Любви хрустальный колокольчик - Ярилина Елена. Страница 35

— Зачем, ну зачем ты приехала? Зачем лезешь в нашу жизнь? Я уже так давно люблю его, собираюсь за него замуж, девчонка к нему привязалась, да и он в ней души не чает. А тут ты! Все нам портишь, можно подумать, тебя здесь ждал кто! Что тебе, больше делать нечего, кроме как жизнь людям поганить? Не ходи к нему больше, не мути зря воду, найди себе другое развлечение!

Лариса буквально захлебывалась слезами. Я молча смотрела на ее перекошенное, злое лицо, с легкими разводами туши и карандаша под глазами. Сначала я была слишком ошеломлена ее вторжением ко мне, потом ее слова о Ксюше разбередили мою совесть, и я почувствовала себя виноватой. Но когда она бросила упрек, что Володя для меня всего лишь развлечение, то я страшно возмутилась и спросила ее с некоторой иронией:

— А тебя он любит?

Горькие слезы, только что сыпавшиеся по щекам, как-то сразу высохли, лицо Ларисы стало злым и надменным.

— А что?! Сомневаешься? Ты, дорогуша, раскрой глазки-то пошире да посмотри на меня как следует. У любого мужика слюнки потекут! И мне, кстати, двадцать пять, не то что некоторым. Ты-то небось и не помнишь, когда тебе столько было. Пусть не болит твоя голова обо мне, он меня любит. А если и не понял этого, то поймет, как только ты перестанешь к нему шляться. Забудь смотреть в его сторону, мой он! Поняла? Смотри, я тебя предупредила! Ну, чего молчишь?

Я только пожала плечами, поскольку и в самом деле не знала, что ей на это сказать. У меня было только одно-единственное желание, чтобы она ушла, и как можно скорее. Наверное, это как-то выразилось на моем лице, потому что Лариса едко усмехнулась:

— Сейчас уйду! Не волнуйся, не задержусь, мне и самой у тебя не сахар. Но сначала поклянись, что не пойдешь к нему больше никогда.

Терпеть не могу клясться. Но ее присутствие в доме, ее злобный взгляд и усмешка были крайне неприятны и с каждой секундой становились все более нестерпимыми для меня. И у меня возникло и стало крепнуть малодушное желание покончить со всей этой мелодраматической историей разом, все равно мне скоро уезжать отсюда. Я уже почти открыла рот, чтобы выдавить из себя требуемое и столь нежелательное мне обещание, но вдруг, совершенно неожиданно, я услышала, как где-то высоко-высоко зазвенели хрустальные колокольчики, и что-то мгновенно мелькнуло у меня перед глазами, чуть ли не большой белый мотылек. Я поперхнулась, закрыла рот, посмотрела на Ларису, все еще ждущую моих обещаний, подошла, молча отодвинула ее и распахнула дверь на улицу. Клубы морозного воздуха ворвались в дом. Ларису передернуло.

— Ну, как знаешь, пеняй потом на себя! Она с такой силой хлопнула дверью за собой, что стекла еще долго дребезжали, хорошо, хоть не вылетели. Только что произошедшая сцена была достаточно банальной и короткой, но столь неприятной, что я еще некоторое время не могла успокоиться, поэтому решила пройтись немного по улице. Так сказать, моцион для успокоения нервов. Пошла сначала в одну сторону, потом в другую, дошла до уже закрытого магазина и повернула обратно. Теперь, когда неприятное впечатление немного сгладилось, я думала о том, что не визит взбалмошной и дурно воспитанной Ларисы продолжал меня будоражить, чего-то подобного от нее вполне можно было ожидать. Но вот колокольчики! Хрустальные колокольчики моего давнего сна. Ведь это было самое настоящее чудо! Я опять их слышала, но уже не во сне, а наяву, нет никаких сомнений в этом, а еще говорят, что сны — пустые фантазии. В задумчивости я прошла мимо дома Володи, у него нигде не горел свет. Неужели он так рано лег спать? Или, может быть, ушел куда-нибудь? Но куда он мог уйти, неужели к Ларисе? Но прежде чем успела как следует ощутить горечь такого предположения, я увидела сам предмет моих надежд и сомнений. Он шел ко мне своим стремительным, скользящим шагом, и шел явно от моего дома. От неожиданности я остановилась, мы поздоровались и отчего-то оба немного замялись. Потом он взял меня под руку и повел к себе, помог раздеться, стал, как и всегда, хлопотать с чаем. Я сидела на стуле, молчала, но мне было хорошо и спокойно, словно я обрела наконец свою пристань, после многих лет непогоды и штормов. Володя все поставил на стол, разлил чай и сел, но не напротив меня, как садился обычно, а рядом. Я выпила чай, на этот раз даже не различив его вкуса, а Володя к своей пиале и вовсе не притронулся. Взял мою руку, стал перебирать пальцы, потом поцеловал их все по очереди, я сидела как зачарованная.

— Я беспокоился, — сказал он немного приглушенным голосом.

Я подняла на него вопросительный взгляд.

— Я случайно видел, как Лариса мелькнула возле твоего дома, но не понял, заходила она к тебе или нет?

— Володя, ты перед ней хоть в чем-нибудь виноват?

Володя пристально посмотрел на меня и ответил не сразу, минуты две, показавшиеся мне вечностью, он размышлял.

— Мне кажется, я понял, о чем именно ты спрашиваешь. «Мы в ответе за тех, кого приручили». Ты об этом? Нет, не думаю, я уверен в том, что ни в чем перед ней не виноват. Ни словом, ни жестом я никогда не давал ей повода надеяться на какие-либо отношения между нами, кроме соседских, конечно. Меня мало заботит, если она забивает себе голову беспочвенными фантазиями, это ее трудности, и она уже взрослая. Но я не хочу, чтобы она хоть чем-нибудь обидела тебя. Так что беспокоился я о тебе.

Договорив, он коснулся рукой моей щеки, нежно провел по ней, потом повернул мое лицо к себе и хотел поцеловать. Я внезапно задрожала и вывернулась из его рук. Володя побледнел и изменился в лице.

— Почему? Женя, почему?

Я опустила в волнении глаза.

— Сама не знаю. Я… я боюсь.

— Меня? Ты боишься меня? — Видно было, что это сильно поразило его. — Но меня бояться не надо. Я никогда не сделаю тебе больно и никогда ничем не обижу тебя.

— Да, я понимаю, Володя, понимаю. И все равно боюсь — тебя, себя. Боюсь того, что между нами может быть. И того, что ничего не будет, ничего не сбудется, тоже боюсь. Наверное, я та пуганая, ненормальная ворона, которая уже каждого куста боится.

— Бояться тебе совершенно нечего, но, наверное, я все-таки виноват в твоем страхе, хоть и пустом. Просто я чуть-чуть, самую малость, но поторопился. А что касается вороны, то тут я резко не согласен, на эту крикливую и сварливую птицу ты совершенно не похожа, так что, будь любезна, выбери себе какую-нибудь другую птицу для сравнений, хорошо?

— Мм, другую, легко сказать другую, какую же выбрать? О, придумала, синичку можно?

— Вот уже совсем другое дело. Синичка прекрасная птица. Мне очень нравится — шустрая, веселая и симпатичная. — На этом месте он блеснул на меня плутовским взглядом и продолжил нарочито восхищенным голосом: — А уж как она поет! Ну просто заслушаешься.

Все же он не выдержал, рассмеялся, я засмеялась вслед за ним, облегченно и радостно. Смеясь, он как-то незаметно склонился ко мне и поцеловал в губы. Вернее сказать, он начал поцелуй, а я как-то незаметно сама для себя подключилась к нему, и поэтому поцелуй стал нашим общим поцелуем. Я далеко не девочка, за всю мою немаленькую жизнь меня целовали много раз, но так — никогда! Я даже и представить себе не могла, что поцелуй может быть таким! В нем не было ни малейшего оттенка страсти, только нежность, ободрение и поддержка. Не знаю, можно ли говорить о поцелуе такие слова, но все эти ощущения в нем были.

— Володя, — начала я, но он тут же перебил меня:

— Ш-ш-ш, моя девочка! Тише, не говори ничего, все равно ты сейчас ничего не сможешь сказать.

Он был прав, я сама не знаю, что я хотела сказать, слов у меня не было, да они были и не нужны. Можно было просто сидеть, положив голову ему на плечо, но поскольку сидели мы с ним не на диване, а на стульях, пусть и поставленных рядом, моя попытка положить ему голову на плечо вышла неудачной, я чуть было не упала, и это опять нас рассмешило.

— Действительно синичка, веселая синичка, — поддразнил он меня.

— А ты, а ты… — Но я так и не смогла придумать ничего удачного, никакая птица ему не подходила, и я ограничилась тем, что легонько дернула его за ухо. Наказание за мой поступок последовало незамедлительно. Володя шутливо, по-медвежьи зарычал и вдруг сгреб меня в охапку, но не грубо, а очень даже бережно, словно я была хрупким сосудом или цветком. И не просто сгреб, а, прижав меня к своей груди, преспокойно пересел на диванчик. Это изрядно поразило меня. Ведь Володя был среднего роста, худощавым, на вид совсем не сильным, и пусть сама я не была ни толстой, ни крупной, но в его руках я словно ничего не весила. Держа меня на коленях и все еще продолжая смеяться, он хотел опять поцеловать меня, но я быстро и ловко уклонилась и спросила: