Безымянная Колючка (СИ) - Субботина Айя. Страница 48

После представления именитых гостей, наступает очередь представления главного таинства – Масок. Тут я поддаюсь искушению и все-таки немного пробираюсь вперед. Я уверена, что узнаю Рэна даже в маске и в черном костюме, но глубоко ошибаюсь. Семь юношей стоят по правую сторону от ректора, девушки в том же числе – по левую. Юноши – в строгих черных камзолах и укороченных накидках, девушки – в простых черных платьях и с одинаковыми прическами. Наверняка не обошлось без таума, потому что даже на мой неискушенный взгляд это точно не парики.

Но, что куда важнее – все юноши и девушки абсолютно одинакового роста и комплекции. Словно их одной меркой равняли и нарочно подгоняли под шаблон. Честно говоря, на минутку становится даже жутко от такой похожести. Как будто это не люди вовсе… а специально вышколенные марионетки. Я трясу головой, избавляясь от глупой мысли, пока она не окрепла и не испортила мне вечер.

На самом деле, церемония затягивается дольше, чем мне хватает терпения. Чтобы хоть как-то себя развлечь, начинаю подсчитывать количество желтых платьев на прекрасной половине участниц маскарада. Двенадцать, включая меня. Надо ли говорить, что мое платье самое… скромное? Хотя к черту, надо называть вещи своими именами - оно просто безобразно дешевое.

Глава двадцать четвертая

Нэсса я нахожу сразу: он в первых рядах приглашенных, потому что носит титул скарта. Со стороны он выглядит каким-то чужеродным на этом празднике разноцветной мишуры. Должно быть, все дело в его полностью отсутствующем виде. Он даже не пытается скрыть, что торжественная речь его интересует еще меньше всего остального, что происходит вокруг. Нэсс просто стоит на своем месте и изредка рассеянно окидывает зал взглядом. Когда в очередной раз поднимает голову, я, ни на что особо не надеясь, машу ему рукой. И, надо же, он сразу меня замечает! Тепло улыбается и даже слегка наклоняет голову в подобие приветственного кивка.

Хвала Взошедшим, слова у ректора заканчиваются раньше, чем я успеваю окончательно засохнуть от тоски. Музыка гремит с новой силой, свет трижды вспыхивает – и гаснет до полумрака. По полу ползет густая рубиновая дымка, а высоко под потолком материализовываются все семь лун Шида, выстроенные в прямую линию – Схождение. Точно то же самое происходит сейчас в настоящем небе, но увидеть это таинство можно разве что в телескоп.

Буквально за мгновение зал превращается в подобие небесного свода, а мы все будто топчемся в облаках. Даже я позволяю себе отвлечься и минутку полюбоваться декорациями. Что ж, если ради такого вида нужно было выслушать нудную речь ректора, то оно определенно того стоило.

Из размышлений меня вырывает внезапная вспышка искрящегося пламени прямо у меня перед носом. Я шарахаюсь, чуть не сбив с ног почтенную матрону в окружении таких же почтенных скартов. Вот же чертов огнедышащий фокусник, надо было именно около меня пристроиться?! Страшно подумать, что бы сделал со мной ректор, если бы я уронила на пол чью-то титулованную бабку. Хороший знак, что пора бы уже найти Нэсса, поговорить с ним – и убираться к себе в комнату, пока «по старой доброй традиции» неприятности снова меня не нашли.

Взошедшие, если бы кто-то раньше сказал, какими скучными бывают такие мероприятия, я бы не провела столько ночей в бессильной злости на сестру за то, что она посещает все их без исключения, а я вынуждена наслаждаться компанией книг.

Но сегодня моя роль на этом празднике жизни отпрысков Высокой крови весьма заурядна: практически сразу после того, как ректор объявляет о начале торжества и пары танцуют первый круг под звуки вальса, Веланга находит меня в толпе и волоком тащит на кухню. По пути не упускает случая напомнить, кто я такая и где мое место. Клянусь, я сделала все возможное, чтобы не попадаться никому на глаза, но она как будто нюхом почувствовала, где меня искать.

На кухне суетятся кухарки и поварята, иногда забегают официантки в шелках и с изящными прическами. Наверняка их тоже разодели, чтобы даже прислуга не смущала гостей своим неподобающе-скромным видом. Сначала я решаю просто отсидеться для вида, а потом сбежать под любым предлогом, но одна из поварих тут же цепляется в меня, будто коршун. Сначала она определяет меня нарезать закуски, но после того, как я «случайно» порчу кусок окорока, старуха пересматривает свое отношение к моим талантам и назначает посудомойкой. Конечно, было бы неправдой сказать, что я совсем не умею обращаться с ножом и разделочной доской – я многому научилась, развлекая себя, пока родители делали все, что угодно, лишь бы не уделять внимания моему воспитанию. Но и мастером по нарезке я не стала, поэтому мое притворство почти… невинно.

Праздник продолжается, мне подносят все новые и новые горы посуды, и я все больше убеждаюсь, что сегодня судьба и удача забыли о моем существовании. Если я не возьму дело в свои руки, то так и проторчу на кухне до конца вечера.

Как раз пока я пытаюсь придумать подходящий и стопроцентный повод ускользнуть из своего рабского заточения, на кухню каким-то образом просачивается Рора. Судя по густому винному запаху, перебивающему даже запах ее крови, она выпила более, чем достаточно. Раза этак в три. Глядя, как ее качает из стороны в сторону, пытаюсь определить: то ли она никогда в жизни не пила ничего крепче чая и спиртное быстро ударило ей в голову, то ли я провела за мойкой посуды непозволительно много времени.

— Бедняга, - говорит она со слишком жизнерадостным сочувствием и громко икает прямо мне в лицо.

Приходится схватить ее за локоть и оттащить подальше от любопытных глаз и ушей.

— Сколько ты выпила? – зло шиплю я. Меня одолевают противоречивые чувства: с одной стороны, хочется задать ей хорошую трепку за неподобающее поведение, с другой – разве мне не должно быть все равно до того, опозориться ли одна не слишком умная низкокровка?

— Пару бокалов малинового вина с пряностями, - заплетающимся языком врет Рора. И тут же громче в сердцах добавляет: – Он! Даже не пригласил меня на танец. Зачем только звал!

И потом ее прорывает. Она рыдает так сильно и громко, что начинает беспокоиться даже обозленная на весь свет повариха. Рора причитает, всхлипывает и громко сморкается в тряпку, которую я использовала для натирания тарелок.

– Он не обращает на меня внимания, Йоэль! Представляешь?! Все время крутится вокруг этой грудастой идиотки Адраны! Я его ненавижу!

Мне даже становится немного ее жаль. Самую малость, и это чувство быстро испаряется.

— И ты не придумала ничего лучше, чем надраться вдрызг и опозориться, - констатирую ее душевное состояние. – Не ожидала от тебя такого.

— Тебе легко говорить! - шмыгая носом, огрызается Рора. – Ты-то хорошенькая, Рэн на тебя слюни пускает.

Я оставляю ее слова без внимания. Сейчас в Роре говорит алкоголь и рухнувшая ниже пола самооценка. Однажды, когда Тэоне было лет пятнадцать, и ей первый раз в жизни – и в последний, как я теперь знаю – отказал какой-то унылый веснушчатый сморчок, она поразбивала все зеркала в доме. И даже поцарапала любимое блюдо нашей матери, потому что в нем она тоже могла увидеть свое отражение. Ей за это не влетело, а через неделю предмет обожания уже ползал в коленях моей неприступной сестры и униженно вымаливал прощение. Тогда я на всю жизнь запомнила урок: никого нельзя пускать в свое сердце, потому что ничем хорошим это не кончится.

Я смотрю на сопливую и красную от слез Рору – и вдруг понимаю, что это мой шанс. Можете считать меня корыстолюбивой стервой, но в эту самую секунду я вижу перед собой не девушку, которая нуждается в утешении и ободрении, а хороший предлог ускользнуть из посудомоечного плена. Резво подхватываю Рору под руки и с самым решительным образом волоку к двери. Со стороны моя помощь, должно быть, выглядит до нелепого смешно, учитывая нашу разницу в росте не в мою пользу. Она пару раз так рьяно пытается избавиться от моей опеки, что переворачивает приготовленный для гостей кувшин с охлажденным пуншем и блюдо с морскими деликатесами. Повариха возмущенно кукарекает, помощники бросаются наводить порядки, а я тащу свою брыкающуюся обузу наружу. Мне требуется вдвое больше времени, чтобы довести ее до комнаты и уложить в постель, потому что по дороге Рора то и дело порывается вернуться в зал и «повыдирать космы» своей сопернице или врезать по «мужским шарам» незадачливому кавалеру.