Солнышкин плывёт а Антарктиду - Коржиков Виталий Титович. Страница 6
Перчиков на цыпочках вышел в коридор и поднялся в радиорубку. А Моряков, легко работая кистью, продолжал на английском языке преподносить возникающему на холсте Борщику урок вежливости.
Но неожиданно за дверью раздалось такое громкое «гав», что он едва не выронил кисть и бросился в коридор.
На пороге, виновато переступая с ноги на ногу, стоял Пионерчиков.
— Послушайте, Пионерчиков, — опешил капитан, — что с вами? Что за ребячество?! То вы прыгаете за борт, то лаете, как барбос! Как же вы станете капитаном?
Пионерчиков покачнулся. Он хотел объяснить, что он тут ни при чём, что это гипноз, но только плотней сжал губы.
— Вам, наверное, нечего делать, — сказал Моряков, взмахнув кистью.
Пионерчиков собирался сказать, что у него есть дела, но снова прикусил язык.
— Так вот, завтра утром проверите у Солнышкина урок английского. Ясно?
Пионерчиков кивнул головой. А Моряков, вернувшись к Борщику, продолжил с ним джентльменский разговор.
Пионерчиков, увидев, как капитан рисует Борщика и разговаривает с ним, будто с живым, потрогал свой лоб, вздохнул и отправился спать.
А через несколько минут в каюту капитана спустился Перчиков, захлопнул магнитофончик и быстро удалился, пожелав Морякову спокойной ночи.
ГУД МОНИНГ, СОЛНЫШКИН!
Слова Робинзона оказали на Солнышкина удивительное действие. Мало того, что он почувствовал себя подросшим. Ему захотелось завтра же с утра сделать что-нибудь приятное своему другу Перчикову. Он подумал о том, как хорошо плывётся в тёплых водах их бравому пароходу, как уютно дремлется ему среди тропической ночи, и Солнышкину самому захотелось вздремнуть.
Но прежде чем забраться под простыню, он поднялся в рубку узнать, далёко ли до Жюлькипура.
— Миль двести, — определил Ветерков, выглянув в иллюминатор.
— Ну нет, что вы! — возразил Безветриков. — Двести пятьдесят!
— Двести, Солнышкин! — сказал Ветерков. — Воздух пахнет перцем!
— Но ведь перцем от жюлькипурской кухни пахнет за двести пятьдесят миль. Об этом даже пишется в лоции! А вот соусом за двести!
Солнышкин потянул носом, но, увы, таким морским нюхом он ещё не обладал. Зато фантазии у него было сколько угодно. И он услышал крики обезьян, щёлканье попугаев, шелест пальм и фрамбойанов. Горячий ветер раскачивал перед его глазами громадные банановые листья.
Под их колыхание Солнышкин так крепко уснул, что не слышал, как пришёл Перчиков, как укрыл его одеялом и поправил подушку. Ему только приснилось, как из банановой пальмы неожиданно выглянул Моряков, вежливо поклонился и по-английски сказал: «Гуд монинг».
Едва открыв глаза, Солнышкин улыбнулся. Ему захотелось чихнуть. Луч солнца бегал по кончику носа. Солнышкин спрыгнул с койки, высунул голову в иллюминатор и отскочил: прямо в лицо ему плеснула вода — хватит спать! За бортом, под самым иллюминатором, нырял Землячок и выбрасывал вверх фонтаны воды. Кит будил своего друга.
Но радиста уже не было. Солнышкин, которому не терпелось сделать что-то хорошее, бросил верному киту кусок сахара. Кит наполовину вынырнул из воды, сделал настоящую стойку и, разинув пасть, поймал сахар. Пароход подбросило, и Солнышкин едва удержался на ногах.
Солнышкин не поверил случившемуся. Но из воды на него смотрел маленький лукавый глаз. Кит ждал добавки.
Солнышкин бросил второй кусок. В каюте звякнули стаканы, а из графина вылетела пробка.
Сверкнув спиной, Землячок сделал бросок, которому позавидовал бы не один бывалый вратарь, и проглотил второй кусок.
Солнышкин в восторге бросил третий кусок и закачал рыжей головой: кит снова делал стойку!
Солнышкин хотел постучать боцману, но в это время за спиной скрипнула дверь. На пороге стоял юный штурман Пионерчиков. Тот самый Пионерчиков, который вчера поразил всю команду поединком с акулой. И пришёл он вовремя. Сейчас Солнышкин покажет ему фокус с китом!
Но Пионерчиков, чуть-чуть заикаясь, спросил:
— При-г-готовили урок?
— Какой урок?
— Английский.
Солнышкин в неудомении пожал плечами, а Пионерчиков сказал:
— Я так и з-знал, — и собрался уходить. Но вдруг Солнышкин задумался. Ему кивнула листьями пальма, показалось лицо Морякова. «А, гуд монинг», — вспомнил он и крикнул вслед штурману:
— Гуд монинг!
Пионерчиков с любопытством повернул голову.
— С чего же мы начнём наш урок? — обратился к нему Солнышкин и сам удивился своему красноречию. — Пожалуй, мы поговорим с вами, как джентльмен с джентльменом. Не так ли? Начнём с правил морской вежливости. Послушайте, Пионерчиков, когда вы прекратите это мальчишество? То вы прыгаете за борт, то лаете. — Солнышкин в испуге попробовал остановиться, но слова продолжали вылетать сами: — Что с вами? Как же вы станете капитаном?
Солнышкин прихлопнул ладонью рот. Он выставил вперёд руку и хотел объяснить, что это не он, это какое-то недоразумение! Но победитель акулы тоже почему-то зажал рот, нагнулся, как будто хотел боднуть обидчика, и побежал по коридору.
Солнышкин сел на кровать. Он схватил подушку. И тут из-под неё выглянул маленький магнитофончик.
— Вот чьи это штучки! — подскочил Солнышкин. Он натянул тельняшку и бросился искать Перчикова.
МЕЛКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ И КРУПНАЯ ПОТАСОВКА
Возмущённый Солнышкин босиком летел вверх по трапам.
Волны вспыхивали, словно на них устроили праздничный танец миллионы солнечных мотыльков. Но Солнышкин этого не замечал.
— Мало ему шуток! Теперь потешается над друзьями!
Чертыхаясь, он несколько раз стукнулся пальцами о ступеньки так, что по ногам брызнуло электричество, и выбежал к радиорубке. Но Перчикова там не было.
То и дело подпрыгивая, Солнышкин помчался на корму. Несмотря на утро, палуба так накалилась, что пятки дымились.
Он обежал всю палубу и наконец остановился и притих. Возле камбуза слышались весёлые голоса.
— Вот это блины! — хвастался Борщик. — Встанет команда, проглотит их вместе с коком!
— А вот сейчас, — послышался голос Перчикова, — сейчас Солнышкин проснётся англичанином.
Было слышно, как радист жевал блин.
— Как это? — спросил Бурун.
— Как?.. — Перчиков не договорил.
Из-за угла вылетел Солнышкин:
— Подстроил и ещё хвастаешься?
— Ваша светлость, а почему не по-английски? — усмехнулся Перчиков.
— Это не по-товарищески! — крикнул Солнышкин, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. — Знаешь, что за такие вещи делают?
Бурун и Борщик удивлённо переглянулись. Перчиков едва не выронил надкушенный блин.
— Слушай, Солнышкин, иди выспись!
— И пойду! — Солнышкин повернулся, но вдогон получил такую затрещину, что завертелся волчком. — Так ты ещё драться?! — В глазах Солнышкина вспыхнуло короткое замыкание.
— Да ты что, спятил? — откликнулся Перчиков. Но и ему достался такой шлёпок, что загудели и небо, и земля, и палуба.
Он схватил Солнышкина за руку. Но теперь на них обоих сыпались удар за ударом. Рядом, прикрыв лицо фартуком, вертелся Борщик, а Бурун на четвереньках влетел на камбуз, и оттуда торчали только его ноги. Кажется, на палубе начиналась такая потасовка, какой боцман ещё не видел.
— Да хватит вам, хватит! — кричал он. А Солнышкин, уже забыв обо всём и не обращая внимания на удары, размахивал тельняшкой и хлопал ресницами. Вокруг с шелестом вспыхивали алые, фиолетовые, зеленоватые крылья. В воздухе переливалась радуга: это, горя чешуёй, над палубой пролетали десятки настоящих летучих рыб. Они взмывали из океана и, перелетев через борт, долго-долго парили над синевой.
— Дождь, рыбный дождь! — сказал Солнышкин.
Перчиков потёр ухо, Бурун открыл глаза, а Борщик, растопырив пальцы, бросился вперёд:
«Лови! Держи!» — от него улетал великолепный завтрак для всей команды.
Рыбы за бортом продолжали летать, сверкать, трепыхаться. И только иногда на поверхности океана показывалась громадная серая туша. Там, гоняясь за косяком, веселился Землячок, который устроил для друзей маленькое тропическое представление.