Итальянская партия - Шоплен Антуан. Страница 8

На последней ступеньке перед своим этажом я споткнулся. Горничная, стоявшая у тележки со стопками чистого белья и хозяйственными принадлежностями, негромко охнула, поднеся ладонь ко рту. Я еле-еле удержался на ногах. Посмотрел на нее, смущенно улыбаясь. Но все равно дочитал:

Я включил телефон и обнаружил, что Амандина оставила мне несколько голосовых сообщений. Не прослушивая их, я ей позвонил.

Она была так рада слышать мой голос.

Я ей напомнил, что мы разговаривали только вчера. Вот если бы прошло два месяца, тогда другое дело.

– Гаспар, понимаешь, накопилось столько новостей!

Центр искусств в Берлине, именитый меценат из люксембургской страховой компании, предложение из Японии о предоставлении арт-резиденции на острове Наосима, цикл лекций на трансатлантическом круизном лайнере.

– Какой успех! – прокомментировал я.

Амандина обозвала меня привередой.

– Честно говоря, тебе бы порадоваться такой удаче.

– Я и радуюсь, не сомневайся.

– Неужели? Что-то не похоже. Как тебе в Риме?

– Хорошо, – сказал я.

– И все?

Я решил проявить великодушие и пустился в рассуждения о мягкости климата, об охристых оттенках фасадов, о палаццо Фарнезе и сверкающих водах Тибра.

– А Даргер?

– Я над ним работаю, – ответил я. – Не покладая рук.

– Врешь.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал я.

Мы помолчали.

– Представь себе, – вновь заговорила Амандина, – вчера вечером я ужинала с Соней. Мы говорили в том числе и о тебе, что неудивительно. Расставаясь, мы не сдержались и поцеловали друг друга. Я имею в виду, как влюбленные.

– Да?

– Она классная.

– Это точно, – подтвердил я.

Опять наступила пауза.

– Мне хотелось бы кое о чем тебя попросить, – сказал я.

– Я слушаю.

– Не могла бы ты к моему приезду собрать для меня материалы о Джордано Бруно?

– А кто это?

– Джордано Бруно. Итальянский ученый шестнадцатого века.

– Это имеет отношение к твоей работе?

– Вполне возможно. Пока не знаю. Там посмотрим.

– Бруно? Пишется, как имя?

– Все верно.

– Поищу, – пообещала Амандина. – Ты уже знаешь, когда вернешься?

– Эээ… Пока нет.

– Хорошо бы ты поскорее вернулся.

– Я тебе сообщу.

Прощаясь и говоря, что она меня целует, она растягивала слова и делала короткие паузы, словно ждала чего-то, но не дождалась.

На площади Сант-Эджидио росло несколько ясеней. Их ветки дрожали от слабого ветерка. Временами из гущи крон вылетали стайки скворцов и рассаживались на крышах или электрических проводах, потом снова возвращались на деревья. Ночь все никак не наступала. Светлое небо переливалось сиреневыми оттенками, уже виднелись самые крупные звезды. Я сел на истертые ступени лесенки. И сразу же пожалел об этом, посмотрев на свои светлые, чистые брюки, которые только что надел. Я свернул сигарету и выкурил ее, стараясь не озираться в ожидании Марии.

– Мне нравится, когда вы курите.

Я поднял голову.

Она подвела глаза черным. Ее платье тоже было черным, без всяких деталей и орнаментов, с неброской фактурой. Оно порой колыхалось от ветра, и ткань плотнее прилегала к бедрам. На ней были те же безукоризненные туфли на высоком каблуке.

– Все началось с Камю. Всю мою юность он курил на постере у меня в комнате. Как вы понимаете, я тоже поневоле закурил.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Я проголодалась, – заявила она. – А вы?

– Наверное.

– Пойдемте, – сказала она.

Я встал. Энергично отряхнул брюки сзади. Она проследила за моими стараниями и наклонилась, чтобы оценить результат.

– Все в порядке, вы выглядите вполне прилично.

Она направилась к краю площади. Я поплелся следом за ней, немного отстав. Она обернулась.

– Погодите секунду, – попросил я.

Она вопросительно наморщила лоб.

– Не сердитесь, пожалуйста, – проговорил я.

Лоб был по-прежнему наморщен.

– Эта история с плаванием…

– С плаванием?

– Ну да, там, на мосту. Я над ней долго думал.

Она весело рассмеялась:

– Гаспар, не берите в голову. Пойдемте. Ресторан в той стороне. И еще это винный бар. Как вам такой вариант?

– Годится.

Мы пересекли площадь, потом свернули на виа делла Скала. Пока мы шли, я рассказывал, какую психическую травму нанесли мне в детстве занятия в бассейне. Запах хлорки, металлический шест тренера по плаванию, стойкое ощущение, что я сейчас утону. Хотя я стыдился этих унизительных воспоминаний, мне не удавалось прервать поток признаний. Я погружался в них все глубже и глубже, смутно подозревая, что они абсолютно неинтересны, а она тем временем взяла меня под руку и прижалась виском к моему плечу. Как будто хотела успокоить, и я почувствовал себя еще хуже.

Мы дошли до виа Гарибальди. На ее углу был ресторан “Эссенца”.

Мария взяла винную карту.

– Вы позволите выбрать мне? – спросила она.

– Да, – ответил я. – Вы ведь в этом разбираетесь?

Она молча изучала список. Это тянулось довольно долго. Потом она подняла голову, поставила локти на стол, положила подбородок на сцепленные руки. И посмотрела на меня в упор блестящими глазами.

– Это моя профессия, – сообщила она.

– Ваша профессия?

– Да. Вино. Это моя профессия.

– А, вы занимаетесь виноделием?

– Нет, не совсем. Скорее энологией.

Я закивал, изо всех сил изображая восхищение, и воскликнул:

– Вот это да!

Она по-прежнему пристально смотрела на меня.

– Значит, вы умеете поэтично описывать “первый нос” вина, танины, тельность и скелет?

Она подняла брови:

– Знаете, поэзия имеет отношение прежде всего к вину и только потом к энологу. Энолог – просто комментатор, более или менее толковый.

– Какая разница? Мне бы очень хотелось немного послушать.

– Сначала попробуйте.

– Вы уже выбрали?

– Да. Пьемонтское вино. Бароло. “Маргерия” из винодельни Луиджи Пира, 2015 года.

– Это уже поэтично. Непонятно, но поэтично.

– Что-то вроде музыкальности вашего доказательства Перма.

– Ферма, – поправил я.

– Да, точно, Ферма.

Мы попробовали вино.

Она вела себя как обычный человек, разве что немного помедлила, вдыхая запах вина, прежде чем поднести его к губам.

– Ну что? – спросил я.

– Вам понравилось?

– Да, – ответил я. – Очень вкусное.

– А еще? – не унималась она.

– А еще – ничего. Очень вкусное, и все.

По моему настоянию, довольно неохотно она согласилась немного поговорить о вине. Рассказала о его необычном гранатовом цвете, о сложной композиции, о цветочных нотах и легких оттенках кожи и свежего сена.

– Значит, вы в Риме ради вина?

– Да. Главным образом.

Мы потягивали вино, глядя друг другу в глаза.

– Волнующее ощущение, – заметил я.

– Да, это всегда немного волнует, – отозвалась она. – За это я люблю свое ремесло.

– Нет, я не о том. Хмм. Вот так смотреть друг на друга, как мы сейчас.

– А, вам это надоело?

– Нет, конечно, – сказал я, глотнув свежего сена.