Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус. Страница 11

— Я тоже так думала — до сегодняшнего дня. Но лучше я останусь одна, чем буду вечно страдать.

— Одиночество тоже заставляет страдать.

— К нему привыкаешь.

— Да, привыкаешь…

— Он заявил, что вынужден мне изменять, иначе у него иссякнет вдохновение. Вот как с этим жить?

— Нечто подобное мог бы сказать Кокто. Что касается меня, я не черпаю вдохновение в изменах. Я бы отдал все за возможность любить.

Она вздохнула:

— Вы пропустили обед. Я могла бы что-нибудь приготовить.

— Нет, спасибо. — Он похлопал себя по обтянутому жилетом животу, — Мне полезно изредка практиковать воздержание.

— У меня есть настоящий кофе.

— О! Это другое дело.

— Мне вообще не стоило выходить за него замуж, — проговорила она, больше для самой себя, ставя кофейник. — Это была ужасная ошибка.

Несмотря на холодный ветер, они расположились на балконе над улицей Риволи, чтобы оказаться как можно дальше от кровавого пятна.

— Жизнь — хождение по канату, — сказал Диор. — Если ты ступил на него, то, как бы его ни раскачивало, ни остановиться, ни повернуть назад уже не сможешь.

— Но можно упасть.

— Можно. Я падал много раз. И каждый раз мое сердце разбивалось.

Она припомнила, что Амори говорил о Диоре. Неужели романы, на которые он намекает, были с мужчинами? Это казалось странным, но не слишком ее беспокоило. Напротив, она почувствовала некую солидарность с ним.

— Я надеюсь, для меня это первый и последний раз.

— Упаси бог! — Он полез в карман брюк и достал связку серебряных безделушек на цепочке. — Я подарю вам один из своих, брелоков на счастье. В качестве оберега. — Он отстегнул один и отдал ей. — Два сплетенных сердечка. Они означают, что однажды вы встретите свою настоящую любовь. Берегите его.

— Обещаю, — сказала она. — А что означают остальные?

— Это ландыш — лилия долины, чтобы я всегда мог найти работу. Вот подкова — на счастье. Вот кроличья лапка. «К» — начальная буква моего имени.

Такое серьезное перечисление и позабавило, и растрогало Купер.

— А звезда?

— А! Это самое важное. Мать подарила мне ее незадолго до смерти. Это моя звезда, понимаете? Мои мечты, мои надежды и амбиции, за которыми я должен следовать, чтобы не сбиться с пути.

— И о чем вы мечтаете, месье Диор?

— О славе и богатстве — о чем же еще?

Купер улыбнулась при мысли, что даже для капризной фортуны будет странной прихотью внезапно одарить славой и богатством этого немолодого, застенчивого человека.

— Спасибо за кофе. Лучшего я не пил уже несколько месяцев. Где вы сегодня ночуете?

— Еще не думала.

— Вы не можете оставаться здесь, в такой атмосфере. — Он дал ей визитку. — Мой адрес. Приходите ночевать ко мне.

— Я не решусь вас стеснять, но все равно спасибо.

— Вы собираетесь помириться с мужем?

— Едва ли, — помедлила с ответом Купер. — Не думаю, что это возможно.

— Тогда переезжайте ко мне, пока все не утрясется. Во всем Париже никто не сдаст номер в гостинице одинокой женщине. — Тон его голоса почти неприметно изменился. — Вы ведь знаете, что с моей стороны вам нечего опасаться?

— Знаю.

— Хорошо. Ужин в девять. Буду вас ждать.

Она проводила его до двери. Спустя час после его ухода явился мальчишка с большим пакетом питьевой соды и запиской, в которой Диор велел посыпать пятно тонким слоем и оставить на час. Он подписался чудно: «†тиан». Рассыпая по полу соду, Купер подумала, что по крайней мере один другу нее в Париже точно есть.

Амори вернулся в квартиру ближе к вечеру. Он настороженно заглянул в спальню:

— Я позаботился о Джордже.

— И каким же образом ты о нем позаботился? — мрачно спросила она.

— Раздобыл нишу на кладбище Пер-Лашез. Ему бы понравилось. Похороны завтра в полдень.

— Ловко ты управился.

— Иногда и я на что-то гожусь. — Он оглядел разложенный на кровати чемодан, в который она укладывала вещи. — Ты что, в самом деле решила пойти до конца?

— Ты хочешь узнать, правда ли, что я тебя покидаю? Да, правда. Некоторое время тебе удавалось держать меня за дуру, Амори. Но больше такое не повторится. Я научена горьким опытом.

— Да господи, Купер! Что на тебя нашло? Это совершенно на тебя не похоже.

— Вообще-то, очень даже похоже. На ту меня, которую ты предпочитал игнорировать.

— Твоя реакция не соответствует ситуации. Ты винишь меня в смерти Джорджа.

— Нет, не виню. — Она резкими движениями сложила свитер. — Я виню тебя в том, что ты разрушил наш брак. И теперь просто делаю то, что должна.

— И что ты должна?

Она подумала о счастливом брелоке Диора:

— Следовать за своей звездой.

Он вздохнул:

— Ну хорошо, допустим, у тебя писательский талант. Но есть и то, чего ты никак не сможешь изменить: ты — женщина. Тебя и близко не подпустят к линии фронта.

— А я и не собираюсь освещать боевые действия, — возразила она. — Десятки потрясающих историй только и ждут, чтобы их записали, прямо здесь, в Париже. Например, тот репортаж, который я только что закончила, — о несчастной женщине и ее ребенке. Я могу продать эту статью в один из женских журналов. Возможно, даже в «Харперс базар». И текст, и фотографии.

— Если повезет. Хорошо, на твоем счету одна приличная статья. Но второй уже не будет.

— Будет. Париж изобилует сюжетами. Историями о людях. Для начала я напишу о возрождении французской высокой моды. Париж заново утверждает свой статус мировой культурной и модной столицы.

— Женская журналистика, — скривился он.

— Можешь насмехаться сколько угодно. Париж — первый из великих городов, освобожденный из-под гнета нацистов. Это отличная история, и люди захотят ее прочесть — и мужчины, и женщины. Я найду журналы, которые согласятся печатать мои статьи.

Он медленно кивнул:

— Значит, дело не только в том, что ты на меня обозлилась?

Вопрос на секунду застал ее врасплох.

— Нет, конечно, — ответила она так, будто впервые задумалась о своих истинных мотивах. — Дело, разумеется, во многом.

— Ну хоть что-то. Полагаю, я был невыносим.

— Даже я не подобрала бы слова точнее.

— Ума не приложу, как я буду без тебя обходиться.

— Ничего, справишься.

— Справлюсь, полагаю. — Он подошел к окну и взглянул на небо. — Тебе обязательно уходить прямо сейчас? — спросил он, не оборачиваясь.

— Я не смогу здесь ночевать.

— А я не против. Даже если сюда явится дух покойного Джорджа — он будет веселым привидением.

— Это потому, что тебе не пришлось отмывать его кровь содой с дощатого пола, — заметила она. — Вряд ли я когда-нибудь забуду этот опыт.

— Можем пойти в гостиницу.

— Нет, спасибо. Меня уже пригласили.

Амори повернулся в изумлении:

— Кто?

— Месье Диор.

— Не на того ты глаз положила, Уна, — сухо сказал Амори. Месье Диор — отнюдь не дамский угодник.

— Отчего же, он как раз-таки дамский угодник, — спокойно ответила она. “ Правда, не в том смысле, который ты имел в виду. И я считаю, что твои намеки отвратительны. Он добр и хорошо воспитан: настоящий джентльмен.

— В отличие от меня, видимо.

— Да, в отличие от тебя.

— Он похож на пупса-купидончика.

— Мне не важно, на кого он похож. Он мой друг.

Амори снова отвернулся к закату за окном.

— Завтра, сразу после похорон, я уезжаю в Дижон. И заберу джип. Ты останешься без средства передвижения.

— Заведу велосипед.

Он раздраженно вздохнул:

— Подумай еще раз, черт тебя возьми!

— Я уже все обдумала, — ответила Купер. Она закрыла собранный чемодан и решительно защелкнула замочки.

Конечно, все оказалось не так просто. Два часа она горько прорыдала на набережной Сены, вцепившись в свой чемодан, омываемая равнодушными волнами гуляющей публики. Последние полтора года Амори был центром ее существования, ее товарищем, ее путеводной звездой. Стоило на минуту вообразить жизнь без него, как ее затапливала скорбь, в тот момент казавшаяся бесконечной. Она не представляла, как ей прожить следующий час, не говоря уж про остаток жизни.