СССР: вернуться в детство?.. (СИ) - Войлошников Владимир. Страница 37

По степени воздействия это, наверное, было примерно как в мультике «Рататуй», когда ресторанному критику предъявили настоящего повара. Редактор смотрел на меня вот именно что как критик на того крысёнка, и брови его ползли вверх:

– Вы что... вы издеваетесь?

– А разве в каком-либо законе Союза Советских Социалистических Республик есть пункт, запрещающий простому советскому ребёнку заниматься творческой деятельностью? – спросила я.

Отличная фраза.

Нет, серьёзно, действует как дудка на кобру. Редактор внезапно выпрямился и поправил галстук.

– Наша партия и правительство, – с торжественной миной сказала я, – неустанно заботятся об интеллектуальном и творческом росте подрастающего поколения. Разве вы не знали?

– Нет, я-а-а... Я, конечно... мы всемерно освещаем и поддерживаем... – редактор начал нервно оглядываться на дверь. Божечки, неужели же он тоже подозревает, что его на предмет линии партии проверять пришли?! – Я просто не ожидал, что... ваш иллюстратор будет столь юного возраста... Кхм.

– И соавтор, – подсказала я.

– И соавтор?

– Вы не переживайте, я уже неоднократно публиковалась со статьями и рассказами, в центральных изданиях в том числе. И как иллюстратор тоже.

– Ах вот как! – редактор с явным облегчением ослабил галстук. – Так это совсем другое дело! Что ж вы сразу не сказали!

– Так что там на счёт договора? – доброжелательно улыбнулась я. – Предлагаю заполнить прямо сейчас, пока все фигуранты* в сборе.

*Вообще, слово

имеет несколько значений.

В том числе «участник

какого-либо действа,

являющегося

предметом обсуждения».

Но чаще используется

в юридической практике

как «некто, кто проходит

по какому-либо уголовному делу

в качестве обвиняемого,

подозреваемого или свидетеля».

И откуда это словечко выскочило? Само собой ведь подвернулось...

– Я имела в виду: заинтересованные лица, – поправилась я.

Редактор смотрел на меня долгим невыразительным взглядом. Вот после таких историй и рождаются легенды о детях-агентах КГБ. Бедный дядька, мне тебя прямо жаль.

А ведь недавно Брежнев умер. На его место пришёл Андропов, и во всех отраслях началось закручивание гаек и нешуточные чистки. Как-то я это не сопоставила.

Редактор сказал:

– Да. Давайте заполним.

Мы заполнили договор на книгу, все по кругу расписались (за меня, конечно, мама), обшлёпали его печатями. Потом папу и дядь Сашу отпустили (точнее, вежливо попросили), а со мной заполняли второй договор, отдельно – на иллюстрации.

– Простите, – спросила я, – а вы могли бы нам объяснить, каким образом будет рассчитана... оплата?

– Думаю, с этим лучше справится наша сотрудница из экономического отдела, – редактор поднял трубку и почти сразу произнёс: – Марин Петровна, загляни...

В кабинет вплыла дама с огромным гнездом на голове, иначе я эти то ли начёсы, то ли шиньоны назвать-то не могу. Она остановилась и выразительно-вопросительно подняла тоненькие-претоненькие выщипанные бровки.

– Объясни товарищам сетку оплаты.

– Первое издание? – уточнила мадам (для краткости назовём её бухгалтершей).

– Отдельные части публиковались ранее статьями, но были переработаны и дополнены, – ответила я.

Тётя, явно ожидавшая ответа не от меня, округлила на редактора глаза, получила от него какой-то знак и кивнула:

– Это всё равно считается как первое. Тираж у нас, как правило, пятьдесят. Да? – спросила она уже, понятное дело, не нас.

– Пятьдесят, – согласился редактор.

– В союзе писателей?..

– Не состоят, – мотнул он головой.

– М-хм... Ну вот, смотрите. Расчёт идёт потиражный. В РСФСР минимальные тиражи пятнадцать тысяч экземпляров, но у нас издательство укрупнённое, мы меньше пятидесяти не печатаем, а пятьдесят – это уже массовый тираж; значит, за первое издание – первые пятнадцать тысяч экземпляров – вы получите двойной гонорар, такое правило.

– Погодите, погодите, – я поняла, что у меня ум за разум заходит, и достала из своего портфеля тетрадку и ручку. – Можно ещё раз?

Бухгалтерша повторила свои выкладки.

– А что значит «потиражная» оплата?

– Я ж вам говорю: исходя из нормы по РСФСР в пятнадцать тысяч экземпляров – это и считается тиражом. За первый тираж вы получаете сто процентов ставки плюс надбавку за первое массовое. За следующие пятнадцать тысяч – это уже считается переиздание, даже если печатаем сразу – шестьдесят процентов от гонорара.

– Всё время по пятнадцать тысяч штук прибавляем?

– Да. По нормативу. Третье считается ещё шестьдесят процентов, потом сорок, тридцать пять, и все последующие – по тридцать.

– А сто процентов – это сколько? – завороженно спросила мама.

– Для вас это будет сто пятьдесят рублей за авторский лист, – строго кивнула бухгалтерша.

– А для членов союза писателей? – полюбопытствовала я.

– Для членов – двести пятьдесят. Или, если сразу выходит два массовых издания, тогда минимальная ставка двести пятьдесят.

Она почти ушла, и тут я вспомнила ещё вопрос:

– Извините, а рисунки как считаются?

– Тоже в авторских листах, один авторский лист – три тысячи квадратных сантиметров.

– Окончательный объём станет ясен после вёрстки, – как-то пыльно добавил директор.

– Спасибо, – хором ответили мы с мамой.

Ни хрена себе, простите мой дурной французский...

18. НАДЕЮСЬ, ЭТО БЕЛАЯ ПОЛОСА

ВОЛНА

Дома я села, посчитала так и сяк. С рисунками что ещё выйдет – непонятно. Опять же, все ли их возьмут? А вот за буковки нам ломилось больше двух тысяч. Даже если на четверых разделить – уже весьма.

И тут я припомнила слова бухгалтерши по поводу укрупнённого издательства. Если «Восточно-Сибирское» – укрупнённое, то где-то должно быть и совсем крупное, так? И там тираж, наверное, не пятьдесят минимум, а, допустим, семьдесят? Или даже все сто? Как проверить?

Я пошла к книжному шкафу. Первым делом мне на глаза попались детские книжки. В твёрдых переплётах, но малоизвестных писателей. «Тяпкин и Лёша» Ганиной. В детстве я любила. «Колесо на крыше» Мейндерт Дейонг. Блин, фамилия как тест у логопеда. Эту книгу я не любила. С моей (взрослой уже) точки зрения, страшно ей не повезло с переводчиком, текст грубый, рваный, как будто гравий мешалкой ворочают. Тираж... там и там по сто тысяч, гляди-ка. Я проверила ещё несколько книжек издательства «Детская литература». Меньше ста тысяч не было ни у одной. И тут как толкнуло меня проверить тоненькие детские книжки.

Вот, первая попавшаяся. «Честное слово» Пантелеева. С тетрадку, меньше авторского листа. А тираж... семьсот пятьдесят тысяч!!! Я слегка обалдела. Ладно, допустим Пантелеев – человечище! Знаменит, и всё такое.

Ну-ка ещё. «Большое сердце» – это про войну. Автор Б. Лавренёв. Ни о чём мне фамилия не говорит, но я – ещё не показатель, правильно?

Правильно оказалось на все четыреста процентов, потому что тираж у тоненькой книжечки оказался – держитесь – миллион восемьсот экземпляров!!! По самым скромным подсчётам у меня получалось, что этот неизвестный лично мне дяденька получил за эту книжечку минимум девять тысяч рублей!!!

Офигеть.

Ну что, можно начинать становиться миллионером. Дело за малым: стать широко известным в нужных кругах и издать книжечку запредельным тиражом.

Нет, я не завидую этому дядьке.

Да кого я обманываю – завидую, конечно! Хочу, чтоб также, уважали и печатали, можно даже без орденов и премий. Эх...

И, должно быть, кто-то в небесных сферах услышал плач моей души, потому что спустя буквально два дня в нашу дверь позвонили. Я была в школе, и заказное письмо приняла бабушка, но открывать побоялась (после того раза с рукописью она вообще без нас никаких писем не вскрывает).