Утерянная брошь - Монт Алекс. Страница 34

– У благонамеренного студента сумка книжками набита, а они, как известно, подобного к себе отношения не требуют.

– Вот-вот, ваше высокоблагородие, и я о том, – с энтузиазмом подхватился Шнырь.

– Ежели у тебя все, ступай. За студентом сейчас не то что глаз нужен, а телескоп целый. Впрочем, один может и в карете покемарить, пока другой наблюдает.

– Оно, конечно, можно, ваше высокоблагородие, только черный ход в квартире имеется.

– И что с того? Едино на улицу студент выйдет, двором же сквозного проходу нет, – удивился сентенцией опытного филера Сергей, знавший упомянутые дворы как свои пять пальцев.

– Так-то оно так, а вдруг он на дерево, что возле конюшни растет, залезет да на крышу оной конюшни перейдет, а с той крыши в другой двор утекёт да на седьмую линию через арку выйдет?

– Но там же арка с воротами?

– Точно так, ваше высокоблагородие, однако ж я проверил, воротами та арка на ночь не запирается.

– В таком разе, тебе видней, – под напором железных аргументов филера сдался судебный следователь. – Однако тревожно мне, Шнырь, – Чаров посмотрел агенту в глаза. – Полагаю, студент гадость какую от Кройца привез. Коли что подозрительное приметите, оповести немедля. На часы ночные не смотри. Сейчас Прохор провизии тебе даст, дабы веселей вам службу несть, ну а ежели ничего не случится, завтра, как обычно, с докладом в портерную приходи, – он отпустил филера и не налил ему водки.

Катаржина не имела возможности объясниться с Казимиром, лишь поставила его перед фактом своего вынужденного отъезда и вновь предупредила, что следить могут и за самим Лиховцевым. Любовник воспринял ее известие спокойно, попросив только помнить о нем, чем немало озадачил ожидавшую совсем иной реакции женщину. Причиной необычного поведения молодого человека послужило известие о смертельном диагнозе пана Станислава, кое со слезами на глазах сообщила ему мать. «Взорву царя и женюсь на Катишь, после того как сбежим с ней в Америку», – с той минуты ни о чем другом он уже не помышлял и, приехав к Кройцу, без зазрения совести позаимствовал на даче необходимые для сборки бомбы компоненты.

О торжественном шествии на Марсовом поле императорских гвардейских полков Казимир узнал из газет и решился взорвать государя, когда тот выйдет из кареты и проследует к возведенной у Лебяжьей канавки ложе. «Изловчусь и метну снаряд, да пользуясь создавшейся суматохой, затеряюсь в толпе, а потом ускачу на тройке, кою обещался мне дать Любарский», – определился с диспозицией он. Встав ни свет ни заря, он двинулся к Андреевским рядам, в надежде возле рынка нанять экипаж, и, не увидев извозчиков, подался в сторону набережной, и не прогадал. У «Золотого якоря» стояла пролетка. Растолкав возницу, ожидавшего загулявшего в ресторане клиента, он уговорил его смотаться на Марсово поле. Лихаческий тариф, предложенный Лиховцевым, заставил возчика пробудиться, и уже через четверть часа Казимир трогал пальцами пахнувшую свежераспиленным тесом трибуну, а на отстоявшую чуть впереди нее ложу даже умудрился взобраться.

– Что, барин, нравится наша работа? – с удивлением увидав зеваку, обозревавшего охваченное предрассветными сумерками Марсово поле с высоты царской ложи, пробасил куривший трубку плотник.

– Еще как нравится, любезный! Будто на ипподроме славных времен римских побывал! – не переставал восхищаться Лиховцев.

– Настоящая ляпота будет, когда оную ложу с трибуной белым сукном оденут да цвятами с лентами в гирляндах уберуть! – довольный похвалой незнакомца чмокал губами мастеровой.

– А успеете к сроку? – взволнованно вопросил Казимир.

– Высочайший смотр на один час пополудни назначен. День цельный сягодня и утро завтрева. Поспеем, барин. Цвяты бы тока из оранжереи Ботанического саду доставить не запоздали. Сягодня их низя ладить, к утру завтрева уж увянуть, – пускал дым мужик.

Когда Казимир вернулся завтракать, взять сумку и идти в классы, еще не было и шести. Фрол приехал к дому Лиховцевых без пяти шесть и не застал ранних «выходов» студента, тогда как Шнырь присоединился к ученику минуты на три позднее.

Попрощавшись с сестрой, пан Станислав прошел в вагон и с наслаждением опустился на мягкий, обитый синим бархатом великолепный диван. Пользуясь моментом общей сутолоки и возбужденных разговоров остальных пассажиров, еще неостывших от проводов и тягот посадки, он дал знак Катаржине, и та прильнула к нему.

– Поедешь одна до Варшавы и скажешь соседям или жандармам, коли они вдруг пожалуют да обо мне спросят, что муж повстречал в Гатчине друга детства, коего не видал тыщу лет, и перебрался к нему в вагон. На самом деле я сойду в Гатчине и возвращусь дилижансом в Петербург, а может, найму извозчика.

– Кондуктор тоже удивится твоим отсутствием, когда сунется в наш салон, да и поездное начальство уведомить может.

– Ежели обер-кондуктор тебя обо мне спросит, ври как и соседям.

– Узнать правду пану оберу будет несложно, Стась. Достаточно приказать нашему кондуктору, тебя он в лицо знает, обследовать все вагоны.

– Когда правда раскроется, изобразишь покинутую мерзавцем мужем жену и устроишь спектакль со слезами и воплями, как писано во французских романах, кои ты ненавидишь, – не удержался, дабы не съязвить, пан Станислав. – В саквояже спрятан ремингтон со всеми потребными для стрельбы принадлежностями, а кольт я оставил себе, – продолжал он. – Странно, не нашел к нему коробки с патронами, пришлось прикупить, – Ржевуцкий выразительно посмотрел на супругу.

– Право, не знаю, Стась… Может, где оставил, когда сюда ехали… – неуверенно предположила Катаржина.

– Поезд, наверняка, ожидают варшавские филеры, но ты не пугайся и спокойно езжай домой, – полушепотом продолжал поляк, пропустив мимо ушей слабое оправдание супруги. – А коли чувствуешь за собой вину в смерти Константина, – предчувствуя громкие возражения, приложил он палец к губам, – сойди в Ландварово, там будет остановка. В Ландварово проживает Юзек Беднарек. Он поможет тебе переправиться в Пруссию. От Ландварово идет ветка к прусской границе. Может, он тебя до пограничного Вержболово сопроводит, а дальше его люди проведут на ту сторону…

– А как быть с деньгами, Стась? Контрабандисты немало запросят за переход границы, – всполошилась женщина.

– Почти все, что у нас есть, я положил в твой ридикюль, там же паспорт и адрес Юзека, – кивнул на элегантную сумочку зеленого сафьяна Ржевуцкий.

– Но как сам обойдешься без денег?

– Возьму у Зоси, да и Андрей не откажет, когда мои кончатся.

– Но футляр ведь в багажном вагоне! – возбужденно прошептала Катаржина.

– Футляр пуст, я его взял, дабы запутать филеров, коли они правильно думают, что он содержит. Кстати, мне показалось, что один из них крутился на вокзале, когда я покупал билеты, а после на перроне мелькнула его хлыщеватая рожа. Не исключено, что оный субъект едет с нами.

– И впрямь?! Да неужели?! – громко воскликнула Ржевуцкая, заполошенно, озираясь.

– Не привлекай к нам внимание, Китти, – он обвел пристальным взглядом салон. – Полагаю, тебе все же надо сойти в Ландварово, а про багаж забудь вовсе. Напиши отцу в Лодзь, письмо отдай Беднареку, его друзья доставят твое послание и отдадут ему в руки. Про остатнее договорим в Гатчине, – заметив, что их энергичное перешептывание начало обращать любопытствующее внимание соседей, пан Станислав предпочел замолчать.

Проводив до вокзального здания гатчинской станции Катаржину, он нежно поцеловал жену и присел на скамейку с купленной на платформе газетой. Не прошло и минуты, как хлыщеватого вида господин в надвинутом на лоб котелке замаячил вдали перрона.

«Надо тебя, мил человек, уводить отсюда», – пан Станислав свернул газету трубочкой и неторопливо двинулся вдоль перрона. Держа дистанцию, в том же темпе фланировал ему вслед филер. Оказавшись у края платформы, поляк неожиданно спрыгнул и, убыстряя шаг, стал удаляться в сторону темнеющего леса, окружавшего полукругом привокзальную площадь со сгрудившимися по ее середине телегами крестьян. «Припасы к поезду подвезли», – мелькнуло в голове пана Станислава, когда его взгляд скользнул по паре пролеток, приткнувшихся возле бревенчатого строения станции. «А вот и мой транспорт до Петербурга», – заметил себе он.