Укрощение - Лэкберг Камилла. Страница 11

— Ну когда ты наконец закончишь? — спросила Марианна, становясь перед Лайлой.

— Скоро, — пробормотала та, не поднимая глаз.

— Ты держишь газеты целую вечность. Дочитывай и отдавай другим.

— Сейчас, — ответила Ковальская, продолжая изучать страницы, которые держала раскрытыми уже долгое время.

Марианна шумно вздохнула, отошла к столу у окна и уселась там в ожидании.

Лайла не могла оторвать глаз от фотографии на левой странице. Девочка казалась такой веселой и невинной, не подозревающей о том, какое зло существует в мире. Но Ковальская могла бы рассказать ей об этом. Как зло может жить бок о бок с добром — в обществе, где у людей на глазах шоры, из-за которых они отказываются видеть то, что у них прямо перед носом? Тот, кто однажды увидел истинное зло, не может больше закрывать на него глаза. Это ее проклятие, ее ответственность…

Она медленно сложила газету, поднялась и положила ее на стол перед Марианной:

— Я возьму ее потом, когда вы все прочтете.

— Ради бога, — пробормотала в ответ нетерпеливая заключенная, уже погрузившаяся в раздел «Развлечения».

Несколько мгновений Лайла стояла и смотрела на затылок Марианны, изучающей статью об очередном голливудском разводе. Как, должно быть, хорошо жить с шорами на глазах!

Что за проклятая погода! Мелльберг не понимал, как его гражданская жена Рита, родившаяся в Чили, могла привыкнуть жить в стране с таким ужасным климатом. Сам он намеревался эмигрировать. Возможно, стоило поехать домой и надеть что-то потеплее, но он никак не ожидал, что ему самому придется углубиться в лес. Ведь быть начальником — значит, говорить другим, что они должны делать! Поэтому Бертиль планировал направить в лес группу добровольцев, которых им удалось собрать, дать им указания, в каком направлении искать, а потом усесться в теплой машине с термосом горячего кофе.

Однако эти планы не сбылись. Потому что Хедстрём, ясное дело, настоял, что они должны помочь волонтерам в поисках. Что за глупости! Разбазаривание начальственного ресурса, вот что это такое — когда он вынужден бродить по лесу, рискуя обморозить важнейшие части тела! Еще не хватало, чтобы он заболел — как тогда его полицейский участок справится без него? Через пару часов все рухнет — просто удивительно, как Хедстрём этого не понимает!

— Проклятье! — выругался начальник участка, поскользнувшись в своих офисных ботинках, и инстинктивно схватился за ветку, чтобы сохранить равновесие. В результате этого маневра дерево затряслось и осыпало его целым сугробом снега. Снег накрыл полицейского целиком, словно холодное покрывало, и забрался ему за воротник — талая вода потекла по спине.

— Как дела? — спросил Патрик. По нему не было заметно, чтобы он мерз — он был в большой меховой шапке, грубых зимних ботинках и на зависть толстой куртке.

Мелльберг сердито стряхнул с себя снег:

— Может быть, мне уже вернуться в участок и заняться подготовкой к пресс-конференции?

— Анника все организует, — возразил его подчиненный. — К тому же пресс-конференция только в четыре. Мы все успеем.

— И все же я хочу подчеркнуть, что считаю все это мероприятие зря потерянным временем. Даже собаки в такой холод ничего не могут унюхать!

Бертиль кивнул головой в ту сторону, где среди деревьев виднелись два кинолога с псами, которых удалось вызвонить Патрику. Собак послали вперед, чтобы новые запахи и следы не сбили их с толку.

— Так что нам все-таки искать? — спросил Мате, один из добровольцев, которого они нашли через спортивный клуб. Команда волонтеров собралась на удивление быстро — все хотели хоть как-то помочь.

— Что угодно, что Виктория могла оставить после себя, — проговорил Мелльберг. — Следы ног, кровь, сломанные ветки — короче, все, что привлечет ваше внимание.

Он дословно повторил то, что говорил Хедстрём, когда информировал всех перед началом поисков.

— Кроме того, мы надеемся найти то место, где ее держали взаперти, — добавил Патрик и натянул меховую шапку еще глубже на уши.

Шеф с откровенной завистью покосился на его шапку. У него самого немилосердно замерзли уши, а зачесанные набок волосы не могли согреть плешь на макушке.

— Да, далеко она не могла уйти, — пробормотал он, пытаясь скрыть, что у него зуб на зуб не попадает. — Не в том она была состоянии.

— Нет, пешком, конечно, она бы далеко не ушла, — согласился Хедстрём, продолжая двигаться вперед и пристально оглядывая землю и все вокруг, — но она могла, например, ускользнуть из машины, когда преступник перевозил ее на другое место. Или ее выпустили сознательно.

— Неужели злоумышленник вправду мог отпустить ее добровольно? — усомнился Мелльберг. — Ведь для него это означало бы слишком большой риск!

— Почему? — спросил Патрик и остановился. — Она же не могла ничего рассказать и ничего не видела. Кроме того, наверняка она получила серьезную психическую травму. Вероятно, мы имеем дело с преступником, который начал ощущать себя в полной безопасности, поскольку прошло уже два года, а полиция не обнаружила ни единого следа пропавших девочек. Может быть, он хотел поиздеваться над нами, отпустив одну из своих жертв и показав нам, что он с ней сделал? Пока нам ничего не известно, мы и не можем строить никаких догадок. Мы не можем думать, что ее насильно удерживали в этой местности, но не можем предполагать и противоположного варианта.

— Да-да, не надо говорить со мной как с безусым стажером, — буркнул Бертиль. — Само собой, я все это знаю. Я просто задаю те вопросы, которые, насколько я понимаю, задаст общественность.

Патрик не ответил: он опустил голову и снова стал внимательно приглядываться к земле. Мелльберг пожал плечами. Молодые коллеги — такие задаваки. Сложив руки на груди, он пытался унять стук зубов. Еще максимум полчаса — и дальше он намерен руководить работой из машины. Начальник участка надеялся, что кофе за это время не успеет остынуть.

Мартин нисколько не завидовал Патрику и Мелльбергу, которые направились в заснеженный лес. Молодому полицейскому показалось, что он вытянул выигрышный билет, когда ему поручили побеседовать с Мартой и Тирой. На самом деле он не считал такое распределение труда оптимальным — ему казалось неправильным, что Хедстрём будет тратить время на прочесывание леса. Однако за те годы, что они проработали вместе, Молин достаточно хорошо изучил коллегу, чтобы понять, почему тот принял такое решение. Для Патрика было важно приблизиться к жертве, физически побыть на месте преступления, слыша те же звуки и ощущая те же запахи, чтобы создать чувственный образ произошедшего. Такого рода способность всегда была сильной стороной этого человека. А то, что он при этом мог занять Мелльберга, являлось побочным положительным эффектом.

Мартин очень надеялся, что интуиция Патрика поведет их в нужном направлении. Ибо главная дилемма заключалась в том, что Виктория исчезла, не оставив никаких следов. Они понятия не имели, где она находилась все эти месяцы, так что им очень помогли бы какие-нибудь новые находки в лесу. Если ни прочесывание леса, ни вскрытие не дадут никакой информации, найти новые подходы будет очень трудно.

Пока Виктория числилась в пропавших, полиция переговорила с каждым, с кем она могла вступать в контакт. Они внимательнейшим образом проверили комнату девочки, проанализировали содержимое компьютера, посмотрели ее чаты, электронную почту, эсэмэски — все было безрезультатно. Хедстрём сотрудничал с другими округами, и они приложили немало усилий, ища общие черты, объединяющие Викторию и других пропавших девочек. Однако никакой связи обнаружить не удалось. У девочек были разные интересы, они увлекались разной музыкой, никогда не общались друг с другом и даже не заходили на один интернет-форум. Никто из близких Виктории не знал никого из других пропавших.

Молин поднялся и пошел в кухню, чтобы налить себе очередную чашку кофе. Наверное, он в последнее время пил слишком много кофе — однако после стольких бессонных ночей ему необходим был кофеин, чтобы хоть как-то функционировать. Когда умерла Пия, ему прописали снотворное и антидепрессанты, и он попробовал принимать их в течение недели. Однако от таблеток мужчина чувствовал себя словно укутанным в плотное одеяло безразличия, и в день похорон Пии вышвырнул все таблетки в помойку. Теперь он и не мог вспомнить, что такое — проспать всю ночь. Днем же полицейский потихоньку начинал восстанавливаться. Пока он был занят — много работал, забирал Туву из садика, готовил еду, убирался, играл с ней, читал ей сказки, укладывал ее по вечерам, — ему удавалось сохранить душевный баланс. Но ночью на него наваливались скорбь и безрадостные мысли. Долгие часы напролет Молин лежал, уставившись в потолок, а воспоминания сменяли одно другое, и его охватывала невыносимая тоска по той жизни, которая уже никогда больше не повторится.