Сказка - Кинг Стивен. Страница 69

Хана. Я отложил это имя на потом. Но было еще кое-что, заинтересовавшее меня.

— Почему с вами все в порядке? Кроме того, что вы слепой, конечно, — я сразу пожалел, что не могу взять обратно слова, слетевшие с моих губ. — Извините, это вышло не слишком красиво.

Он улыбнулся.

— Не стоит извиняться. Если бы мне давали выбор между слепотой и серостью, я бы каждый раз выбирал слепоту. Я довольно хорошо к ней приспособился. Благодаря Адриану у меня даже есть выдуманные истории для чтения. Серость — это медленная смерть. Дышать становится все труднее. Лицо зарастает бесполезной плотью. А потом все тело сдавливается, — он поднял одну из своих рук и сжал ее в кулак. — Вот так.

— Это случится и с Дорой?

Он кивнул, но в этом не было необходимости. Это был детский вопрос.

— И сколько у нее времени?

Вуди покачал головой.

— Нельзя сказать. Это происходит медленно и у всех по-разному, но неумолимо. В том-то и весь ужас.

— А если бы она ушла? Пошла туда, куда и все остальные?

— Не думаю, что она пошла бы, и не думаю, что это имеет значение. Как только оно приходит, от него уже не убежать. Как истощающая болезнь. Это она убила Адриана?

Я предположил, что он говорит о раке.

— Нет, у него был сердечный приступ.

— Ясно. Небольшая боль, а потом конец. Куда лучше серости. Что касается твоего вопроса, то давным-давно… Адриан сказал, что так начинаются многие сказки в мире, откуда он родом.

— Да. Точно. И то, что я здесь видел, похоже на те сказки.

— Как и там, откуда ты пришел, я уверен. Сказки повсюду, принц Чарли.

Волки завыли снова. Вуди провел пальцами по своей книге со шрифтом Брайля, потом закрыл ее и положил на маленький столик рядом с креслом. Я задавался вопросом, как он снова найдет место, где остановился. Катриона вернулась, прыгнула к нему на колени и замурлыкала.

— Давным-давно, в земле Эмпис и городе Лилимар, куда ты направляешься, жила королевская семья, существовавшая тысячи лет. Большинство — не все, но большинство — ее членов правили мудро и справедливо. Но когда пришло ужасное время, почти вся эта семья была убита. Растерзана.

— Лия рассказала мне кое-что из этого. Вы знаете, через Фаладу. Она сказала, что ее мать и отец умерли. Они были королем и королевой, верно? Потому что она сказала, что она принцесса. Самая младшая из всех.

Он улыбнулся.

— Да, действительно, самая младшая. Она сказала тебе, что ее сестер убили?

— Да.

— А что с ее братьями?

— Что они тоже все погибли.

Он вздохнул, погладил кошку и посмотрел на огонь. Я уверен, что он чувствовал его жар, и мне было интересно, может ли он хоть немного видеть его — так, как вы можете смотреть на солнце с закрытыми глазами и видеть красное, когда ваша кровь нагревается. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, потом снова закрыл и слегка покачал головой. Волки выли совсем близко, но потом резко замолкли. Внезапность этого снова показалась мне жуткой.

— Это был переворот. Знаешь, что это значит?

— Да.

— Но некоторые из нас выжили. Мы сбежали из города, а Хана не может покинуть его, потому что изгнана из собственной страны, далеко на севере. Нас было восемь, когда мы миновали главные ворота. Было бы девять, но мой племянник Алоизиус…, — Вуди снова покачал головой. — Восемь из нас избежали смерти в городе, и наша кровь защитила нас от серости, но нас настигло другое проклятие. Можешь догадаться, какое?

Я мог.

— Каждый из вас потерял одно из своих чувств?

— Да. Лия может есть, но ей больно это делать, как ты, наверно, знаешь.

Я кивнул, хотя он не мог этого видеть.

— Она едва чувствует вкус того, что ест, и, как ты видел, может говорить только через Фаладу. Она убеждена, что это обманет его, если он прислушается. Я не знаю. Может быть, она права. А может быть, он все слышит, и это его забавляет

— Когда вы говорите «он»…, — тут меня прервали.

Вуди схватил меня за рубашку и потянул, заставив наклониться. Прижав губы к моему уху, он прошептал слова — я ожидал, что это будет Гогмагог, но он сказал нечто другое. Губитель Летучих.

— Он мог бы подослать к нам своих убийц, но не делает этого. Он позволяет нам жить, тем, кто остался, и наша жизнь — сама по себе наказание. Алоизиус, как я уже сказал, так и не выбрался из города. Эллен, Уорнер и Грета покончили с собой. Думаю, Иоланда все еще жива, но она блуждает где-то в безумии. Как и я, она слепа и кормится большей частью за счет людских подачек. Я кормлю ее, когда она приходит, и терплю ту чушь, что она говорит. Это ведь племянницы, племянники, двоюродные братья, видишь ли — родная кровь. Понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — более или менее я понимал.

— Бертон стал отшельником, живет глубоко в лесу и все время молится об избавлении Эмписа, складывая вместе руки, которых не чувствует. Если его ранить, он не почувствует этого, пока не увидит кровь. Он ест, но не знает, полон его желудок или пуст.

— Боже мой, — сказал я. Я думал, что быть слепым хуже всего, но, похоже, были вещи еще хуже.

— Волки Бертона не трогают — по крайней мере, не трогали раньше. Прошло два года или больше с тех пор, как он приходил сюда. Возможно, он тоже мертв. Когда-то наш маленький отряд убегал в повозке кузнеца, а я, еще не слепой, как сейчас, стоя на козлах, хлестал кнутом шестерку лошадей, обезумевших от страха. Со мной были моя двоюродная сестра Клаудия, мой племянник Алоизиус и племянница Лия. Мы летели как ветер, Чарли, окованные железом колеса повозки выбивали искры из булыжника и наверху моста Румпа подлетели вверх футов на десять, если не больше. Я боялся, что на спуске повозка перевернется или развалится на части, но она оказалась сделанной на совесть. Мы слышали, как позади ревела Хана, ревела, как буря, настигающая нас. Я до сих пор еще слышу этот рев. Я хлестнул лошадей, и они рванули вперед, как будто за ними гнался ад — да так оно и было. Алоизиус оглянулся как раз перед тем, как мы подъехали к воротам, и тут Хана снесла его голову с плеч. Я этого не видел, поскольку смотрел только вперед, но Клаудия видела. Слава богу, не видела и Лия — она спряталась под одеяло. Следующим взмахом Хана снесла заднюю часть повозки. Я до сих пор чувствую ее запах — гнилая рыба, падаль, вонь ее пота. Мы достигли ворот в последний момент. Увидев, что мы сбежали, она взревела; ненависть и разочарование в ее вопле я тоже слышу до сих пор.

Он прервался и вытер пот чуть дрожащей рукой. Я никогда не видел посттравматического расстройства, кроме как в фильмах наподобие «Повелителя бури» [168], но увидел его сейчас. Не знаю, как давно это произошло, но ужас все еще не покинул его, как будто все случилось вчера. Мне не хотелось заставлять его вспоминать тот день и говорить о нем, но я хотел знать, во что ввязываюсь.

— Чарли, если ты заглянешь в мою кладовую, то найдешь в холодильном шкафу бутылку ежевичного вина. Я бы выпил маленький стаканчик, если не возражаешь. Налей и себе, если хочешь.

Я нашел бутылку и налил ему стакан. Запах перебродившей ежевики был таким сильным, что отбил у меня всякое желание попробовать, даже без той настороженности к алкоголю, которую я испытывал из-за отца, поэтому вместо этого я налил себе еще лимонада.

Он выпил двумя глотками большую часть того, что было в стакане, и тяжело вздохнул:

— Так-то лучше. Эти воспоминания печальны и болезненны. Уже поздно, и ты, должно быть, устал, так что пришло время поговорить о том, что ты должен сделать, чтобы спасти своего друга. Если, конечно, ты все еще готов пойти туда.

— Готов.

— Ты готов рискнуть своей жизнью и рассудком ради собаки?

— Она — все, что у меня осталось от мистера Боудича, — поколебавшись, я добавил — И я люблю ее.

— Очень хорошо. Любовь — это я понимаю. Вот что ты должен сделать. Слушай внимательно. Еще день ходьбы приведет тебя к дому моей двоюродной сестры Клаудии. Конечно, если вы будете двигаться быстро. И когда ты доберешься туда…