Толмач - Кортес Родриго. Страница 68

Полицмейстер предупреждающе поднял руку и повернулся к стоящему рядом штатскому с аккуратной бородкой и в пенсне.

– Начинайте, Василий Никитич, а мне еще на остальные участки успеть надо. Их тут тысяч восемь набралось…

Бао судорожно попытался сообразить, как прорваться через оцепление домой, чтобы забрать деньги, но было уже поздно. Мобилизованные выстроились в линию и, выставив перед собой трехлинейки с примкнутыми штыками, принялись покрикивать:

– Не задерживай! Двигайся! Вперед-вперед! Пошел, я сказал!

Толпа дрогнула и повалила вдоль по улице прочь из центра города.

Курбан приходил в себя долго. Превозмогая тошноту, он с трудом выбрался наружу и раскинулся на траве.

Половина сказанного четырьмя спутниками Эрлик-хана была предельно ясна, но от того не менее значительна. Во-первых, Владыка Преисподней решил вернуться в срединный мир, и это означало, что все второстепенные боги типа Христа, Магомета и китайского Императора Неба рухнут со своих самовольно занятых пьедесталов и займут место прислуги.

Во-вторых, Эрлик собирался воплотиться одновременно в двух лицах: Гарудой и Мармаром, то есть в теле оруса или монгола с одной стороны и в теле китайца с другой. Так поступали многие боги. Слова же о двух коронах вполне позволяли утверждать, что Эрлик родится наследником двух величайших императорских фамилий.

И, в-третьих, именно ему, Курбану, поручалось открыть Двери Преисподней. Правда, поначалу Курбана несколько озадачило указание о том, что ключи от нее следует искать в истоках Поднебесной, но, продышавшись и придя в себя, шаман лишь усмехнулся – намек был предельно прозрачен: исток Великой Китайской империи – это Мукденский храмовый город, прародина Цинов.

А вот затем начинались загадки.

«Пусть сын Дракона станет сыном Птицы, – мысленно повторил сказанное Пречестным Вепрем Курбан, – и станет жертвой между ними в час слияния».

Намек на необходимость принести последнюю перед приходом Эрлика жертву Курбан понял сразу, но ни где, ни когда, ни кого следует принести в жертву, он сообразить не мог.

Их гнали несколько верст, а потом впереди показался поселок Верхне-Благовещенский, и растянувшуюся на полверсты колонну остановили на берегу, а штатский отправился договариваться с вышедшими навстречу казаками.

– Указание губернатора, говоришь, – прищурился поселковый атаман и развернулся к своим. – Слышали, ребята?! Велено косоглазых на наших лодках на тот берег отправить…

– Что?! – загудели казачки. – Этого еще нам не хватало! На тот свет их надо отправить, а не на тот берег!

– Вы что, в своем уме? – возмутился штатский и нервно поправил пенсне.

Поселковый атаман поднял руку, и казаки постепенно стихли.

– А вы, ваше…ство, не кипятитесь, – недобро улыбнулся он штатскому, – а ну, как они наши лодки захватят да против нас же и повернут? Да и захватят ваш Благовещенск. Что тогда? Кто в ответе перед государем будет?

Штатский растерялся, но постепенно пришел в себя.

– Это вы с вашим наказным атаманом обсудите, – нашелся он, – а я в военном деле не специалист.

– Оно и видно, – закивал поселковый атаман. – А потому слушайте, что я, человек военный, скажу.

Штатский замер.

– Приказ губернатора мы, конечно, исполним и китаез на тот берег отправим.

Казаки недовольно загудели, но атаман снова успокаивающе поднял руку.

– Но наших русских лодок им не видать. Пусть своим ходом добираются.

– Как это? – уронил пенсне штатский.

– А вплавь!

Штатский с минуту пытался осмыслить сказанное, глянул в сторону почти бескрайнего Амура и растерянно моргнул.

– Они же потонут все…

Атаман развел руками:

– А это уже не наша забота.

– А если они жаловаться начнут?

Атаман рассмеялся.

– Я же сказал, что выполню приказ. А я слово держу. Так что, ваше…ство, назад никто не повернет. А если кто артачиться будет, мы с теми по-нашему, по-русски поговорим.

Когда от поселка на них помчалась казачья лавина, Бао понял, что назревает беда. Он выхватил у Цзинь укутанного в теплую кофту «маленького императора» Вана, взял жену за руку и, расталкивая взволнованную толпу, побежал к Амуру, надеясь берегом прорваться назад, к Благовещенску. Но его тут же отбросили назад обогнувшие толпу со всех сторон всадники.

– Куда прешься, рожа немытая?!

Толпа охнула и – вся – подалась вслед за Бао к Амуру.

– Значитца, так, господа китаезы! – громко оповестил атаман. – Приказ губернатора все слышали! Вперед! За родину!

Толпа встревоженно загудела, и атаман повернулся к своим:

– Давай, ребята! Дави косоглазых!

Конники засвистели, заулюлюкали, послали лошадей вперед и, размахивая над головами кто шашкой, кто нагайкой, начали оттеснять толпу к реке. А со стороны поселка все подходили и подходили все новые и новые мужики – кто с топором, кто с дубьем.

– Что вы делаете?! – заорал кто-то, но тут же щелкнул винтовочный выстрел, второй, третий, и женщины завизжали, толпа смешалась, и люди, падая, вставая и давя друг друга, побежали прочь – к реке.

– Вперед, православные! За веру! За царя! За Отечество! Бей косоглазых! Россия для русских!

Бао подтянул к себе Цзинь и, стараясь не выронить Вана, тоже стал отступать, но едва первые ряды по пояс вошли в воду, перепуганные дети зашлись плачем, и толпа подалась обратно – на берег. Щелкали выстрелы, чмокали нагайки, но огромная, растянутая вдоль берега на сотни саженей масса подчинялась только сама себе и то вползала в воду, то снова подавалась на берег. А потом один китаец рискнул и пошел напролом.

Бао знал этого парнишку по имени Сю. Племянник лавочника Юй Сена и внук его тещи пятнадцатилетний Сю подхватил сестренку и, прижав ее руками к груди, не обращая внимания на чмоканье нагаек по его спине, побежал меж конников, шаг за шагом все далее вырываясь за пределы этого безумия. И тогда крайние ряды дрогнули, от толпы начали отделяться все новые и новые беглецы, а казаки вытащили шашки из ножен.

В следующий миг берег превратился в ад. Бао видел, как отлетела и покатилась по траве отчаянная голова пятнадцатилетнего Сю, как недоуменно смотрит на брызгающую кровью культю вместо руки его пятилетняя сестренка и как взвывшая не своим голосом теща лавочника Юй Сена кинулась к ним, но получила топором в лицо, упала на четвереньки и, загребая песок пухлыми руками и дергая окровавленной головой, снова поползла навстречу внучке…

– Пошли, – поджав губы, потащил Бао жену в сторону реки.

Он уже видел, что придется плыть.

– Иди, Бао, – вырвала руку Цзинь. – Ты же знаешь, я не умею.

– Я перевезу, – снова ухватил ее за руку Бао, и она снова вырвалась и подалась назад.

– Нет. Ты должен спасти нашего ребенка. Двоих тебе не вытащить.

Бао зарычал, кинулся к ней, как вдруг время словно замедлилось, голова Цзинь дернулась назад, а шея окрасилась кровью. Бао поднял глаза. Над ним уже поднималась вставшая на дыбы казачья лошадь.

– Ма-а! – заорал маленький Ван.

Бао упал на колени и склонился над женой.

– Ван… – беззвучно, одними губами произнесла Цзинь и вдруг улыбнулась. – Мой маленький император…

Шли часы, Курбана все не было, а тем временем там, на берегу, определенно что-то происходило. Сидящий в ивняке поручик видел немногое: беготню встревоженных китайцев, яростные крики, плеск воды, и в конце концов Семенов не выдержал.

– Я только гляну, – повернулся он к казакам и, хоронясь в плотной листве, выполз на пригорок.

Небольшой отряд хорошо вооруженных китайских солдат и почти такой же по численности отряд хунгузов с древними длинноствольными ружьями и двумя большими охотничьими луками суетились вокруг двух лодок и отчаянно ругались.

«За лодки спорят, – понял Семенов. – Не-е… хунгузам не устоять».

И только он так решил, как они все вместе посыпались в лодки и вперемешку, немыслимо перегрузив обе лодки и загребая воду кто веслами, кто руками, отчаянно крича, поплыли к русскому берегу.