Итальянская партия - Шоплен Антуан. Страница 17

– Я хочу, чтобы все осталось как есть, – произнес я, стараясь придать голосу как можно больше твердости.

Разумеется, этого оказалось недостаточно, чтобы ее остановить. Я рухнул на кровать, а она завела долгую песню о сути произведения искусства, о его эфемерности, нематериальности, об эстетическом высказывании, наследии старых мастеров, о Марселе Дюшане и Йозефе Бойсе – и далее в том же духе.

– Между прочим, Дюшан инсценировал шахматную партию, которую играл с обнаженной женщиной, ты знал?

– Извини, – перебил ее я, – но давай закончим этот разговор. К сожалению, мне придется напомнить, что решения принимаю я. И если сегодня ночью замечу рядом или даже в отдалении хоть что-то похожее на камеру, пусть даже любительскую с пленкой “8 Супер”…

– “8 Супер”! Какая чудесная мысль! – как ни в чем не бывало подхватила Амандина. – Да, зернистое изображение, элемент несовершенства…

Совершенно выбившись из сил, я отключил связь.

На сей раз окончательно.

Мы с Марией вышли из моей гостиницы в час ночи. Несколько шагов – и мы на Кампо-деи-Фьори.

Было тепло, безветренно. Кафе и рестораны давно закрылись, сложенные штабелями стулья громоздились в углах террас, столы были придвинуты вплотную к фасадам домов. Редкие пешеходы торопливо пересекали площадь и исчезали в глубине улиц.

Я прихватил два стула и круглый стол на террасе “Вирджилио”. Под наблюдением Марии поставил их у подножия статуи Бруно, с передней стороны. Устремленный к земле взгляд ученого создавал волнующее ощущение, будто он за нами наблюдает.

Мария достала из сумки свечи, которые мы купили днем. Она красиво расставила их по краю стола, а я зажег их своей зажигалкой. Я разложил шахматную доску, установил фигуры. Еще раз проверил, работает ли фонарь, который я позаимствовал у хозяина “Вирджилио”.

Я поцеловал Марию в лоб.

– Хорошо получилось, да? – спросил я.

Она кивнула.

У нее был гордый вид. Я тоже подтянулся, чтобы ей соответствовать. Мы решили одеться по такому случаю как можно элегантнее, и у нее это отлично получилось. Горничная отутюжила ее блузку молочного цвета. Сверху Мария накинула мягкий алый жакет, если ночью вдруг похолодает. Надела туфли на высоком каблуке и черные брюки. Тщательно причесала распущенные волосы, немного подкрасилась – чуть сильнее, чем в последние дни, загнула ресницы, тонко подвела глаза, удлинив уголки. А я просто надел белую рубашку, серые брюки в неброскую клетку и до блеска начищенные кожаные ботинки.

Мы сели за стол. Еще раз подняли глаза на суровую, нависающую над нами фигуру Джордано Бруно. Потом Мария опустила подбородок на сложенные ковшиком ладони, как будто готовясь по-настоящему сразиться за шахматной доской.

Я взял листок. Направил на него луч фонарика.

– Ты готова, Мария?

– Да.

– Симон Папп играет белыми, – объявил я.

Я молча сделал первый ход: пешка на e4.

– Пешка на e5, – произнес я.

И Мария, в соответствии с моими указаниями, передвинула черную пешку на e5, точно так же, как сделал Ахилл Фланцер три четверти века назад.

Итак, партия началась, и мы вели ее преувеличенно медленно, чтобы прочувствовать весомость каждого хода, в первую очередь, конечно, Симона Паппа.

Мы больше не поднимали глаз от доски и не обращали внимания на стук подошв по мостовой Кампо-деи-Фьори. Вполне вероятно, что, пока мы играли, парочка зевак незаметно подошла к нам, привлеченная необычным зрелищем, которое мы собой представляли.

1. e4 e5

2. Кf3 d6

3. d4 Cg4

4. dxe5 Сxf3

5. Фxf3 dxe5

6. Cс4 Кf6

7. Фb3 Фe7

8. Кc3 c6

9. Cg5 b5

10. Кxb5 …

Мария вздрогнула. Я спросил, не холодно ли ей. Она поднялась со стула, не отрывая взгляда от доски, как будто хотела посмотреть на нее по другим углом. Она прижалась к моей спине, как сегодня утром, когда проснулась и пришла ко мне на балкон. Сказала, что не замерзла, что холод тут ни при чем.

Я впервые вспомнил о том, что Амандина хотела позвать видеоблогера, чтобы он нас снял. И невольно огляделся по сторонам, чтобы проверить, не появился ли он. Однако площадь была совершенно пуста.

Мария вернулась на свое место. Вытаращив глаза, она, как и я, пыталась прикинуть последствия жертвы белого коня.

10. … cxb5

11. Сxb5+ Кbd7

12. 0-0-0 …

План Симона Паппа прояснялся. Могло ли быть, чтобы… Это было бы невероятно… Мария несколько раз подняла глаза к небу, словно ища там решение, пока еще от нее ускользавшее.

12. … Лd8

13. Лxd7 Лxd7

14. Лd1 Фe6

15. Сxd7+ …

Она прижала ладонь ко рту. Ее глаза затуманились: я увидел это в дрожащем свете свечей. У меня засосало под ложечкой. Я перевел глаза на доску. И в свою очередь понял всю силу этой композиции: ее кульминацией будет жертва ферзя, за которой неминуемо последует мат.

15. … Кxd7

16. Фb8+ Кxb8

17. Лd8#

Мат. Мария зажала в руке принесенного в жертву ферзя и не выпускала его еще долго, после того как мы разыграли партию до конца. У нее потекла тушь, под глазами расплылись небольшие темные ореолы. Она то и дело озабоченно стирала их платком.

– Конь b5, – прошептала она тусклым голосом. – Он нашел его. Сделал этот блестящий ход среди беспредельной тьмы. Понимаешь, Гаспар?

Я поймал ее руку, ту, в которой она сжимала белого ферзя Симона Паппа. Мы так и застыли, наклонившись друг к другу и нависая над последней позицией на шахматной доске.

Пламя свечей колебалось. Одна из них в конце концов погасла. Становилось все прохладнее, нас пробирала дрожь.

У меня сдавило грудь, и я почувствовал, что причина вовсе не в холоде, не в шахматах и даже не в трагической истории Симона Паппа.

– Итак, Гаспар, поступим, как договорились, да? – немного помолчав, прошептала Мария.

– Ну да.

Значит, нам предстояло расстаться прямо здесь, на Кампо-деи-Фьори. В два или три часа ночи. Соблюдать договоренности, воздерживаться от лишних слов и разговоров.

Привести все в порядок, вернуть на место стулья и стол, сложить доску и свечи, что мы и проделали. И попрощаться с великим Бруно.

И напоследок, разумеется, обняться.

Потом Мария, не оборачиваясь, ушла.

Я почти не колебался. Она сделала шагов двадцать, не больше. Я бросился за ней:

– Мария!

Она уставилась на меня с чуть заметной усмешкой в глазах:

– Гаспар, вы нарушаете наш договор.

– Ты помнишь Понте-Систо? – спросил я.

– Конечно.

– Мои слова насчет того, как бы я поступил, если бы ты упала в воду?

– Да, помню.

– Я просто хочу сказать, что теперь все по-другому.

– Гаспар…

– В смысле, если бы ты упала в воду. Сейчас все изменилось.

Она рассмеялась. На секунду прижалась лицом к моей груди. И снова зашагала прочь.

Не успела она скрыться из виду, повернув за угол, как я стал жалеть об этой последней минуте. И злиться на себя. За свои нелепые оправдания, которые испортили финал нашего соглашения о расставании. И вызвали это внезапное выканье, прозвучавшее как похоронный звон, нарушив очарование прощальных мгновений.

Черт. Все-таки я мудак.

Мне показалось, что огонь стал слабеть. Зрелище надолго приковало внимание зрителей. Они почти перестали двигаться, переговариваться, комментировать. Ветра по-прежнему не было, стоял густой дым. Силуэт Бруно на костре, все еще в ореоле пламени, оставался едва различимым.

Я повел плечами и высвободился из рук Амандины, показав, что мне не холодно.