Средневековые битвы (СИ) - Добрый Владислав. Страница 35

К несчастью для современников, Людовик оставил богатый архив своих «подлостей». Хороший пример — Франция тогда находилась с Англией в отношениях близких. Достаточно близких, чтобы воткнуть нож в спину, как только другой зазевается. В Англии постоянные затевались заговоры с целью убийства Людовика и проведения на престол своего ставленника, попытки заручиться поддержкой магнатов для высадки на континент — в общем Альбион, как всегда, был мудр в делах житейских. Похоже, с тех пор мало что поменялось.

Что делает Людовик? Он посылает милых обходительных людей к суровым и мудрым людям в «тайном совете английского короля» — сейчас, пожалуй, их функции бы назвали министерскими. Итак, к министрам Англии пришли люди Людовика, и предложили этим, совсем не бедным господам, пенсию от Франции, если те, при случае, похлопочут за сиротинушку Людовика.

Разумеется, среди первых людей острова были и честные люди. Вернее, честным оказался только один, все остальные согласились. Откуда мы знаем? Людовик брал с них расписки за получение взяток. Обошлись они ему, кстати, не сказать, чтобы сильно дорого. Все кроме одного.

У главного камергера Англии, лорда Гастингса, обнаружилось редкое среди государственных мужей качество. Он был честный человек. И от предложения Людовика решительно отказывался на протяжении долгого времени.

В конце концов, гнусным шпионам коварного Людовика удалось обнаружить истоки такой честности. Их было два. Первое — Гастингса оскорбляло то недоверие, которое проявлял к нему король Франции, заставляя ставить росписи о получении «пенсии».

— Представьте, что скажут люди — говорил Гастингс в кругу семьи — если увидят мои расписки у этого упыря!

Ну, и, во вторых — делу мешало то, что Гастингс уже был на содержании у Карла Смелого. Благородный Карл, очевидно отдавая дань принципиальности камергера, платил ему 1000 монет в год. Людовик всерьез удивился. Раньше подобные обстоятельства — получение денег от противной стороны — никому не мешали.

Я прямо вижу, как чахлый Людовик в подвале своего мрачного замка пускает скупую и мутную от яда слезу умиления, и говорит крысоподобному клерку фразу вроде:

— Только посмотри какой высокой чести человек! Этому человеку можно верить на слово!

Гастингсу предложили 2 000, и не стали настаивать на расписках. На том и сошлись. О смене своего нанимателя Гастингс Карлу не сообщил. Королю Англии, естественно, тоже. Видимо забыл.

Так что, на фоне кристальной честности современников, Людовик, строго говоря, особой мутностью не выделялся. Ненавидели его за то, что ему многое удавалось. А самое не простительное, на фоне «благородства» Карла Смелого, который при случае не отказывал себе в удовольствии вырезать городок или прирезать пленных — Людовик выглядит вполне приличным человеком и государем.

Надо сказать, что англичане все же люди слова. Войны с Англией при Людовике не было.

Со швейцарцами было сложнее — всё-таки найти и купить пару подлых и ключевых людей в такой большой и запутанной системе у Людовика не вышло. Пришлось покупать сразу всех. Союз кантонов стряс с Людовика 40 000 экю в год, с оговоркой, что в случае войны он будет платить еще 2.5 экю в месяц каждому солдату кантонов.

Это много. Общий годовой бюджет Франции к тому времени ненамного превышал 200 000.

И все это — не официальные траты, а тайные платежи.

А ведь еще Людовик платил вполне официальную «субсидию» лично королю Англии. Король Англии называл это «данью», причем на людях. Это очень не политкорректно, но Людовик лишь отмахивался от таких доносов, утверждая, что «Все равно это дешевле чем война».

Ну что я могу сказать. Он был прав.

17 июля 1453 года — дата битвы при Кастийоне, последней битвы Столетней войны. Эту битву долгое время считали очередным «последним сражением средневековья», но сейчас, многие склонны отодвигать эту, довольно размытую дату, все же на конец Тридцатилетней Войны.

Такие спорные определения сами по себе, нужны для некоторых точек отчета, но нам не следует воспринимать их как действительные отметки, как на циферблате часов. Эта некая условность, введенная для удобства.

В битве при Кастийоне действительно многое изменилось. Французы разили англичан из сотен «пушек» — конечно это были не те пушки, которые будут нести смерть в ближайшее время, это в большинстве своем еще некие не стандартизированные «пищали», как на первой картинке. Но построения французских пикинеров, прикрытые тяжёлыми жандармами, стрелками и артиллерией, давали мало шансов англичанам с их знаменитыми длиннолуками.

Но лично я вынесу отдельно такой факт:

В битве при Кастийоне участвовал Джон Тальбот. Он, собственно, и командовал «англичанами». Этому заслуженному человеку было семьдесят лет, и по полководческому таланту и опыту с ним могли сравнится во всей Англии от силы двое человек. После разгрома он лежал, придавленный конем. Сняв шлем, и разметав по грязи седые волосы, он терпеливо ждал своих врагов, французов. Он сражался с французами больше полувека, он помнил времена Азенкура, и сам приложил усилия к многочисленным земельным захватам англичан. И теперь он снял шлем, чтобы быть узнанным. Ибо военное счастье не всегда улыбается рыцарю на поле боя, и потому Тальбот не раз попадал в плен. Благородный плен, торг, выкуп — такова была война всегда. Галантное отношение, условленные встречи, поединки и божий суд. Конечно, не обходилось без грязных пятен на репутации, но рыцарский идеал, воплощенный в слепом Иоанне I, короле Богемии, (который был убит при Кресси), казалось навсегда закрепился в умах рыцарей.

Наконец, старый рыцарь услышал шаги. По усеянному телами полю шел пехотинец. Низкорослый, худой, грязный и голодный простолюдин с обычным, не боевым топором, хоть и насаженным на длинную ручку.

- Я Джон Тальбот — преодолевая брезгливость, сказал бывший главнокомандующий, а теперь ценный пленник. Он ожидал, что как это бывало ранее, пехотинец немедленно побежит к своему командиру-рыцарю, который и получит честь пленить его, Джона Тальбота.

- Я тебя узнал, — кивнул француз. И профессиональным, ловким ударом разрубил Тальботу лицо.

Времена изменились.

Я, возможно повторюсь, но все же я хочу акцентироваться на личности Карла.

Начиная собирать данные о Карле Смелом, я был под некоторым впечатлением об этом человеке, сложившимся под влияния не столько исторической, сколько около исторической, фактически художественной, литературы.

В ней его называли «Последним Рыцарем», и постоянно подчеркивали его доброту, отвагу и другие «многие рыцарские качества». От себя я могу добавить, что Карл был умным, образованным человеком, с правильными идеями и аналитическим складом ума. Но, для понимания его действий, приходится признать, что он был эгоцентричным человеком, который с детства воспитывался в среде слуг и подхалимов. Что скрывается за этим эмоционально нейтральным определением? Как пример, если бы он жил сейчас, то сбив своим Феррари на пешеходном переходе беременную женщину, он бы вышел из машины только за тем, чтобы посмотреть, не поцарапан ли лак на капоте. К несчастью, таких смелых Карлов, много и сейчас. К счастью, они не становятся герцогами.

Бургундия, которую мы потеряли, описывается как весьма благодатный, богатый край. Многочисленные крупные торговые и ремесленные города, множество не бедствующего дворянства. Просто рай на земле. По крайней мере при отце Карла, Филипе Добром.

При ближайшем рассмотрении, впрочем, Филип может показаться не таким добрым — с одной стороны он не плохо приторговывал с англичанами, сбыв, в числе прочего, им Жанну Дарк, несмотря на то что изначально был ярым и бескорыстным сторонником Франции. В конце войны, он добился сохранения за Англией нескольких анклавов на континенте — по сути готовых плацдармов, вроде Кале. Но это конечно, только по тому, что герцог, по доброте душевной, всегда помогал проигравшей стороне. Если конечно дело не шло о мятежниках на его территории. Но и тогда, добрый герцог, зная за собой прискорбную мягкосердечность, посылал усмирять мятежи своего сына. Это впрочем, можно назвать школой жизни. Людовик 11 ровно за тем же ходил с живодерами Арманьяка в Швейцарию, сам Филип в молодости повесил вдоль оживленной дороги несколько сотен крестьян, из бунтовавшей области.