Когда боги спали - Коул Аллан. Страница 55

— А, ерунда, — сказал Фаворит, хотя и шепотом. — Можно орать во все горло, а эти старые мешки с дурными глазами ни за что не проснутся.

— Тем не менее, — сказала Нериса, — будь поосторожнее. Я привыкла работать в одиночку, и громкие звуки меня пугают.

— Ты чудесная маленькая воровка, дорогуша, — сказал Гундара. — И держу пари, ты не отказалась бы постоянно иметь меня под рукой. Ты бы обогатилась! Мы бы сперли все, что плохо лежит.

— Это точно, — сказала Нериса, нагибаясь за книгой.

Книга казалась такой тоненькой, всего-то на несколько страниц, и Нериса испугалась, что Сафар разочаруется. На старом потрескавшемся кожаном переплете в свете, излучаемом Гундара, она разглядела потертое изображение четырехглавой змеи.

— Это действительно книга Аспера, — сказал Гундара. — Их во всем мире, видимо, осталось всего пять или шесть штук. — Он напыжился, довольный своей работой.

Нериса было полезла в карман за угощением, когда он вдруг вполне отчетливо произнес:

— Заткнись ты, Гундари. Ничего бы ты не обнаружил. Вот так-то. И не называй меня так! — Монолог звучал все более горячо. — Заткнись, слышишь? Заткнись! Заткнись! Зат…

Нериса зажала рукой ему рот, заставляя замолчать.

— Прекрати, — сказала она. — Или я шею тебе сверну. Клянусь, сверну.

Когда она отняла руку, Гундара опустил голову и принялся элегантной маленькой ножкой ковырять пол.

— Извини, — сказал он. — Просто иногда он меня так-а-ак доводит.

— А ты не заводись, — сказала Нериса. Затем она выдала ему угощение.

Гундара усмехнулся и тут же зачмокал.

— Я в тебя просто влюблен, дорогуша, — сказал он. — И я надеюсь, что Сафар, получив эту книгу, немножко покувыркается с тобой.

— Не говори так, — сказала Нериса. — Это нехорошо.

— Но разве ты не этого хочешь? — поддразнил ее Фаворит. — Сначала длительный поцелуй взасос, а потом всю ночь кувыркаться туда-сюда.

Нериса замахнулась на него книгой.

— Прекрати, — сказала она. — И если ты хоть слово об этом скажешь Сафару, я… я никогда с тобой разговаривать не буду. Вот увидишь.

Очевидно, эта угроза оказалась пострашнее сворачивания шеи, поскольку Гундара тут же извинился и пообещал, что ни за что так не поступит. Затем он направился назад к двери библиотеки, там вновь превратился в точку размером с муху, и они выскользнули в коридор. После часа осторожных передвижений в темноте Нериса наконец быстрым рывком миновала главные ворота и направилась к широкой улице, перебежками продвигаясь от тени к тени в сторону дома Сафара.

Она оказалась там в тот самый момент, когда люди Калазариса сволакивали Сафара вниз по ступеням. Этой ночью в Валарии царил ужас. Люди Калазариса шныряли по городу, взламывая двери и выволакивая на улицы испуганных молодых людей, которых тут же, под закрытыми ставнями родительских домов, били и допрашивали. Затем их отвозили в камеры пыток ведомства главного шпиона, где вновь били и допрашивали, заставляя подписывать признания. Арестованных оказалось почти пятьдесят человек, хотя едва ли половина из них знала Олари. Остальные были попросту невиновны, но их сдавали Калазарису осведомители, зарабатывая таким образом деньги на взятках от врагов молодых людей или их семей.

Суд вершился скорый. Без разбирательства и без присутствия обвиняемых верховный судья приговаривал к смерти. Массовая экзекуция назначалась на следующий день — День Основания. По городу бродили глашатаи, сообщая новость о казни и расклеивая листки с именами осужденных и с перечислением их преступлений.

Возглавлял список главный зачинщик — Сафар Тимур, чужестранец.

Замыкал его обманутый доверчивый простак — Олари, гражданин.

— Я переоценил влияние моей семьи, — сказал Олари.

Сафар развернул тряпку, смочил ее в холодной воде и обтер кровь с лица Олари. Того так избили, что голова распухла чуть не вдвое.

— Переоценка всегда была тебе свойственна, — сказал Сафар.

Сафару досталось только при аресте. По каким-то причинам его не пытали, а для верховного судьи хватило и «признания» — документа без подписи, но с печатью Калазариса.

— Но сожалею я лишь о том, — сказал Олари, — что не добился признания. И войду в историю Валарии лишь как второстепенное лицо.

— И я — главарь этих второстепенных, — сказал Сафар. — Я бы обошелся без этой чести. Но Калазарис настроен решительно. Уж ты-то понял, как он умеет убеждать.

— Чтобы изобразить меня бедной жертвой твоего коварного языка, папаше пришлось выложить кругленькую сумму, — сказал Олари. — И все для защиты чести семьи. Решили, пусть я лучше буду выглядеть болваном, чем королем предателей.

Двое молодых людей находились в компании еще шестерых юношей, пострадавших в ходе ночных изуверств заплечных дел мастера. Все они лежали вповалку посреди камеры, едва в силах отгонять назойливых насекомых и крыс. Все восемь ожидали экзекуции обезглавливания от рук Тулаза. Остальные мятежники, согнанные в соседние камеры, предназначались партиями от пяти до десяти человек другим палачам.

— Есть лишь одно утешение, — сказал Олари.

— Какое же? — спросил Сафар. — Я бы не прочь чуть воспрянуть духом.

— Я пойду последним, — сказал Олари. — А это означает, что в случае успешной казни или неудачи Тулаза меня все равно запомнят. Если он снесет мне голову с первого удара, то побьет свой рекорд. Если нет — я попаду в историю как человек, не позволивший Тулазу превысить его замечательное достижение.

Сафар рассмеялся. Звук получился горестным.

— Хотел бы я посмотреть, как дело обернется, — сказал он. — К несчастью, я иду первым.

Олари попытался улыбнуться. Но резкая боль заставила его лишь глухо застонать. Придя в себя, он покачал головой, говоря:

— Я всегда…

Кашель оборвал его слова. Сафар поддержал друга, пока кашель не прекратился. Затем Олари сплюнул кровь на пол. Заодно вылетел и зуб.

Олари посмотрел на Сафара и усмехнулся окровавленными губами.

— Вот что я хотел сказать, когда естество мое так грубо оборвало меня, — сказал он. — Я хотел сказать, что всегда был счастливчиком. И похоже, удача преследует меня до самого конца.

14. Мертвые говорят

— Ты чересчур напряжен, — пожаловался наставник, растирая распростершееся перед ним могучее тело. — У меня ничего не получится, если ты не расслабишься.

— Больно плохо спал, — сказал Тулаз. — И что это со мной такое? Всегда спал как младенец. Особенно накануне рабочего дня. А прошедшую ночь ну все не так. Всю ночь снился какой-то маленький демоненок. Тело как у человека, а морда жабья. И все время приговаривает: «Заткнись, заткнись, заткнись!»

Наставник озабоченно нахмурился. До казни — перенесенной по случаю Дня Основания на главную арену — оставалось менее часа. Все свои сбережения он поставил на результат.

— Такие сны ничего хорошего не предвещают, — продолжил Тулаз. — Просто из колеи выбивают. Что такое со мной?

— Слабительное принимал, как я учил тебя? — спросил наставник, молотя по толстым бокам Тулаза.

Главный палач фыркнул:

— Еще бы. Пять горшков навалил.

— А диеты придерживался?

— Жидкая овсяная кашица да вода, больше ничего, — сказал Тулаз. — Уж больно тревожит меня эта грандиозная суматоха, эта спешка. У меня ведь свое расписание, ты же знаешь. Чтобы прийти в форму, надо как минимум пару дней. Кроме того, я два дня назад установил рекорд. А семь голов отрубить — это большая нагрузка на человека, не каждый выдюжит. Им что — они пришли да потаращились. Для них это лишь развлечение. Им и невдомек, как мне приходится трудиться, чтобы оставаться в хорошей форме. А я от тех семи все-таки не восстановился. И теперь мне предлагают восемь, когда я едва-едва готов.

— А ты не думай об этом, — посоветовал наставник. — Считай, что это обычный рабочий день. Держи в уме, и все получится как надо.