сообразить не мог.

— Я тебе еще раз повторю, Сесил, — твердым, размеренным голосом говорил сеньор Гарсиа. — Надо снижать арендную плату и давать право выкупа, иначе мы вообще все потеряем! Лично я со своей частью земель так и поступлю.

— А про меня и Тересу ты, значит, забыл? — раздраженно спросил сеньор Сесил. — Ведь если ты цену уронишь, нам тоже придется цены снижать!

— Я с Тересой уже говорил; она не против.

Господа подошли к гроту и сели на небольшое бревнышко возле самого пруда. Себастьян приподнялся, чтобы уйти, но любопытство взяло верх. Впервые за много лет он видел, чтобы братья были так раздражены друг другом. Нет, они оба сдерживались, но садовника было нелегко обмануть; привыкший читать по лицам мельчайшие оттенки настроения, он понимал, что накал страстей здесь нешуточный.

Перебивая друг друга, господа начали снова спорить об арендаторах и размере платы, об анархистах и этой старой двуликой потаскухе — алькальде, но договориться не могли.

— Да пойми ты, дурак! — внезапно заорал сеньор Сесил. — Если вы с Тересой это сделаете, мы не две трети потеряем; мы все упустим! До последнего акра!

— Это ты, Сесил, дурак, — не понимаешь, что времена изменились. Если сейчас не уступить, потом поздно будет. — Сеньор Гарсиа вздохнул и стал тяжело пониматься. — В общем, ты как хочешь, а мы с Тересой для себя все уже решили.

Себастьян смотрел, как завороженный. Он всей кожей ощутил, как мгновенно вспыхнул младший из братьев Эсперанса, а потом, не веря своим глазам, увидел, как сеньор Сесил вскочил с бревна, схватил лежащие на земле оставленные Себастьяном ножницы для стрижки кустов и всадил их между лопаток старшего брата.

Себастьян испуганно охнул и метнулся прочь.

Весть о том, что старший из братьев Эсперанса предательски убит в спину, застала начальника полиции уже в постели. Но когда Мигель на предельной скорости подъехал к ярко освещенной желтым электрическим светом усадьбе Эсперанса, там уже толклись и прокурор, и судья, и алькальд. А с террасы доносился протяжный женский вой.

— Где вас носит, Санчес? — прошипел Мигелю алькальд.

Начальник полиции отмахнулся, стремительно протиснулся сквозь толпу официальных лиц и прислуги и взбежал по лестнице на террасу. Капитан Гарсиа лежал прямо здесь, на дощатом полу. Под головой форменная куртка, руки скрещены на груди.

— Это Гонсалес, — мрачно произнес подошедший Сесил Эсперанса. — Больше некому.

Мигель прикусил губу и глянул на стоящих рядом с Сесилом обнявшихся и рыдающих Тересу и Лусию и, не желая вступать в дискуссии, повернулся к замершему неподалеку Пабло.

— Кто его нашел?

— Я, — отозвался парень.

— Где? Прямо здесь?

Пабло отрицательно покачал головой и неопределенно махнул рукой куда-то в сторону горы.

— Возле грота… там, наверху.

Мигель сокрушенно покачал головой, осторожно перевернул уже окоченевшее тело капитана Гарсиа на бок и осмотрел разрез на рубашке, а затем и рану. Похоже, удар пришелся сверху вниз, — или убийца был намного выше, или капитан в момент убийства сидел.

— Пошли, покажешь где… — повернулся он к Пабло.

Пабло кивнул и, беспрестанно всхлипывая и на ходу утирая слезы, повел Мигеля мимо темных, лишь слегка подсвеченных луной деревьев.

Они прошли вдоль заросшей громады лавровых кустов, вышли к пруду, и Пабло показал на еле заметное в темноте лежащее возле камней бревно.

— Вот здесь.

Мигель осмотрелся, и его неприятно поразило то, насколько странно, вычурно и претенциозно выглядит окружающий ландшафт: какое-то корявое дерево с застрявшей в мертвых узловатых ветках белой луной, темные силуэты камней, черное неподвижное зеркало старого пруда. От всего этого места буквально веяло бедой.