Влюблюсь (СИ) - "Anzholik". Страница 25

— Одевайся, в зал идем, — слышу, как только поднимаю трубку. И не «привет», не «как дела?». Нихуя… Сразу указания, и его не колышет, хочу ли я, надо ли мне.

Хочу было возмутиться, да вот не успеваю. Он уже трубку положил… Сука, как же он бесит меня.

Игнорирую следующий звонок. Беру гитару и с сигаретой в зубах перебираю тонкими пальцами по струнам. Тихая одинокая мелодия льется по комнате. Я играю ее почти каждый день с его ухода. Она выражает мою боль. Мою тоску. Любовь. Печаль. А Сергей отказывается записывать ее. Говорит: «Пресновато, Ром. Пресновато. Дотошно. Не прокатит».

Хотя я думаю, все иначе, просто столько боли вылить на слушателя будет крайне неправильно. По-свински.

Еще два аккорда. Пепел упал на штанину. Бля-я-я… И в дверь звонок, как гром средь ясна неба.

Еще один… еще… еще…

— Я не хочу идти в зал, — распахнув дверь в квартиру, говорю злому бывшему начальнику.

— И я не хочу, есть такое слово «надо», так что оделся, обулся и пошел со мной. Быстро.

Не люблю, когда со мной подобным тоном разговаривают, и я могу послать его, но он стойкий, гад, не отвяжется.

…

После похода в зал — домой. Принять душ. И снова в город…

Где ты? Где ты? Где ты?

Ищу. Зову, но его нет... Нет... нет...

Снова сажусь в машину.

Новый квартал. Дворы. Улицы. По кругу...

Каждый вечер. Изо дня в день. Мой личный ритуал.

Судьба, перестань мучить меня. Я знаю, что заслужил. Но это слишком…

Я уже согласен поверить и в Бога и в черта, только помогите мне найти его. Я не могу так больше. Я с ума сошел давно. Обезумел от любви и тоски. Мне хотя бы увидеть… прошу… Умоляю.

Я хочу все исправить… Попытаться. Убедиться, что он помнит или что забыл, и дальше идти. Быть отвергнутым, посланным, но увидеть, услышать, взглянуть в пучину синих глаз, что преследуют в мыслях. Что прожгли дыру в сердце…

Полтора года — слишком много для разлуки. Полтора года — слишком мало, чтобы забыть.

====== Глава 23. ======

POV Женя

В центре зала стоят нарядные люди. С букетами в руках и счастливыми сияющими улыбками. Праздник у всех. А у меня?

— Согласны ли вы, Малюжич Евгений, взять в жены Соболевскую Алису? Любить и оберегать до последнего вздоха?

Серьезность вопроса врезается в разум. Алыми нитями вплетается в душу. И я знаю ответ. Знаю…

— Согласен, — твердо. Громко. Уверенно. Кроме нее, кроме моей рыжей малышки, я никому не нужен. Никому в этом гребанном мире. Она и мать с братом. Нас всего четверо, и мы должны держаться вместе. Жить дальше…

Смотрю на Алису, в ее глазах слезы, на губах улыбка. Кремовое платье на точеной фигурке, высокие каблуки. Макияж сдержанный. Длинные серьги, а вместо фаты вплетенные лилии в волосы. Красивая. Воздушная. Яркая.

— Согласны ли вы, Соболевская Алиса, взять в мужья Малюжич Евгения? Любить и хранить верность, пока смерть не разлучит?

Я знаю, что она ответит. Я вижу это давно в ее взгляде.

— Согласна, — выдыхает, как только замолкает упитанная женщина средних лет.

Мы надеваем друг другу кольца. Краткий поцелуй и первый танец. Прядь выбилась из моего аккуратно зачесанного хвоста. И упала на щеку, вызвав прилив нежности в зеленых глазах напротив. Она любит мои волосы, но не так сильно, как он… Рома… укол в сердце. Это имя до сих пор, как ржавым ножом по венам. Как яд внутривенно.

Я не забыл его. И не смогу забыть, я знаю. Я любил его, люблю и буду любить, но наши дороги разошлись. Теперь у меня новая глава жизни. А жить без него я научился. Научился и прятать боль глубоко в сердце. Когда же порой становится невыносимо, Алиса помогает. Она терпеливо выслушивает и согревает.

Свадьба была тихая. Мирная. Человек двадцать от силы. Лишь самые близкие. Самые дорогие. Застолье в приятном кругу родных и друзей. И я на минутку забылся. Поверил, что все еще возможно. Что все еще будет…

...

Работа стала приносить удовольствие. Я развлекаю со сцены, провожу конкурсы, объявляю выходы девочек. В том числе свою Алиску. Я ничего не имел против ее танцев. Это ее самовыражение, хотя брат ее сказал, что я мудак, и я не люблю ее, потому и не ревную к жадным взглядам на ее тело. Ему ведь не понять то, что я знаю ее чувства, доверяю. И не мешаю жить ей так, как она хочет.

Знаете, в том, чтобы жить, поддавшись течению, есть и свои плюсы. Есть плюсы в переменах. Есть плюсы в потерях. Они везде есть. Теперь я их вижу.

…

— Ну что, малыш, учимся танцевать? — игриво спросила моя жена.

Танцевать… Сложно, я вам скажу. Но я захотел открыть для себя что-то новое. А она у меня не только по шесту ползать умеет.

— Учимся, Лиса, — киваю и встаю. Затушив сигарету и поставив на стол чашку, потягиваюсь. — Готов.

И понеслась…

Что может быть тяжелого в том, чтобы передвигать ногами? Ну и руками… Иногда головой. Но вы не поверите, это и вправду сложновато. Для меня, по крайней мере.

— Иди ко мне… — манит плутовка, двигаясь под музыку. И вправду лисица, быстрая, плавная. Юркая. — Да не просто иди, а покачиваясь под музыку. Вот та-а-ак. Молодец.

Притопываю. Пытаюсь быть не бревном, чуть больше пластики. Почувствовать ритм.

Влиться в это течение. Мне это даже нравится. Немного… Вот сидеть в тишине комнаты и дышать в унисон… с ним мне нравилось больше.

Кривляемся. Смеемся. Дурачимся. Подпеваем. Кружимся с поднятыми к потолку руками. Это могло бы быть очень весело, если бы я сумел задавить в себе это саднящее чувство потери. Интересно, что должно произойти, чтобы я смог забыть его? Перестал с каплей страха всматриваться в толпу? И пить кофе без кровоточащей боли мозга от воспоминаний.

Это злит. Бесит. Не дает ощутить стопроцентное спокойствие. Я словно чего-то жду.

Жду сам не зная… Не понимая. Надеюсь. На что? Зачем?

Сажусь на стул напротив мольберта, смотрю на картину, недавно начатую. Что за картина? Догадаться несложно. На ней снова ОН.

Я разучился рисовать что-либо другое. Как только кисть или карандаш в руке, его образ пальцы вырисовывают сами. Боль изливается красками. Мои чувства к нему в ровных изгибах его профиля. В тенях, что отбрасывают ресницы. Я не знаю, что было бы со мной, если бы я не рисовал его, если бы не выпускал все изнутри на холст. Я бы, вероятно, уже сошел с ума… Свихнулся от силы этой безнадежной, безответной, всепоглощающей любви.

— Он красивый, — тихо говорит Лиса, сев рядышком в моих ногах. Ее голова на моих коленях, и взгляд направлен на того человека, что мешает ее счастью, даже не будучи рядом, даже не зная об этом. Не подозревая. Он, наверное, живет по-прежнему в своей роскошной квартире с сестрой-стервой. Все так же много курит и заливается кофе.

— Красивый, — киваю. Мазок кистью по его волосам. Черные, как воронье крыло. Как сама тьма… Еще мазок… еще… еще…

— Спасибо тебе.

— За что? — смотрю в ее глаза. Я вижу ту грусть, что в них плещется. Боль. Но исправить это не в силах. Я пытался. Правда…

— За честность. Откровенность. Ты никогда не обещал мне ничего. Никогда не запрещал. И ничего не скрывал.

— Тебе плохо со мной, Алис, я же вижу.

— Нет, ты не прав, мне плохо потому, что ты так сильно любишь того, кто, возможно, этого и не заслуживает. Я бы помогла тебе, если бы знала как.

— Ты рядом, этого более чем достаточно. И давай не будем… о нем. Пожалуйста, — голос чуть надломился. Боль иногда просачивается изнутри, как бы сильно я не держал ее.

Беру ее руку в свою. Сжимаю. Чувствую тепло… Но она хрупкая, она тонкая, она не его…

Господи, ну почему опять? Ну, забери ты это чувство из меня, оно жить мешает! Из-за этой чертовой любви я не могу прекратить страдания близких мне людей. Зачем она мне, если от нее лишь боль? Зачем она мне…

Ведь он не пришел тогда. Не остановил. Не искал…. Я не нужен ему. Значит, и он мне, просто забери, господи… прошу.

— Жень… — ох, Алиса, не трогала бы ты меня… не сейчас. Но я не могу отказать ей.