Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ) - Иконникова Ольга. Страница 32

– Да вы не бойтесь, ваше сиятельство, я сам туда тоже соваться не стану. Есть у меня знакомец один – из тех, про кого вам знать вовсе ни к чему. Промышлял он в свое время в Москве не вполне потребными делами. Он любой замок открыть может. Сейчас он уже стар и ничем таким не занимается, но ежели я попрошу, то, думаю, не откажет – вспомнит молодость.

– Где же вы с таким человеком познакомились? – удивляюсь я.

Он усмехается:

– Да было дело. Года три назад я его на дороге подобрал, когда сено в Грязовец возил. Он почти неживой был, на обочине лежал – напал на него кто-то из лихих людей. Ага, вор у вора дубинку украл. Я его в Даниловку привез – к Дмитрию Степановичу. Доктор его недели две у себя во флигеле держал, но на ноги поставил.

Я киваю – да, в этом деле такой человек лишним не будет. И без особой охоты, но соглашаюсь – хорошо, пусть они вдвоем попробуют дневник Паулуччи отыскать.

– Но только убедитесь, что его дома нет. И слуги его. И что горничная не пришла убираться.

– Да не беспокойтесь вы, Анна Николаевна, – хмыкает Кузнецов, – не вчера родился.

На следующее утро он уезжает в город верхом, а я весь день схожу с ума от беспокойства. Хожу по гостиной из угла в угол и отказываюсь от обеда.

– Да сядь ты уже, переполошная! – сердится тетушка. – Ежели Паулуччи его в полицию сдаст, то какой-нибудь чин непременно в поместье приедет.

– А если не сдаст, а магию свою к нему применит? Если он даже над женщинами, которые ему доверились, опыты ставит, то что он может сделать с совершенно чужим для него человеком? – я вспоминаю, как Вадим говорил про жабу, и лепечу: – Может, он его в зверушку какую превратит, а мы и не узнаем.

Тетушка машет рукой, а сидящий позади нее на спинке кресла Василисий гневно фыркает:

– Чушшшь!

Я до сих пор не понимаю, умеет ли он на самом деле говорить, или это просто набор звуков, которые мне кажутся похожими на слова.

Но тётушка охотно с ним соглашается:

– Вот, даже кот понимает, что ни один маг не может человека в зверушку превратить. Если бы Паулуччи на такое был способен, он бы уже, знаешь, каких дел натворил? Тогда бы не он от императорской магической службы бегал, а она от него.

Но мне всё равно не по себе. Если с Вадимом что-то случится, то именно я буду в этом виновата.

Кузнецов возвращается в Даниловку только ночью. Он не решается подъехать к дому, но тишина на дворе стоит такая, что я слышу, как открываются ворота конюшни, и выхожу на крыльцо. На свет лампы ко крыльцу подходит и Вадим. И вид у него совсем не такой бравый, как поутру.

– Что-то случилось? – шепотом спрашиваю я.

– Не беспокойтесь, Анна Николаевна, вашего маркиза я видал только издалека. Найти дом, в котором он остановился, труда не составило – о таком госте в уездном городе сейчас каждая собака знает. А вот ждать, пока он куда-нибудь отправится, пришлось долго. Он уехал в экипаже, а мы с Кондратием сразу в его квартиру подались. Замок не взламывали, не тревожьтесь. Не должен он ни о чём догадаться. Но только не нашли мы, ваше сиятельство, ничего.

– Не нашли? – разочарованно ахаю я. – Но как же так? Доподлинно известно, что он дневник ведет. Не мог же он его оставить в столице – там важные записи, которые наверняка он предпочитает держать под рукой. Может, вы плохо искали?

Но Кузнецов мотает головой:

– Кондратий в каждую щель свой нос засунул. В сундуке второе дно было, кабы не Кондратий, я бы ни за что не догадался. Но там только деньги были да украшения. Да, еще письма были – но их он и не думал прятать, они на комоде лежали. Письма почти все от женщин. Я проглядел их, но ничего особенного в них нет. Насколько я понял, к услугам маркиза прибегали весьма знатные дамы.

– Может, они были зашифрованы? – предполагаю я.

Я спохватываюсь, что он может не понять это слово, но он понимает.

– Нет, ваше сиятельство – письма были написаны разными почерками, не одной рукой.

Я соглашаюсь – вести дневник в виде писем было бы странно. Может быть, он использовал молоко вместо чернил? Но это тоже глупо – тогда ты и сам не сможешь прочитать свои записи, не подержав их над огнем.

– А что, если он скрыл тайник с помощью магии? – и как я раньше не подумала об этом? – Сделал так, чтобы тот был не виден никому, кроме него самого.

Кузнецов устало откликается:

– Ну, Анна Николаевна, в таком разе Кондратий нам точно не поможет.

Он украдкой зевает, и я отпускаю его отдыхать. Завтра мы снова поедем в Грязовец – вот только на этот раз мне требуется, чтобы Паулуччи был дома.

39. Метод Шерлока Холмса

Мы едем в Грязовец именно в тот день, когда маркиз должен приехать в Даниловку. Но он пообещал нанести нам визит около полудня, мы же выезжаем на рассвете.

Я решаю сделать то, что в небезызвестном рассказе некогда сделал Шерлок Холмс, пытаясь узнать, где прятала письма Ирен Адлер. Конечно, на практике этот метод может вовсе не сработать. Маркиз, как и Ирен, может догадаться, что это уловка, и перепрятать дневник прежде, чем мы попадем в его квартиру.

К тому же, даже если сам Паулуччи ничего не заподозрит, наша затея может провалиться из-за каких-то неучтенных мелочей. Окна могут оказаться зашторенными, и мы вообще ничего не сможем разглядеть. Или маркиз может запаниковать и выбежать на улицу, забыв о дневнике.

Словом, чем больше я думаю об этом, тем менее осуществимой кажется мне эта затея. Но ничего другого в голову мне не пришло, поэтому попробовать всё-таки стоит.

Паулуччи снял квартиру на первом этаже двухэтажного доходного дома на тихой, засаженной клёнами улочке. Как рассказал Кузнецов, дом новый, и квартиры в съём сдаются задорого, поэтому из четырех квартир в доме три пока пустуют, что играет нам на руку.

Вадим ставит наш экипаж так, чтобы из его окна хорошо просматривались окна квартиры маркиза.

– Все барские комнаты выходят как раз на эту сторону, – поясняет он. – А на другую сторону, во двор, выходят только кухня да комнаты для прислуги.

Он сидит внутри кареты вместе со мной, и то, что мы находимся вдвоем в столь тесном пространстве, добавляет ситуации пикантности. Мы сидим друг против друга, я слышу его дыхание, а иногда чувствую на себе его взгляд.

Но думать я сейчас должна совсем о другом.

Шторы на окнах были не задернуты, более того – одно из окон было распахнуто настежь. Утро выдалось на редкость жарким, и то, что маркизу захотелось подышать свежим воздухом, было вполне понятно. Но подобная открытость всё-таки кажется мне странной у Паулуччи -- столько тайн, что я куда больше ожидала увидеть и наглухо зашторенные окна, и запертые на несколько замков двери.

Сам маркиз сидит за столом у окна и что-то пишет. Мелькает мысль – а вдруг он записывает что-то в тот самый дневник, а значит, нужно только дождаться, когда он положит его в укромное место. Но нет – когда Паулуччи встает, то я вижу, что писал он письмо – он ходит с ним по комнате, перечитывая и дожидаясь высыхания чернил. А потом запечатывает его в конверт.

Он ведёт себя так, словно ему нечего скрывать. И не означает ли это того, что всё то, что содержало секреты, он не взял с собой в путешествие, а оставил в Петербурге или в Москве? И если так, то мы не найдем его дневник, как бы ни старались.

Я еще в Даниловке изложила свой план Кузнецову, и теперь, убедившись, что комнаты хорошо видны из кареты, мы начинаем действовать. За углом дома на обочине дороги высится куча сухих веток и листьев, которые дворник, должно быть, не успел убрать. А смоченную в масле ветошь мы привезли с собой. Поджечь ее – дело нескольких секунд.

Дыма от горящих тряпок получается столько, что впору беспокоиться, не загорится ли дом. Но об этом мы тоже подумали, и в багажном отделении экипажа стоит бочонок с водой.

Вадим не кричит, возвещая о пожаре, как это некогда делал Ватсон, да это и не требуется. Находясь у окна, не заметить дым, не почувствовать запах гари невозможно. И маркиз выглядывает в окно. Но горящая куча – за углом дома и ему не видна. А дыма много и слышен треск веток, и уже кто-то из проходящих по дороге горожан истошно орет: «Батюшки, никак, пожар!»