Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич. Страница 15

О впечатлениях Анны Алексеевны от рекогносцировочной поездки в СССР можно судить по ее письму Ольге Иеронимовне:

«2 ноября 1935 г., Москва

…Сейчас Петя очень занят в новом здании лаборатории (имеется в виду ИФП. — Прим. авт.). Оно вчерне закончено, но очень много деталей сделано небрежно и торопливо, а это обидно, потому что здание хорошее и если бы все детали были сделаны аккуратно, то было бы просто прекрасное. Но у нас так любят спешить и так трудно их всех убедить, что заканчивать надо хорошо, что просто радуешься, что хоть здание-то стоит солидно. <…> Погода опять в Москве стоит хорошая, сегодня солнце и тепло. Вчера получили письмо от мамы и приписку от Сережи, которую Вам и посылаю. („Милые папа и мама. Я очень хочу скорее поехать в Москву с Андрюшей. Я очень тебя, папа, хочу видеть. Я ведь целый год тебя не видал. И другую бабушку и дедушку хочу видеть…“).

Нам, наконец, предложили порядочную квартиру в академическом доме на Пятницкой, 12. <…> Это старый дом, в котором была Академия внешней торговли. Первые два этажа старые, а верх надстроен. Мы помещаемся во втором этаже. Квартира имеет один недостаток — она темноватая, одна комната вообще без окон! <…> Между прочим, фасад украшен колоннами, так что мы начинаем привыкать с ними жить! Видно, от них не уйти. <…> Так что мы очень довольны, что, наконец, устроились. Я надеюсь, что все переделки будут закончены до моего отъезда, я собираюсь уезжать 15–20 ноября и думаю вернуться через месяц уже с ребятами, так чтобы зиму уже прожить всем вместе. Если все переделки не будут закончены в срок, то, может быть, придется ребят послать в Ленинград и разделить между дедушкой и бабушкой. Петя только беспокоится, что они Вас со света сживут своим шумом и живостью…» [101]

Анна Алексеевна провела в Москве и Ленинграде около двух месяцев. 23 ноября Капица написал в ежедневнике: «Уехала Аня в Кембридж». А 30 ноября сенат Кембриджского университета по просьбе Резерфорда дал согласие на продажу СССР оборудования Мондовской лаборатории для московского ИФП Капицы. Дальнейшая борьба за возвращение Капицы в Англию стала бесполезна. Анна Алексеевна начала быстро «сворачивать» свою многолетнюю кембриджскую жизнь, не только занимаясь упаковкой домашней утвари, но и улаживая множество формальностей. Вместе с коллегами Петра Леонидовича она следила за отправкой и пересылкой в СССР оборудования Мондовской лаборатории и его деловых бумаг. 7 декабря она написала мужу:

«Через неделю, 14-го, я устраиваю прощальный вечер, и приходит много народу. Это самый удобный и простой способ со всеми проститься. К нам собираются в гости пол-Кембриджа! Да и из Лондона тоже приедут, всем интересно, и все хотят проехаться.

Ребята здоровы и веселы и очень хотят ехать. Ты, когда встретишь Андрейку, должен ему сказать, что Ты думал, что он маленький, а он такой большой! Это у нас уже решено, что Ты так скажешь. Пожалуйста, не забудь. Сереже говори что-нибудь в этом же роде. Санки надо купить. Знаешь, каждому простые деревянные, чтобы могли возить их за собой, маленькие и легкие. Они оба мечтают Тебя увидеть, совсем не забыли и все время говорят о Тебе…» [102]

А Петр Леонидович рассказывает ей о том, что в это время происходит в Москве:

«21 декабря 1935 г., Москва

…Таможенники заставили нас раскупоривать решительно всё. Причем мебель пришлось раскупоривать на дворе — мороз, ветер, я совсем продрог (часа три пришлось этим делом заниматься). Развернутую мебель потом погрузили и отправили на квартиру. Мебель поцарапали и попачкали. Я так и не знаю, все ли было перетащено, я уже не мог за всем следить. Ну, Бог с ними, хотя у нас в институте прут вовсю. У меня сперли рулетку. Шальников оставил портфель у меня в кабинете на 5–10 минут, и у него из него уперли 100 рублей. У нашего заведующего администрацией украли часы, а у Клеопольда все его жалование, он оставил его на столе. Что уперли с грузовика, я не знаю, так как, конечно, не могу помнить все вещи. Но все же мне интересно знать, что у меня искали таможенники. Ну, что я мог такое провезти, что бы было нехорошее? В чем меня всё еще подозревают? Ведь если мои вещи освобождены от пошлины, то это уж больше не таможенный досмотр, а просто обыск. Как после этого может быть речь о взаимном доверии? Ну их к черту всех! Поскорее зарыться в свою работу и позабыть об них всех. Конечно, теперь я, кроме своей научной работы, делать ничего не буду. Аминь!

Сегодня всё перевезли. Большой генератор очень картинно тащило 15 лошадей. Тяжеловозы работали исключительно хорошо и дружно, к ним не придерешься. <…>

Я сегодня немного возился с мебелью. Собрал верстак, сафьяновые стулья. Скажи ребятам, что их игрушки пришли благополучно. Андрюшина собачка без хвоста тоже очень патетично болталась, привязанная к какому-то свертку. <…>

Завтра месяц, как ты уехала, дорогой Крысеночек. Неужели я скоро увижу тебя и поросят? Мне ведь, кроме вас, никого не надо…» [103]

Одновременно с ИФП в его внутреннем дворе строится большой особняк для семьи Петра Леонидовича Капицы.

26 декабря 1935 г., Кембридж:

«…Мы выезжаем 10-го, попрошу, чтобы на это число и билеты заказали. Дело в том, что я сдала дом, и новые люди приезжают 10-го. <…> Ребята завалены подарками, какое-то невероятное количество, книги и игрушки. <…> К нам собирается масса народу, начиная с апреля. <…> Вообще, все теперь чувствуют, что в Москву можно ехать как домой, и собираются самые неожиданные люди. <…> Для меня самое важное — это наладить Твою работу и следить, чтобы все было в порядке и Ты бы мог спокойно работать. Домашняя обстановка очень важна. Ведь они никто не понимают, что для нас с Тобой дом и лаборатория — одно и то же, и поэтому я заинтересована в том и другом.

Ты не беспокойся о расстановке вещей дома. Я сделаю, когда приеду. Ты занимайся лабораторией и отдыхом.

Ребята страшно хотят ехать. В восторге от того, что увидят Тебя (!) и снег (!). Я их посылаю на неделю на мельницу, чтобы они были в хорошем состоянии перед отъездом…» [104]

Приехали, приехали!

«Первый удар», разумееется, принял на себя ленинградский дом Ольги Иеронимовны и старшего брата Петра Леонидовича на Каменноостровском проспекте. Племянник Леонид Леонидович вспоминал: «Когда приехала из Англии Анна Алексеевна с детьми, мои маленькие братья некоторое время жили у нас в ленинградской квартире. Братья были малы, совершенно неуправляемы, и к тому же периодически друг друга уничтожали… Но вскоре они уехали в Москву: дяде к тому времени дали квартиру на Пятницкой улице, и он переехал из „Метрополя“…» [105]

На разрозненных печатных страничках Андрей Петрович напишет про свой переезд в СССР: «Мы практически не говорили по-русски… сидели на комоде в коридоре и швыряли в проходящих дровами». Двоюродного брата он тогда не запомнил: «С Леонидом мы не общались из-за десятилетней разницы в возрасте. Вы представляете, что такое 5 и 15 лет?» А по поводу московского жилья уточнил: «После переезда в Москву мы поселились на Пятницкой улице в коммунальной квартире» [106].

Поль Дирак тоже приметил самую характерную особенность капицынских мальчишек: «Должен заметить, что жизнь у этих ребят в Кембридже была весьма и весьма свободной, и они получили известность как дикие русские мальчишки. Когда же они приехали в Москву, их стали звать дикими английскими мальчишками» [107].

Андрей Петрович писал: «Постепенно овладеваем русским. Родители беспокоятся, что мы забудем английский, и к нам приглашается англичанка, бог весть какими судьбами занесенная в эти годы в СССР — Сильвия Уэлс. Она с нами разговаривает по-английски. В это же время мы переезжаем в почти законченный институт. Он был спроектирован не как обычные советские институты. В нем были двухэтажные квартиры для сотрудников, теннисные корты, фруктовый сад. А отцу в нем построили большой двухэтажный особняк. На первом — большая столовая, гостиная, кухня и две комнаты для домработниц. На втором — кабинет отца и еще четыре комнаты. В доме были три туалета и куча вспомогательных помещений: прихожие, гардеробные, подвал. Проектировал этот дом архитектор Жолтовский (академик Иван Васильевич Жолтовский обожал Италию и создал пышный сталинский стиль в архитектуре. — Прим. авт.). Вот практически с этого дома и начинаются мои московские воспоминания.