Мор, ученик Смерти - Пратчетт Терри. Страница 2

– Как бы с ним чего не стряслось, – с сомнением проговорил он. – А то мы с матерью его любим. К людям ведь привыкаешь.

– Ему только на пользу пойдет, вот увидишь. Сделают из него мужика.

– А. Ну да. Сырья-то тут хоть отбавляй, – вздохнул Лезек.

Валун изрядно заинтересовал Мора. На его поверхности сохранились витые ракушки, помнившие первые дни творения, когда Создатель взялся превращать каменные глыбы в живых тварей – кто знает зачем.

Мора вообще многое интересовало. Например, чего ради зубы у людей растут столь ровными рядами. Эта мысль не давала ему покоя. Или вот, кстати: почему солнце светит днем, а не ночью – ночью свет бы не помешал. Общепринятое объяснение по какой-то причине его не устраивало.

Короче говоря, Мор был из тех людей, которые опаснее мешка гремучих змей. Он ставил своей целью докопаться до внутренней логики мироздания.

Однако за отсутствием таковой задача эта не обещала простого решения. Творец воплотил в жизнь немало замечательных идей, но сделать мир понятным в его планы не входило.

В трагедиях герои вечно стонут от пристального внимания богов, но в жизни тяжелее всего приходится как раз тем, кого боги не замечают вовсе.

Отец, как обычно, орал на него. Мор кинул камнем в голубя, который так переел, что еле-еле сподобился отползти в сторону, и побрел обратно через поле.

Так и получилось, что в канун Страшдества отец Мора, погрузив на осла скудные пожитки сына, повел своего отпрыска горной тропой в Овцекряжье. Всего города было – четыре стороны мощенной булыжником площади, усеянные лавочками, что оказывали весь спектр услуг сельскому населению.

От портного Мор вышел через пять минут, облаченный в коричневую хламиду неопределенного кроя и назначения, не востребованную заказчиком по вполне понятным причинам и взятую на вырост, исходя из предположения, что он вырастет слоном о девятнадцати ногах.

Лезек критически оглядел сына.

– Недурно, – заключил он, – для своих денег.

– У меня все зудит, – пожаловался Мор. – Кажется, я тут внутри не один.

– Тысячи парней сказали бы спасибо за такой ладный, теплый… – Лезек помедлил и сдался, – костюмчик, юноша.

– Так, может, поделимся с ними? – с надеждой спросил Мор.

– Ты должен прилично выглядеть, – сурово оборвал его Лезек. – Чтобы производить впечатление и выделяться среди прочих.

И действительно. Он выделялся. Протискиваясь сквозь запрудившие площадь толпы покупателей, Мор с отцом погрузились каждый в свои мысли. Обычно Мор только радовался вылазкам в город с его космополитичной атмосферой и причудливыми говорами гостей из далеких – миль пять, а то и десять – деревень, но на сей раз его охватило неприятное, тревожное чувство, будто он вспомнил то, чего еще не случилось.

На ярмарке, насколько можно было судить, установился такой порядок: в центре площади выстроились кривыми шеренгами работяги. У многих на шляпах красовались небольшие символы профессий и ремесел: пастухи цепляли себе клок шерсти, извозчики – моток конского волоса, мастера по ремонту – полоску симпатичной мешковины для обивки стен, и все в таком духе.

Юноши, метившие в подмастерья, сгрудились с пупстороннего края площади.

– Ступай вон туда и жди, когда кто-нибудь подойдет и предложит взять тебя на обучение, – неуверенно промямлил Лезек. – Если ему твой вид понравится.

– Это как? – поинтересовался Мор.

– Ну… – начал Лезек и осекся. На этот счет Хэмеш никаких разъяснений не давал. Пришлось обратиться к собственным скудным познаниям в торговле, которые ограничивались продажей скота: – Наверное, он зубы тебе пересчитает, то-се. Убедится, что ты не сопишь, что ноги целы. Я бы на твоем месте не стал говорить, что ты грамотный – это людей пугает.

– А потом что? – допытывался Мор.

– Потом начнешь осваивать ремесло, – объяснил Лезек.

– Какое именно?

– Ну не знаю… на плотника выучишься, – наобум предположил отец, – это дело хорошее.

Или на вора. Кто-то ведь и по этой части должен идти.

Мор потупился. Он, когда не отвлекался, был примерным сыном, и если родители постановили отдать его в ученики, значит, учиться нужно на совесть. Однако плотницкое ремесло его не прельщало – дерево славилось своим упрямством и склонностью трескаться. Что же до воровства, то в Овцепиках официально зарегистрированные воры были наперечет – люди просто не могли позволить себе их содержать.

– Ладно, – сказал он наконец, – пойду попробую. А если меня не возьмут в подмастерья, что тогда?

Лезек почесал в затылке.

– Тогда не знаю. Видимо, ждать до закрытия ярмарки. До полуночи. Наверное.

Близилась полночь.

Мостовая начала покрываться легкой изморозью. На вершине часовой башни, украшавшей городскую площадь, под циферблатом распахнулись два окошка, откуда выскочили изящно сработанные механические фигурки и пробили четверть часа.

Без четверти полночь. Мор весь съежился, но в нем полыхало алое пламя стыда и упрямства, обжигая сильнее, чем спуск в Преисподнюю. От нечего делать он подул на пальцы, а потом задрал голову к морозному небу, лишь бы не встречаться глазами с немногочисленными людьми, бродившими среди того, что осталось от ярмарки.

Большинство торговцев, убрав с прилавков свой товар, давно разошлись по домам. Даже продавец горячих пирожков с мясом перестал их расхваливать и теперь, рискуя здоровьем, доедал.

Несколько часов назад пристроился к месту и последний из претендентов на ученичество. Это был сутулый, хлюпающий носом косоглазый парнишка, и единственный на все Овцекряжье профессиональный попрошайка провозгласил его идеальной кандидатурой. Парня, стоявшего по другую руку от Мора, забрал к себе в мастерскую игрушечник. Один за другим уходили будущие каменщики, кузнецы, наемные убийцы, галантерейщики, бондари, наперсточники и пахари. Через несколько минут настанет новый год, и сотни мальчишек с надеждой окунутся в свои профессии, в новую жизнь, полную достойного служения обществу.

Мор печально размышлял, почему никто не выбрал его самого. Он так старался выглядеть солидно и смотрел потенциальным наставникам прямо в глаза, дабы впечатлить их своим превосходным характером и весьма симпатичными чертами. Но эффект это, похоже, возымело прямо противоположный.

– Хочешь горячий пирожок с мясом? – раздался голос отца.

– Нет.

– Распродают за бесценок.

– Не хочу, спасибо.

– Эх. – Лезек колебался. – Я могу спросить у лоточника, не нужен ли ему помощник, – заботливо предложил он. – Очень надежное дело – едой торговать.

– Не думаю, что нужен, – сказал Мор.

– Да, наверное, – согласился Лезек. – У него ведь индивидуальное предприятие. И вообще он уже ушел. Мы с тобой вот как поступим: я оставлю тебе кусочек.

– Я не голодный, пап.

– Хрящей почти не попадается.

– Да не надо. Но все равно спасибо.

– О. – Лезек слегка приуныл. Он невпопад насвистывал сквозь зубы какую-то мелодию и пританцовывал, чтобы разогнать по ногам живительное тепло. Он понимал: надо что-нибудь сказать, дать какой-нибудь совет, объяснить, что жизнь полна взлетов и падений, обнять сына за плечи и потолковать с ним о проблемах взросления – короче говоря, донести простую мысль: мир наш – штука забавная, и здесь, выражаясь метафорически, ни к чему воротить нос от предложенного пирожка с мясом, горячего и сочного.

Они остались совсем одни. Мороз, последний в этом году, крепчал, оплетая своими путами булыжники мостовой.

В башне у них над головами часовая шестеренка, лязгнув, привела в движение рычаг, повернула храповик, и тяжелый свинцовый груз упал вниз. С жутким металлическим скрежетом распахнулись окошки на циферблате, выпуская наружу заводные фигурки. Судорожно размахивая молоточками, будто мучимые механическим артритом, они начали отбивать новый день.

– Ну вот и все, – с надеждой проговорил Лезек.