Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич. Страница 13

Мне очень жаль, если Вам, под чьим руководством проходила в Кембридже научная деятельность г-на Капицы, его перевод на работу в Советском Союзе причинит какие-то неудобства. Я надеюсь, однако, что Вы поймете и оцените должным образом причины, побудившие Советское правительство принять свое решение в отношении г-на Капицы. Весьма искренне Ваш И. М. Майский» [88].

Это был чистой воды блеф. Елена Леонидовна Капица разоблачила Майского: «В конце октября 1934 года Капица получил письмо из секретариата В. И. Межлаука, в котором его просили сообщить до 3 ноября о том, чем он собирается заниматься в СССР. 2 ноября Капица сообщил Межлауку, что собирается менять область исследований и заняться биофизикой, которой он давно интересуется. Продолжать в СССР исследования, которые он вел в Англии, он не сможет из-за отсутствия технической базы… Письмо Капицы Межлаук переслал Сталину. В своем письме вождю Межлаук писал, что Капицу оставляли в СССР, чтобы он продолжал свои исследования в области физики и техники и предлагал в случае, если Капица будет упорствовать, „арестовать его и заставить работать“» [89].

В начале декабря секретарь АН СССР В. П. Волгин пригласил Капицу приехать в Москву, где 9 декабря в Президиуме Академии наук прошло важнейшее совещание с участием академиков А. Н. Баха, С. И. Вавилова, И. В. Гребенщикова, Г. М. Кржижановского и Н. Н. Семенова. Обсуждали будущую работу Петра Леонидовича в Советском Союзе. 11 декабря Петр Леонидович написал «руководителям страны» (слова из его ежедневника), что готов возобновить в СССР работы, которые он вел в Кембридже. Но при условии, что все оборудование Мондовской лаборатории будет приобретено советским правительством для его будущего московского института.

23 декабря председатель СНК СССР В. М. Молотов подписал постановление об организации в Москве, в составе Академии наук, Института физических проблем (ИФП). А 3 января 1935 года главные советские газеты «Правда» и «Известия» сообщили о назначении П. Л. Капицы его директором. Елизавета Леонидовна Капица по этому поводу думала так: «Это сообщение не обрадовало, а скорее даже огорчило Анну Алексеевну. Все усилия ее были направлены на то, чтобы „вытащить“ Капицу из Советского Союза, хотя бы временно. Чтобы он смог завершить в Кембридже начатые им опыты с жидким гелием и договориться с Резерфордом о продаже научного оборудования его кембриджской лаборатории Советскому Союзу — для его института в Москве… Она огорчена, что он должен жить в столице, а не в Ленинграде, вдали от близких ему людей — матери, брата, семьи ее отца. Жить в гостинице…» [90]

И переписка между Анной Алексеевной и Петром Леонидовичем продолжается.

3 января 1935 г., Кембридж:

«…Мне ужасно больно, что Тебе не с кем там даже поговорить, и Ты приходишь в поганую Метропольную комнату, и должен там спать — совсем один со своими мыслями. Только, дружочек, не отчаивайся. И помни, драгоценный мой, что я и ребята Тебя отчаянно любим, и если Ты это сейчас не чувствуешь, то только потому, что мы далеко, и Тебя не можем обнять. <…> Мне кажется, что самое для Тебя лучшее — вообще не жить в Москве. Москва для Тебя ужасна. <…> Ты в Москве определенно себя хуже чувствуешь, чем в Ленинграде, где Ты гораздо более самостоятелен и гораздо более независим (…). Твой Крыс».

6 января 1935 г., Москва:

«…Все идет помаленьку — я тут среди 160 миллионов один, а ты там, среди 60 миллионов, одна с ребятами. Оба мы маленькие глупышкины, но все же мы любим друг друга и верим друг другу. Тогда нам жизни бояться нечего. Хотим мы только спокойно ковыряться в своих магнитных полях, и это главное для нас…»

11 января 1935 г., Кембридж:

«…Я живу тихо и мирно. Сережа еще не ходит в школу, он довольно нервный, но все-таки ничего. Андрей гораздо спокойнее, и гораздо лучше у него характер, хотя он несравненно упрямее Сережи».

21 января 1935 г., Москва:

«…Я очень рад, что ты пишешь о ребятах. Не раздражайся на Сережку, надо при его воспитании первым делом воспитывать себя. Постарайся быть сдержанной, ровной, и ты увидишь, как его характер начнет поправляться. Да, дорогая моя, с кем Сережа сейчас дружит? Ты так об этом мне и не пишешь. А Андрейка тоже имеет приятелей? Или же бегает за Сережей? На их карточки, которые ты прислала мне, я часто смотрю. Наверное, за мое отсутствие они очень развились…»

23 февраля 1935 г., Кембридж:

«…У меня сейчас есть маленькая машинка „Корона“. <…> Для упражнения я перевожу Твои письма. Я всегда их читаю Крокодилу, а тут хорошее упражнение. Крокодил очень беспокоится о Твоем здоровье <…> Мы также говорили о том, что Тебе очень трудно быть совсем одному. Я думаю, может быть, детей оставить, а мне приехать? Дорогой мой, дети уже в таком состоянии, когда смогут остаться одни, и я могу на них надеяться, что они будут вести себя хорошо. А сейчас мне кажется, что Ты больше нуждаешься во мне, чем они. Подумай об этом. Твое здоровье дороже всего и для меня, и для детей, и поэтому надо все сделать, чтобы Тебе было лучше. А Ты можешь положиться на меня, что я здесь все оставлю в порядке, и без меня они смогут прожить.

Я думаю, ни для Тебя, ни для меня нет никакого сомнения, что не стоит их никуда везти, пока все недоразумения не выяснятся. Я думаю, Ты прямо так и скажи Валерию Ивановичу Межлауку. Недоверие не может быть основой прочной и счастливой научной работы <…> Мы с Тобой можем прожить как угодно, нам не надо ни квартир, ни дач. А надо создать такие условия, при которых Ты бы мог работать. А это возможно лишь при восстановлении полного к Тебе доверия <…>».

1 марта 1935 г., Москва:

«…Завтра пять месяцев, как мы расстались с тобой, Крысеночек. Я так рад твоим фотографиям, увеличенным, с детьми. Они у меня на письменном столе, раздобуду рамочку. Что касается посылки, то получил первую, с сапогами, и вторую, с бумагой. Пришлось заплатить безумную пошлину. За первую хотели сперва 3000 рублей, но часть я заплачу валютой, часть советскими денежными знаками с помощью института. Я их внесу в рассрочку, а то жалования не хватит…» [91]

Тем временем в Москве уже начали строить Институт физических проблем на Воробьевых горах. Академик АН СССР, лауреат трех Сталинских премий и многолетний коллега Петра Леонидовича по ИФП А. И. Шальников вспоминал: «На месте нынешнего Института физических проблем тогда ничего не было — был пустырь. И это было не просто пустое место, а грязь какая-то. Поблизости была деревня, а здесь были пустыри, вообще место было гиблое — свалка. А пришли мы сюда вдвоем с Петром Леонидовичем для того, чтобы окончательно выбрать площадку для постройки института… К Воробьевке не подходил никакой транспорт. Рельсы городского трамвая кончались у Калужской заставы, там было кольцо, а сюда ходил челнок — один трамвайный вагон: от Заставы до Березовой рощи (ее, наверное, не все и помнят)» [92].

Петр Леонидович не слишком верил в успех своего будущего советского предприятия, и его переписка с Анной Алексеевной продолжалась.

29 мая 1935 г., Болшево:

«Теперь пару слов насчет твоего приезда. Как только тов. Майский тебе напишет, что ты можешь ехать на две или три недели — устраивать дела, дай мне телеграмму. Тогда я тебе пошлю точные инструкции. Главное, милая, насчет ребят. Единственно, что я считаю рациональным в данном случае, — это отдать их непременно в ту школу, где когда-то ты сама училась рисованию (имеется в виду, что лучше оставить их во Франции с бабушкой, матерью Анны Алексеевны. — Прим. авт.). Как бы это трудно ни было, но это единственное надежное место. А то, пожалуй, их лучше взять с собой тебе сразу. Или совсем не ехать. А то ведь кое-как нельзя обращаться с ребятами. Ты обо всем этом мне напиши заранее, Крысеночек, и не ленись…»