Сказка - Кинг Стивен. Страница 98

Другого брата звали Элден.

Прошло три дня. Я говорю «три», потому что Перси девять раз привозил свою тележку с недожаренным мясом, но, возможно, прошло больше времени; в газовых сумерках Глуби Малейн это было невозможно определить. В течение этого времени я пытался собрать воедино историю, которую можно было назвать «Падение Эмписа», «Возвышение Губителя» или «Пришествие Проклятия». Это была шаткая конструкция, основанная на крошечных обрывках информации, которыми я располагал, но она помогала скоротать время. Во всяком случае, иногда. И у меня действительно были эти обрывки, какими бы маленькими они ни казались.

Один из них: мистер Боудич говорил о двух лунах, восходящих в небе, но я никогда не видел, как они восходят. Да и вообще почти их не видел. Еще он говорил о созвездиях, которых не знали земные астрономы, но я лишь изредка замечал на небе проблески звезд. За исключением единственного голубого пятнышка на пути к солнечным часам, я не видел в небе ничего, кроме облаков. В Эмписе чистое небо явно было дефицитом — по крайней мере, теперь.

Еще один обрывок: мистер Боудич никогда не упоминал Хану, а я думаю, он бы это обязательно сделал. Я не слышал имени великанши, пока не посетил «гухоза».

Но больше всего меня интересовал третий обрывок, который был самым загадочным. Мистер Боудич говорил о том, что могло бы произойти, если бы люди из нашего мира открыли путь в Эмпис, наполненный, без сомнения, неиспользованными ресурсами — золото было лишь одним из них. Как раз перед тем, как он понял, что у него сердечный приступ, он сказал: «Пробудят ли они (имея в виду потенциальных грабителей из нашего мира) ужасного бога этого места от его долгого сна?»

Судя по записи на пленке, дела в Эмписе уже были плохи, когда мистер Боудич посетил его в последний раз, хотя Хана, возможно, тогда еще не несла свою вахту. Город Лилимар уже был опустевшим и опасным, особенно ночью. Узнал ли он это по личному опыту, например, из последней экспедиции за золотом, или только услышал от людей, которым доверял? Может быть, от Вуди? Я думал, что именно тогда он совершил последний поход за золотом, и что Ханы там еще не было.

На этом шатком фундаменте из спичек я воздвиг целый небоскреб предположений. Когда мистер Боудич нанес свой последний визит, король Галлиена (которого, вероятно, звали Ян) и его королева (имя неизвестно) уже были свергнуты и убиты. По меньшей мере пятеро из их семерых детей погибли. Лия сбежала вместе с тетей Клаудией и дядей или двоюродным братом (я не мог точно вспомнить, кем он был) Вуди. Лия утверждала, что ее брат Элден тоже был мертв, но было ясно, что она любила его больше всех (я услышал это из вторых уст, ха-ха). Разве Лия не предпочла бы считать Элдена мертвым, чем поверить, что он стал Губителем Летучих? Хотела ли какая-нибудь сестра верить, что ее обожаемый брат превратился в монстра?

Разве не было возможным, что Элден избежал цареубийства — если это можно так назвать, — и пробудил ужасного бога этого места от его долгого сна? Я подумал, что это самое правдоподобное из моих предположений, потому что Хейми сказал: «С тех пор, как Губитель Летучих вышел из Колодца Тьмы».

Возможно, это просто дурацкая легенда, но что, если это не так? Что, если брат Лии спустился в Колодец Тьмы (так же как я спустился в другой темный колодец, чтобы попасть сюда) либо для того, чтобы спастись от смерти, либо нарочно? Что если он спустился туда как Элден, а вернулся как Губитель Летучих? Возможно, его направлял страшный бог Колодца. Или Элден был одержим этим богом, сам был им. Ужасная мысль, но в ней крылся определенный смысл, основанный на том, как безжалостно он уничтожал отдельных людей и весь народ, чаще всего медленно и мучительно.

Были вещи, которые не вписывались в эту картину, но многое вписывалось. И, как я уже сказал, это помогало скоротать время.

Но на один вопрос я так и не смог найти ответ: что теперь со всем этим делать?

Понемногу я узнал своих товарищей по заточению, но из-за того, что мы оставались запертыми в наших камерах, было невозможно развивать то, что вы бы назвали человеческими отношениями. Фремми и Стукс были комедийным дуэтом, хотя их остроумие (или то, что они считали таковым) больше забавляло их самих, чем кого-то еще, включая меня. Домми выглядел здоровяком, но у него был этот жуткий кашель, становившийся еще сильнее, когда он лежал. Другой чернокожий, Том, был намного меньше ростом и обладал прекрасным голосом, но только Эрис могла уговорить его спеть. В одной из его баллад рассказывалась история, которую я знал. Это была сказка о маленькой девочке, которая пошла навестить бабушку только для того, чтобы найти вместо нее волка, одетого в бабушкину ночную рубашку. У «Красной Шапочки», которую я знал, был счастливый конец, но версия Тома заканчивалась мрачно: «Она бежала, голову сломя, но ее поймали, все было зря».

В Глуби Малейн счастливые концовки, казалось, тоже были в дефиците.

Уже к третьему дню я начал понимать истинный смысл слова «помешаться». Хотя мои коллеги по подземелью и были целыми, но их никак нельзя было назвать кандидатами для «Менсы» [211]. Джая казалась достаточно сообразительной, а парень по имени Джека хранил, казалось, неисчерпаемый запас загадок, но большая часть их разговоров была пустой болтовней.

Я отжимался, чтобы кровь текла быстрее, приседал, бегал на месте.

— Глядите-ка, как выпендривается наш маленький принц, — сказал однажды Глаз. Йота был говнюком, но все-таки мне нравился. В чем-то он напоминал моего давно пропавшего приятеля Берти Берда. Как и он, Йота не скрывал свое говнючество, а кроме того меня всегда восхищали те, кто не лез за словом в карман. Йота был в этом не лучшим из тех, кого я знал, но неплохим, и, хотя я по-прежнему был его главной мишенью, мне нравилось заводить его.

— Посмотри на это, Глаз, — сказал я, поднял руки ладонями вниз к груди и по очереди дотянулся до них коленями. — Давай посмотрим, как ты это сделаешь.

— Чтобы свернуть себе что-нибудь? Потянуть мышцы? Устроить разрыв сухожилия? Тебе бы это понравилось, не так ли? Тогда ты мог бы убежать от меня, когда наступят игры.

— Мне не придется никуда убегать, — сказал я. — Нас так и останется тридцать один. Губитель не найдет больше целых Так что покажи, как ты это сделаешь! — я поднял руки почти до подбородка и продолжал доставать до них коленями. Мои эндорфины [212], несмотря на усталость, начинали работать — во всяком случае, немного.

— Если ты продолжишь это, то разорвешь задницу пополам, — предупредил Бернд. Он был старшим из нас, почти лысым. Те немногие волосы, что у него остались, уже поседели.

Это заставило меня рассмеяться, и я прервался. Хейми лежал на своем тюфяке и тоже хихикал.

— Нас будет тридцать два, — сказал Глаз. — Если в ближайшее время не найдется еще один, еще одной станет Красная Молли. С ней и получится тридцать два. Эта стерва скоро вернется из Крэтчи, и Губителю Летучих не придется долго ждать его любимого развлечения.

— Только не она! — сказал Фремми.

— Лучше не говори о ней! — воскликнул Стукс. У них были одинаково встревоженные взгляды.

— А я буду говорить о ней! — Глаз снова вскочил на прутья своей камеры и начал трясти их. Это был его любимый вид упражнений, — она ведь целая, так? Хотя ее громадина-мамаша все же получила порцию уродства и с тех пор постоянно царапает свою гребаную рожу.

— Подожди, — сказал я. Мне пришла в голову ужасная идея. — Ты же не хочешь сказать, что ее мать…

— Хана, — сказал Хейми. — Та, кто охраняет солнечные часы и сокровищницу. Хотя, если ты добрался до часов, она, должно быть, отлынивает от работы. Губителю Летучих это не понравится.

Меня это мало волновало. То, что у Ханы была дочь, изумляло главным образом потому, что я не мог вообразить, кто мог переспать с ней, чтобы произвести на свет потомство.