Возраст – преимущество - Мишин Виктор Сергеевич. Страница 53

– Не переживай, материал пока есть, правда вот времени на его подготовку остается все меньше, уж слишком русские быстро продвигаются. Казалось, в прошлом году после Курска они будут долго собираться с силами, но их резервы оказались просто огромными, и за считаные месяцы они разом дошли до Львова. Как такое могло произойти? Где наши войска, Юра?

– Я не знаю, Курт, не моего уровня такие знания. Где-то ошиблись, вероятно, но, может быть, это локальные неудачи, все же на севере мы стоим крепко.

– Да, странно, конечно, что рывок удался их армии только на Украине, а вот у нас так мало сил, что не смогли ударом на юг помочь отступающим войскам. Прав был фюрер в сорок первом, если бы у Германии были такие людские резервы, мы давно завоевали бы весь мир! – Курт не пропагандировал речи Гитлера, а просто делился своими соображениями, с которыми нельзя было не согласиться.

Немец ушел, оставив меня со своими мыслями наедине. Подумать есть о чем, времени мало, самостоятельного выхода на агентов у меня нет, а Кузнецов где-то пропал. Хоть думай тут, хоть нет, без него все равно ничего не сделать, ждем несколько дней, ближе к сроку попробую предпринять что-либо самостоятельно. Об агенте, с которым держит связь Николай Иванович, знаю лишь, что он аптекарь в городе, поблизости от которого и располагается наш замок со школой. Как к нему подойти, как убедить, что я свой? Не представляю, а делать что-то нужно.

Потянулись ужасно тягучие дни. Работая с мальчишками, я был излишне резок, и это заметили. Пришлось сначала врать, что переживаю за воспитанников, а потом выслушать лекцию о том, что призвание этих подростков – умереть за Германию. Мне-то на самом деле было плевать на них, насколько я успел за время обучения их изучить, наших тут нет, все как один идейные приверженцы теории превосходства немцев над всеми народами земли. Смешно это слышать, ведь сами подопечные далеко не арийцы, на что они рассчитывают, что немцы заберут их с собой в Германию и пристроят там? Смешно. Те, кто не сгинет на территории Союза, выполняя бессмысленные задания рушащегося рейха, сдохнут прямо здесь, как ненужный материал.

– Курсант Лубалис, ко мне! – вызвал я к себе будущего командира группы.

Литовец быстро вышел из строя и подошел, но в его взгляде столько ненависти ко мне, что даже страшно становится. Он был одним из трех курсантов, кто очень плохо принял известие о том, что ими будет руководить мальчишка, да еще и украинец. Он явно ставил себя выше меня, а тут приходится подчиняться. Но в самом начале работы комендант школы вместе с «моим» майором Дюррером поставили его и других на место, приказав выполнять все приказы инструкторов без исключений и вопросов.

– Мне нужно с тобой поговорить, обер-лейтенант Бауэр тебя вызывал?

– Так точно, – ответил литовец четко. – Нас наконец-то отправят на дело, господин унтер-офицер, – обращение «господин» он чуть ли не выплюнул мне в лицо.

Еще бы, мальчишка, на две головы ниже его, младше, а командует как взрослый. Поставить себя для учеников у меня вышло довольно легко, как и говорил, приказ начальника школы заставил подопечных слушаться и молчать, да и сами мальчишки видели, как ко мне относятся другие инструкторы, отношения были сугубо уважительные. Думаю, если бы хоть один из немцев проявил ко мне грубость или отнесся как-то высокомерно, хрен бы они стали меня слушаться.

– Это так, но у меня к тебе есть некоторые претензии…

Слушая меня, он невольно морщился.

– Я уже говорил тебе, работай над своими чувствами и держи себя в руках. Я понимаю твою реакцию, знаю ее причины, но оставь свою ненависть для врага. Запомни, все мои требования для твоего же блага. Запомнишь из моих уроков хотя бы половину, и задание выполнишь, и живым останешься. В группе пойдешь старшим, но нужно подтянуть маскировку, постарайся выполнять все, что я требую, это нужно в первую очередь тебе самому.

– Я понял, – чуть мягче проговорил литовец. – Разрешите вопрос?

– Спрашивай, – кивнул я.

– Кто еще будет в группе, я могу узнать?

– Вообще-то, мне не было дано указаний на этот счет, могу лишь сообщить, что в группе четверо бойцов и два радиста, последние обязательная составляющая вашего отряда.

– Значит, пойдем шпионить, а не убивать русских? – разочарованно произнес курсант.

– Вы будете выполнять тот приказ, который получите от руководителя абвера. Это означает, что Германии вы нужны именно в этом деле, и вы его выполните.

– Так точно! – кажется, даже каблуками щелкнул литовец.

– Вот и хорошо, ты все понял, не считай ворон на занятиях, в оставшееся до выхода время мы усилим подготовку в нужном направлении. Вас всех будут подтягивать по тем предметам, в которых вы пока отстаете. И еще, когда ты злишься, а это у тебя постоянно проявляется на лице, твой акцент становится еще ярче. Держи себя в руках, повторяю, я тебе не враг.

– Я все понял, господин унтер-офицер, – он вновь напялил на себя маску превосходства.

– Меньше спеси, запомни: твоя жизнь в твоих руках. Это, впрочем, касается абсолютно всех, – добавил я громко, привлекая внимание мальчишек. – Какая бы у вас ни была подготовка, помните, на каждую хитрую жопу…

– …Есть болт с резьбой! – хором ответили мои ученики.

Да, у тринадцатилетнего пацана – ученики, смешно. Кстати, мне здорово помогали знания из прошлой жизни, будучи спортсменом, неоднократно приходилось заниматься, точнее, вести секции, подменяя тренеров в детских группах, можно сказать, что педагогический опыт у меня есть. Вон, выкрикнули как кричалку, часто повторяемую мной фразу. Жалко ли мне этих маленьких упырей? По-человечески? Жалко. Но я не могу вести среди них агитацию, они давно привлечены к службе на немцев и сделали свой выбор. Заикнись я только о чем-либо провокационном, и все, сливай воду. Мне нельзя раскрывать себя, я чую, что моя миссия где-то впереди и надо обязательно до нее дожить. И выполнить.

В середине мая группа подростков из шести человек покинула школу Я, в числе других инструкторов, провожал их до самолета, вылетевшего ночью куда-то на восток. Немцы-инструкторы присутствовали только для отдачи последних указаний и наставлений, я просто пожелал удачи. Надеюсь, что никто из них не выживет, так как в последнюю неделю перед отправкой наконец увидел всю их звериную суть. Да-да, мальчики вроде, а на деле настоящие звереныши. Также в эту самую последнюю неделю я неожиданно для себя обнаружил, что ошибался. Ошибался, считая всех учеников одинаково преданными Германии и фюреру. Видя, как веселятся будущие диверсанты, готовящиеся день за днем убыть в советский тыл и там резать «краснопузых», заметил взгляд одного мальчугана. Это был маленького роста, щуплый, постоянно подвергающийся издевкам и щелбанам от старших товарищей Коля Решетников. Пацану двенадцать лет, он ничем не выделялся и был каким-то незаметным, что ли, это меня и привлекло. Именно обстоятельство его поведения, тихоня, он как-то разом напомнил мне себя самого в такой же школе. Тогда, в сорок первом, будучи привезенным из Белоруссии в Германию на обучение, я был таким же тихим, сторонящимся всех и вся мальчишкой. За себя стоял жестко, но и только. Не зная, как мне поступить, решил переговорить с Кузнецовым. Тот прибыл аж из самого Берлина буквально за два дня до отправки группы в наш тыл. Я уже совсем было отчаялся передать информацию, ибо никак не смог разговорить агента. Аптекарь оказался крепким орешком и не поддавался на мои «подходы». В свою очередь я не мог заявить о себе как о диверсанте, аптекарь сдал бы меня в гестапо, да. И был бы прав. Вот я и пытался намеками дать ему понять, что мне нужно, но ничего не вышло.

Кузнецов, гад такой, долго смеялся, рассказывая мне о встрече с аптекарем. Николай навестил его по приезде из столицы рейха с целью узнать новости, а агент встретил его рассказом обо мне. Аптекарь испугался, думал, к нему пытаются подвести агента гестапо, и такого наговорил, хоть стой, хоть падай. В итоге информация о вылете группы диверсантов в наш тыл ушла куда следует, успели все же, но я еще долго ругал Кузнецова за скрытность, что мне делать, если у меня лично нет выхода на агентов. Николай Иванович наотрез отказался сводить меня с аптекарем, аргументируя это тем, что тот просто откажется помогать нам. Аптекарь был местным, пруссаком, на чем его завербовали, понятия не имею, может, он и вовсе идейный коммунист, а может, просто держат за причинное место, заставляя сотрудничать, всяко может быть.