Смерть напоказ - Гибер Эрве. Страница 8

Всем известны эти каталки, все знают, что они для покойников, они другого цвета, по-другому скрипят, они дребезжат на ходу, эти призраки столов из мрамора и ржавой стали, они впечатляют, пугают, дверцы электронных лифтов, лязгая, закрываются за ними навечно, они привозят с собой запах, неописуемый запах холодных комнат и секционных залов, женщинам тяжело их мыть, водяным струям под напором едва удается стереть воспоминания о телах, эти липкие замогильные отпечатки; все инструменты — рядом с ним на небольшой подставке, он пользуется ими старательно, любовно касается лезвий и бистури и только потом начинает вертеть ими, копаясь в наших телах, одним ударом молотка ломая и затем выдирая кости; все тела — здесь, лежат одно возле другого, прикрытые, почти безликие, довезенные до этого помещения каталки стоят рядом, валетом, одни громоздятся друг на друга, другие в отдалении, одинокие; мои волосы еще хороши, хотя на них новый убор, выведенная строчка, проецирующая мне на лоб надпись «больница «С.», старуха смеется, показывая гнилые зубы, не издавая ни звука, лишь чтобы продемонстрировать свой оскал, это была сумасшедшая, запертая, умершая в больнице, меня сейчас зашьют скобами, мне оставляют выскобленное тело, внутри пусто, остались лишь кости позвоночника, костный мозг твердеет, дыру у меня в груди, в животе закрывают картонным жабо, которое обвязывают вокруг шеи и затем прячут под рубашкой, это обычное одеяние, ребенок вцепился в меня, он не хочет меня отпускать, препятствует всеми жилами, жидкостями, кровью в стоке; я говорю ему, что со мною покончено, ничего особо интересного для того, кто всем этим занимался, пора выбрасывать, вот явное, полупрозрачное, алеющее сердце, подцвечивающее раствор, мне сшивают металлическим аппаратом кожу, пять больших скоб; на то, чтобы зашить как следует, нет времени, слишком много тел, в конце концов мне повязывают строгий черный галстук, легкие положили обратно, машинально прихватив болтавшийся в мойке кусок кишки, никакого смысла браться за склянку, какая разница, они не столь ценны, как сердце, не столь представительны, раскромсанные куски отбросили в сторону, они плюхнулись к костям других тел, к выдранным склеившимся красным частям; на то, чтобы отскоблить кости, нет времени, все это в большой черный мешок из непроницаемого пластика, — смердящие вдоль каналов отбросы Венеции, странные расставания, странные останки, темы, воспоминания, слова, тухлятина, музыка, — все это течет, перемешивается, все это проглочено, выплюнуто, распадается, — всю свою жизнь фотографировать луну, каждую ночь по снимку, прибывающая луна, убывающая луна, я человек дикий, дикий, я мастерю орудие суицида, — в тот вечер, когда луна не явилась взгляду, — машину для самоубийства-бурения, я наблюдаю за собой, сидя перед зеркалом на вертящемся биде, я смотрю, как без каких-либо колебаний одним долгим взмахом перерезается мое горло, для этого у меня был длинный кухонный нож и лезвия бритвы, — вот для чего они пригодились, — я смотрю, как в мое ухо погружается дырявящее острие бура, я подключил его к розетке, и машина сразу же задрожала, входя по спирали, но устройство тяжелое, рука падает, острие скользит по щеке, в сторону летят осколки костей, я тяну руку опять повыше, подношу прямо к виску, барабанная перепонка лопается, и все продолжается, проникает в мозг, вот это штопор, я смотрю, как я столбенею, я ничего не чувствую, летят брызги крови, осколки костей, я ничего больше не вижу в зеркале напротив, стоя на сцене, все забрызгано, перепачкано, я падаю на пол, издав глухой звук, слишком короткий провод отошел от розетки, ничего больше не вращается в моей голове, устройство валяется без движения, все это похоже на фейерверк, машина, вывалившаяся из моей башки, и мое упавшее тело образуют забавную композицию, я сижу на кресле из деталей металлического конструктора, в больших телескопических очках, проецирующих изображение на купол обсерватории, рассматриваю собственный мозг, кресло безудержно вертится помимо моей воли вокруг некой телесной оси, видимо, это и есть делирий, я гляжу на луну, показывающуюся из красивых черных облаков, загораживающих ее время от времени прозрачными покрывалами, я блаженен, я безмятежен, с дырой в голове, чтобы смотреть, что в ней, в голове, просто фантастика — все эти глаза, обращенные внутрь, направленные на кружащийся вихрем поток, на красный полярный хаос, на айсберги жаркого нутра, что скользят, движутся, закупоривая артерии, заставляя их надуваться и лопаться, я отдаю концы, подыхаю, брызжу алыми струями, как красиво, все мои органы — в моей голове, все белым бело, вот регулятор, ретранслятор, вторящий ударам моего сердца, аукающий внутри в этой тишине, как оказывается вдруг, замкнутой в облицованных плиткой стенах, опустошаю, опорожняю себя этим буром, заполняю себя как мне хочется, вот потекло, мне вводят подогретую кровь лягушек, аллигаторов и крыс, чтоб оживить меня, в ноздрях торчат трубки, я подключен к машине, которая дышит вместо меня, зонд выводит из меня соки, еще одна трубка в дыхательном горле, голова собрана заново, скреплена, злой аппарат, выброшенный на помойку, ты натворил глупостей, горло зашито, все воссоздано снова, все работает, везде на руках длинные мешающие друг другу иглы, мерно вводящие под кожу дьявольские капельки, я падаю, падаю снова, падаю, цепляюсь, срываюсь, я исколот, наполнен чужими растворами, чужими клетками, приласкан чужими телами.

Каталка въезжает в лифт, накрытая простыней, я один, рядом только жирный дежурный с раскрасневшимся лицом в кровяных прожилках и в фартуке, прежде чем перевозить покойников, в шесть утра он ест маслянистый чесночный суп, запивает красным, пьет прямо из горла, мое выпотрошенное тело попадает в другое холодное помещение, умер в больнице, снова рядом с другими телами, незнакомыми, безымянными, с пронумерованными табличками на щиколотках, мои руки лежат на груди, ноги вытянуты, все просто, я не бросаю свое тело, я цепляюсь за него, я стараюсь заставить течь все свои соки, но они сразу же останавливаются, я окончательно вычищен, мои мускулы рвутся, я больше не могу вернуться в себя и оставляю это пустынное место без боя, все страсти истреблены.

ПСЫ

Эти два тела здесь, за стеной, позади меня, под паркетным полом, этажом ниже, я хожу по комнате, словно выслеживая их, они не издают ни звука, они трогают друг друга, мне даже не нужно воображать их, они прижимаются друг к другу, они обнимаются, их животы слипаются, его хуй трется о ее мокрую пизду, он встает на колени, он лижет ее, они с глухим, едва слышным стуком падают на пол, они тихо пихают друг друга, они знают, что я стою рядом, над ними, неподвижно их сторожа, я не могу даже попытаться уснуть, вытянувшись на кровати, я противостою им, им не удается забыть обо мне, мое присутствие соглядатая их возбуждает, он покрывает ее, его хуй входит в ее пизду, проникает туда и снова выходит, его ягодицы сжимаются, мой хуй напрасно встает, когда я представляю эти ягодицы, он выходит из нее, и она поворачивается, он берет ее сзади.

Я расстелил на полу простыню и нарисовал фломастером на ее белой поверхности нечто, похожее на карту, я поделил ее на ремешки, кляпы, разные завязки для рук. Я подсчитал, что мне нужны четыре полоски: одна для ног, одна для рук, одна для хуя и еще одна для маски с кляпом. Ножницы следовали за пунктирными линиями, словно то было лекало, выкройка моих будущих удовольствий. Этого занятия хватило, чтобы мой хуй набух и изверг тонкую сверкающую струю.

Эти два тела здесь, за стеной, за висящим на ней зеркалом, амальгама которого останавливает мой взгляд, под настилом ивового паркета, расположенные схоже, параллельно моему телу, ибо мне кажется, я следую им, перемещаюсь по комнате в то же самое время, что и они, как раз прямо подо мной, они стоят напротив друг друга, они уже разделись, их вспотевшие животы склеиваются, он прижимает ее к себе еще сильнее, он хватает ее за волосы на затылке, несколько прядей остаются в его кулаке, вдруг он засовывает язык ей в рот, его слюна течет, его хуй трется о ее живот, от жара волосы на их телах уже мокрые, входя в нее, он ее кусает, он кусает ее губы, он кусает ее шею, его ягодицы судорожно сжимаются, их бедра непрестанно сталкиваются, она тихо валится назад, он с глухим, едва слышным стуком падает на нее, он покрывает ее, он давит ее, она задыхается, он хватает ртом воздух и выходит из нее, она поворачивается, он ебет ее сзади, он расчесывает ее волосы, погрузив в них пальцы, она засыпает, забыв об удовольствии, они спят, но в моих мыслях связь их не прекращается и изнуряет мое собственное тело, я стою неподвижно, следя за каждой их позой, все мускулы моей шеи вытягиваются в их сторону, я сажусь на пол, чтобы быть к ним еще ближе, чтобы попытаться заснуть, лечь самому значило бы проявить свои притязания, их уже давно не возбуждает мое присутствие соглядатая, они не думают обо мне, не представляют меня, наоборот, они хотят обо мне забыть, мое сдерживаемое дыхание не добирается до них.