Толмач - Кортес Родриго. Страница 69
«С ума сошли! – хохотнул поручик. – Их же сейчас наша артиллерия накроет!»
Так и вышло. Не прошло и пяти минут, как орудие на «Селенге» начало медленно и неслышно разворачиваться, а потом раздался залп, и с третьего выстрела их накрыли.
Семенов удовлетворенно хохотнул, огляделся и поднялся во весь рост. Берег был абсолютно пуст.
– Пошли, ребята! – махнул он рукой казачкам. – Посмотрим, что там делается…
Что это такое, они поняли не сразу. Долго вглядывались в похожие на сплавляемый лес странные короткие, цветастые «бревна», как вдруг стоящий рядом с Семеновым казак охнул:
– Мать честна! То ж утопленники! Гля, ваше благородие!
Семенов и сам уже поверил тому, что видит. По всему Амуру, насколько хватало глаз, плыли вниз по течению мертвые тела – сотни, тысячи…
По спине прошел озноб. На негнущихся ногах поручик спустился к реке и осел на песок.
Это были штатские. Сколько он ни вглядывался, ни одного мундира – женщины, старики да маленькие, еле заметные трупики детей – очень много детей.
– Господи Иисусе! – начали креститься казаки. – Вот ужас! Чего ж там такое стряслось? Можа, наводнение какое, ваше благородие?
– В июле?..
– И то правда, или пароход китайский утонул…
Семенов покачал головой. Здесь должна была затонуть целая флотилия… И тогда он услышал этот звук – тоненький, почти незаметный и очень тревожный.
Семенов поднялся и, не обращая внимания на предостерегающие окрики казаков, тронулся вдоль берега. На подгибающихся ногах сбежал к самой воде и замер.
Перед ним, наполовину выбравшись из воды, лежал молодой китаец, а рядом, закутанный в нелепую женскую кофту, сидел и отрывисто хныкал ребенок лет пяти, не более.
Семенов присел, с усилием перевернул китайца на спину и вздрогнул. Это был тот самый лодочник-контрабандист Бао, что перевез его на левый берег три года назад. И он был мертв.
Семенов на всякий случай пощупал пульс, но рука лодочника была ледяной и совершенно закостенелой.
– Пойдем ко мне, малыш, – подхватил он ребенка и прижал его к груди. – Здесь тебе делать нечего.
Полные сводки об уничтожении русскими заамурских китайцев и маньчжур легли на стол приамурского губернатора Шоу Шаня лишь к девятому июля. Судя по многочисленным донесениям, в общей сложности в городах Нерчинске, Сретенске, Благовещенске, Хабаровске и Владивостоке было убито более 200 тысяч человек. Большая часть – утопленные в Амуре зазейцы.
Нет, Шоу Шань понимал, что цифры изрядно завышены, и все равно у губернатора было такое чувство, словно он заглянул в преисподнюю.
– Ваше превосходительство, – едва сдерживая гнев, сразу же подступили к нему военные, – этого русским спускать нельзя. Надо ударить по Благовещенску!
– Нет, – поджал губы Шоу Шань, – если бить, то бить в самое важное место. Мы идем на Харбин.
Он повернулся к секретарю:
– Подготовьте указ о том, что я, Шоу Шань, губернатор провинции Хэй-Лун-Цзян, объявляю России войну.
11 июля 1900 года из Харбина ушел последний пароход с беженцами, а 21-го числа русские войска вошли в Харбин и приготовились оборонять город от подступающих войск Шоу Шаня. И в тот же день союзные отряды крупнейших европейских держав подошли к Пекину. И вот эта последняя новость вызвала в Санкт-Петербурге весьма неоднозначную реакцию.
– Русские должны войти в Пекин первыми, – настаивали патриоты. – Чтобы китайцы на всю жизнь запомнили, каково против России голос подымать!
– Вот этого как раз и не надо, – возражали либералы. – Пусть Европа руки в крови марает, а нам уже о налаживании отношений думать пора. У нас вон вся Восточно-Китайская дорога на их территории осталась.
– Дорогу мы в качестве контрибуции с них возьмем, – уверенно парировали патриоты, – вместе со всей Маньчжурией!
А потом пришло самое неожиданное известие: опальный, давно слывущий русофилом Ли Хунчжан снова при дворе, и это означало лишь одно – старая императрица Цыси сдалась.
Ихэтуани вышли из Пекина быстро – как по приказу. Кан Ся видел их без числа: озабоченных, тяжело нагруженных заплечными сумками и давно уже поснимавших и красные кушаки, и красные головные повязки, и красные наколенники. И солдаты, не раз вступавшие с ихэтуанями в схватки, в основном из-за разного понимания слова «долг», провожали борцов за свободу презрительным свистом.
А потом длинноносые пошли на штурм, и голодный, измотанный Кан Ся все ночи помогал защитникам оттаскивать от крепостных стен раненых, а утром, когда вставало солнце, уходил рисовать драконов.
Они были очень разные, эти драконы, – гневные и яростные, мудрые и величественные, но в каждом из них сверкал так и не понятый варварами-христианами китайский дух – иногда неразумный, но невероятно жизнеспособный. И люди все чаще и чаще останавливались возле седого, тощего, изуродованного безобразными шрамами старика с угольком в руке, а отходили просветленными.
Взять Пекин казалось невозможным. Девятые сутки подряд отряды сильнейших держав мира атаковали город и каждый раз откатывались назад с огромными потерями.
Толстые средневековые стены по всему периметру китайской столицы не только не поддавались артиллерии, но и делали невозможным прицельный обстрел города. Европейские союзники даже попытались по примеру своих далеких предков использовать лестницы, но в результате получили только десятки раненых с тяжелейшими ушибами и переломами. Так что когда командующие отрядами собрались 31 июля, а если по европейскому календарю, то 13 августа 1900 года, на совещание, им было что обсудить.
Генерал-лейтенант Николай Петрович Линевич участвовал в этом совещании фактически на правах старшего, однако сомнения, которым оказались подвержены бесконечно измотанные дикой жарой, мухами и полным отсутствием результатов союзники, каждый раз перевешивали все его доводы. Так что когда генералы в очередной раз ни на чем не сошлись и разве что поставили друг друга в известность о своих планах на завтра, Линевич решил, что с него хватит. Вызвал генерал-майора Василевского, разложил на столе план-карту городских укреплений и, утирая пот, спросил:
– Как думаешь, сами прорвемся?
– Ты что, Николай Петрович, Суворова начитался? – усмехнулся Василевский. – Как тут прорвешься? У нас артиллерия целиком парализована, а у них каждая сажень пристреляна, о чем тут говорить?
– А если втащить пушечку на стену? – хитро улыбнулся Линевич. – Хотя бы одну…
Василевский изумленно моргнул, и Линевич азартно потер руки и принялся развивать мысль:
– Чем больше мы здесь будем торчать, тем больше потерь понесем. Согласен?
Василевский растерянно кивнул.
– Ну, так давай рискнем! – горячо накинулся на него Линевич. – Главное, успеть часовых снять да пушку на стену затащить!
– Расстреляют, – засомневался Василевский. – Я же тебе говорю, Николай Петрович, у них здесь каждая сажень…
– Собственные-то стены у них вряд ли пристреляны! – с жаром оборвал его Линевич.
– Черт! – аж приподнялся Василевский. – А ведь ты, Николай Петрович, дело говоришь! И когда начнем?
Линевич глянул на часы.
– Давай-ка в два ночи.
Командующий экспедиционным корпусом США в Китае генерал Эдна Р. Чаффи был в глубокой депрессии: он совершенно не представлял, чем завершить многостраничный рапорт президенту США, который он готовил столько дней.
Минувшей ночью, вопреки согласованному 31 июля плану, русские перекололи штыками часовых у Восточных ворот Тартар-сити, втащили на стену пушку, открыли огонь по воротам в стене внутреннего города и в конце концов сделали настоящий пролом, вполне пригодный для прохода пехоты!
Понятно, что китайцы начали выбивать русских с занятой позиции и яростно атаковали засевший на стене орудийный расчет несколько часов подряд… И уж кто-кто, а генерал Чаффи мог себе представить, что там творилось! Но результат превзошел все ожидания: спустя 12 часов боя – впервые за девять суток беспрерывных атак – китайцы дрогнули и пропустили европейские отряды в Пекин.