Час гончей (СИ) - Блум М.. Страница 54

В принципе, о том, что внутри никого, я сказал им еще на подходе, осмотрев жилище с помощью Ву, который нас всех сюда и привел. Слежка за графиней дала свои результаты — хотя кроха очень расстроился, что его рассекретили. Но чего удивляться: человек, который столько лет ускользал от моего отца, способен и не на такое.

Сотрудники Синода разошлись по квартире, тщательно изучая каждый уголок, каждый ящик, даже каждую трещинку на стене в поисках хоть каких-то улик или зацепок. Все понимали, что хозяин апартаментов сюда больше не вернется. Я мог даже с ними и не идти, оставляя гостей праздновать без меня. Но это стало личным с тех пор, как Барабун напал на мою девушку — точнее, с сегодняшнего дня мою жену.

— Сбежал, — вздохнул, ковыряясь в стареньком шкафу неподалеку, один из членов отряда, — и вот так каждый раз…

Квартира, в которой ютился этот неуловимый мощный колдун, оказалась редкостной халупой, больше подходящей для какого-нибудь заядлого пьянчуги. Ветхая хлипкая мебель, душный запах неисправной канализации, голые обшарпанные стены и разбитое зеркало у входа. Трещины щедро изрисовали поверхность, отчего казалось, что у меня не два глаза, а несколько десятков. Приглядевшись, я заметил черную каплю в уголке самой глубокой трещины. Обычная грязь или все же Темнота? Кончик пальца аккуратно коснулся вязкой массы, и в ту же секунду комната стремительно смазалась, а затем и вовсе осталась позади — по ту стороны рамы. Я же очутился внутри зеркала, которое буквально втянуло меня в себя. Миг — и зеркальная гладь превратилась в плотную темную завесу, отрезав меня ото всех. Вокруг была лишь бесконечная чернота, плывущая, качающаяся, как волны в океане. Даже под ногами было нечто зыбкое, готовое ускользнуть в любой момент.

— Засада во время обыска — гениально, да? — раздался среди этого мрака грубый хриплый голос. — А ты глупец! Волкодав бы так не попался.

Прямо из черноты ко мне шагнул неуловимый Барабун — лохматый и бородатый, собственной персоной — и ухмыльнулся. Казалось, все вокруг содрогалось от каждого его шага, жеста и даже движения губ. Здесь от него фонило силой так же мощно, как в его квартирке воняло канализацией. Конечно, все подпространство принадлежало ему — это был его карман Темноты.

А вот свою Темноту я тут почти не чувствовал — не отзывались ни Ву, ни моя змейка, ни рой веномов. Мою тень будто отрезало от меня, оставив по ту сторону зеркала.

— Не ожидал? — Барабун самодовольно оглядел меня. — Тут я всесилен! Для этого я убил даже не сотни, а тысячи! Мои возможности тут безграничны! А ты тут — никто…

Я стиснул руки, мысленно взывая к своей Темноте, заставляя ее откликнуться. Вокруг ладоней вспыхнула черная дымка — и тут же потухла, словно ее сдуло ветром.

— Не убьешь! — расхохотался колдун. — Единственный, кто мог меня убить, уже умер! А ты меня не убьешь!..

Воздух будто пошел рябью от его гогота, а то, что было под моими ногами, закачалось, как надувная подушка. Все здесь было зыбким, шатким, призрачным. Карман Темноты не бетонная комната, а сложная структура, созданная из тысяч душ — всех, кого он убил, кого бросил в Темноту ради того, чтобы стать сильнее.

Вглядываясь в качающийся мрак, напрягая глаза, я смог различить дергающиеся сплетенные друг с другом нити, из которых тут все и состояло. Плетение было тугим, убористым, без единого просвета — таким, что само по себе оно не разрушится. Но ведь недаром же я был тем, кто я есть — я не убивал, я давал покой. Надо лишь найти одну душу, которой хватит сил вырваться наружу. Всего одну ниточку, всего одного человека, чья жизнь, чьи амбиции, чьи желания намертво погребены здесь — и напомнить о них. Чтобы эта душа вспомнила, что такое жить, что такое желать, что такое любить — и захотела разрушить все, что здесь есть, вместе со мной.

Я оглядел шатающуюся вокруг черноту и произнес всего одно слово, всего одно имя.

— Ульяна.

Я понял, кто был тем человеком, который поставил ей первую метку жизни — кто заключил сделку с Темнотой ради нее.

— Ульяна, — повторил я, и одна из нитей медленно, словно выйдя из долгого сна, колыхнулась.

Ее дедушка. А следом задрожали еще две нити — души дорогих ей людей, которых много лет назад убила эта тварь. Качаясь вместе, дергаясь все отчаяннее, они расшатывали плетение, будто разрывали его на части — и во мраке внезапно забрезжили первые просветы. А затем заколыхались и остальные, вспоминая тех, кого любили, тех, кого их лишили, когда, убив, затолкали сюда.

Всю свою Темноту, которую мог ощущать здесь, я направлял на них, заставляя вспоминать еще быстрее — толкая сопротивляться. Это была не мозаика, где, потеряв один пазл, узор все еще сохраняется — это был карточный домик, в котором достаточно извлечь одну карту, и все разрушится на глазах. За доли мгновения просветов в черноте становилась все больше, а сама она блекла и угасала.

— Нет… — как в ступоре, пробормотал Барабун, не веря, что такое в принципе возможно. — Нет! — вскрикнул он и кинулся на меня.

Но я не мог прерваться, чтобы отбить удар. Если остановлюсь, структура может восстановиться — и тогда это точно будет конец.

Внезапно, отделившись от качающейся черноты вокруг, между нами мелькнула тень и резко отбросила колдуна прочь.

«Думал, спрячешься от меня здесь?» — прошелестел над ухом голос.

Так обычно шептала Темнота — только это был не ее голос. Тень, такая призрачная и вместе с тем такая реальная, нависла над ним, и Барабун почувствовал, как все тело за миг покрылось липким потом. Этот голос он узнал сразу.

— Ты? — изумленно пробормотал он. — Но как ты…

«Я же говорил, — прошипел до ужаса знакомый голос прямо в ухо, — что придушу тебя своими руками…»

Всего лишь тень, всего лишь сгусток черноты — но в этом сгустке Барабун вдруг увидел глаза, знакомые черные глаза единственного человека, которого он всю жизнь боялся. Но как⁈ Этого же просто не может быть! Он же думал, что Темнота любит больше его! Неужели ошибся?..

А дальше Барабун судорожно захрипел, ощущая, как что-то с силой сомкнулось на его шее.

Плетение вокруг стремительно рушилось, однако его хозяин больше не предпринимал попыток хоть что-то сохранить. Отлетев в сторону, накрытый тенью, он замер на месте, как истукан — глядя прямо перед собой и что-то отчаянно бормоча себе под нос. А затем ни с того ни с сего дико захрипел, весь задергался, как в лихорадке — и замертво упал, будто его убила сама Темнота. А такое вообще бывает? Однако свои фирменные «больше душ, больше силы» в этот раз она не прошептала. А разве она вообще во все это вмешивается? Такое на моей памяти было впервые.

Стоило телу колдуна упасть, как оставшиеся души вырвались сами — все разом, и этот карточный домик окончательно рухнул. Воздух словно взорвался яркой вспышкой, следом раздался треск стекла — и меня так же резко, как затянуло, вышвырнуло прочь.

Я снова очутился в дешевой квартире доходного дома. По полу разлетелись осколки зеркала, а у пустой рамы лежал огромный косматый труп, к которому изумленно сбегался отряд «Валькирий».

И вот этим я занимаюсь вместо первой брачной ночи.

За окном еще только забрезжил рассвет, однако графиня Белецкая уже судорожно металась по особняку, пакуя чемоданы. Со вчерашнего вечера она ждала вестей — хороших вестей. Ждала их весь вечер и всю ночь, даже глаз не удалось сомкнуть. Но ни одного сообщения и ни одного звонка — а потом, ближе к утру, она додумалась вытащить из ящика стола амулет с крупным рубином. Стоило только достать его на свет, как камень раскололся и красной крошкой осыпался ей прямо в руки. О, она прекрасно поняла, что это значит. И если уж Барабун не справился с молодым Павловским, то ей точно с ним связываться не нужно.

Сбежать. Затаиться. А что еще оставалось? Не тряпки, а драгоценности, антиквариат и пачки денег из сейфа летели в сумку одна за другой. Пересидит где-нибудь, немного успокоится и, если все будет тихо, вернется обратно в столицу — и никто ей ничего не предъявит. В конце концов, она графиня, а он всего лишь какой-то мессир — ее слово против его. Кто ему поверит без доказательств? Ну а девчонка… Миледи с досадой достала очередную шкатулку с драгоценностями. Что ж, если придется поделиться, она поделится. Даже радость изобразит: падчерица нашлась после стольки-то лет — ах, какое счастье!.. Такое счастье, что хотелось удавиться, но ей сейчас не выбирать.