Топ-модель - Валяев Сергей. Страница 52

Впрочем, сейчас мне хорошо и комфортно. Приятно сидеть в надежной машине и быть защищенной. Надо уметь себя защищать, вспоминаю слова двоюродной сестры и протягиваю руку к бардачку. Открываю его — ба! Пистолетище! Он массивен, как сейф. Ничего себе игрушка для взрослых людей. Беру в руку, с трудом ворочаю. С такой пушечкой никакой маньяк не страшен.

Вдруг чувствую за стеклом машины тень — такое впечатление, что человек глянул в авто и, перепугавшись красотки с убойной штучкой, кинулся вон. Я выворачиваю голову — и ничего подозрительного не замечаю: психопаты, конечно, на каждом шагу, но не до такой же степени, Маша.

Появление Стахова отвлекает меня от призраков. Охотник на реальных людей не потерял уверенности и хватки. Садится за руль, отрицательно качает головой: нет результата. Увидев пистолет в моих руках, спрашивает:

— Не стреляла?

— Пока ещё нет.

— Лучше не надо, — прячет «Стечкина» в бардачок. — К плохому быстро привыкаешь.

— Как и к хорошему.

— Вот именно: все у нас будет хорошо, — повторяет, включая мотор. Поехали в Марьино. В это колдовское место.

— Чем же оно такое колдовское?

— Раньше там были поля с отходами человеческой жизнедеятельности…

— Саша, не говори красиво, — прерываю. — С дерьмом, что ли?

— Маша, ты красивая девочка, а выражаешься…

— Зато правда жизни, — и вспоминаю, что Танечка угрожала, мол, с Платовой разберутся её спортивные мальчики.

— Мальчики-с-пальчики, — улыбается Стахов и по мобильному телефону наводит справки о спортзалах в районе на «отходах человеческой жизнедеятельности».

Скоро наш боевой джип вовсю мчится по загазованным и размякшим улицам и проспектам. Как я понимаю, дело приобретает некую нешуточность. Я спрашиваю об этом Стахова, он пожимает плечами:

— Разберемся…

Я вздыхаю: одна надежда, что эта палящая дневная явь не превратится в удушливый кошмар ночи.

… Новый район под романтическим названием Марьино встречал огромными многоэтажными домами, похожими на океанские титаники, петлистой рекой в бетонных берегах, множеством прудов болотистого цвета с тихими рыбаками у воды, рынками, магазинами и провинциальными жителями, гомозящихся везде и всюду, как муравьи у своей кучи под сосной.

На весь микрорайон оказалось шесть спортивных залов. Действовал Алекс Стахов быстро и убедительно. Его ратный напор ставил любого на место и подавлял любую попытку к сопротивлению.

Многие не хотели отвечать на конкретный вопрос о девочке Танечки Морозовой, а делали попытку выяснить, кто мы сами такие? Менхантеру приходилось «объясняться». Впрочем, воздействия Стахова на дураков не выходили за рамки закона и, если он пользовался силой, то этого я не видела.

Пятый зал находился на улице со странным названием Перерва, именно он оказался «нашим». Это был небольшой подвальный зальчик с тренажерами, шведскими стенками и матами. Удары в металлическую дверь пробудили двух молодых «спортсменов», и они с раздражением открыли нам клуб по интересам. Поначалу тоже стали валять дурака: какая Танечка, не знаем никакой Морозовой? Однако опыт общения с подобными личностями у Стахова был большой, и он тотчас же почувствовал ложь.

— Так, пацаны, — сказал он. — Или говорите правду, или я за себя не отвечаю. — И добавил, снимая летнюю курточку. — Что-то жарко нынче? А?

Это производит впечатление на тех, кто укреплял мышцы штангами и тренажерами. Почему? Причина проста: кобура с пистолетом. «Спортсмены» признаются: Танечка иногда к ним заходила и даже оставалась на ночь.

— Вы, наверное, вместе с ней читали «Парус» Лермонтова, — шутит (неудачно, на мой взгляд) менхантер.

Молодые люди стесняются и продолжают отвечать на следующие вопросы. Наконец, звучит самый главный: когда они видели Морозову последний раз?

Следует признание, что Танечка занималась легкой проституцией в машинах клиентов, и, что вчера вечером сюда заезжал какой-то папик. На «жигулях», не новых, номера областные. Танечка убыла с ним. После этого она здесь не появлялась. А что случилось? Стахов не отвечает, а сам задает новые вопросы: какой клиент, как выглядел, что держал в руках, как себя вел, какие имел характерные признаки? Ответы общие: папик сидел за рулем, лет ему сорок-сорок пять, внешность серая, как пыль, солнцезащитные очки.

— Чувствую, что мы идем правильной дорогой, — сообщает Алекс, когда мы, выбравшись из спортподвала, садимся в джип. — Думаю, надо ехать в часть?

— В часть? Какую часть?

— В отделение милиции.

— Зачем?

— Надо проверить версии, — задумчиво отвечает, словно просчитывая всевозможные варианты.

— Плохие дела?

— Пока ничего хорошего, — соглашается.

— Прости, — говорю. — А «легкая» проституция в машинах — это что?

— Маша, тебе это надо?

— Надо.

— Догадайся сама. Он, она и автомобиль, чаще всего, наш, отечественный. Представь?

— М-да, чего уж там представлять, черт, — бормочу.

И самые скверные предчувствия о Танечке, как серная кислота, плеснувшая в хлопковую коробочку души…

Отделение милиции располагалось в здании, схожим на школу: — заборчик из бетонных решеток, заставленный авто с проблесковыми маячками двор, парадный вход с большим выразительным козырьком, широкие коридоры. Впрочем, это и была школа. Очевидно, катил такой вал преступлений, что власть была вынуждена занимать классы и аудитории, предназначенные для будущего России.

Наше появление не произвело должного впечатления. Рядовой и офицерский состав занимался невыразительными «земными» проблемами и был далек от проблем коварной Высокой моды. Крепкий запах кирзы, ваксы, казенщины, мата, перегара витал в коридорах, как знак настоящего времени.

Начальник отделения полковник Яковчук, эдакий запорожский казак, уяснив вопрос, нас интересующий, вызвал майора Бодрова, который, узнав в чем дело, передал нас капитану Журавкиной, которая в свою очередь…

Проще говоря, молоденький лейтенант Андрей Кудря, заявил нам, что сегодня утром рыбаками на одном из прудов было обнаружено расчлененное тело молодой девушки. Оно было аккуратно упаковано в холщовый мешок из-под сахара. Убийца действовал с педантичной чистоплотностью: тулово — отдельно, конечности — отдельно, голова — отдельно.

Весь этот ужас лейтенант излагал с хладнокровной улыбкой, словно говорил о последних веяниях отечественной моды. Выборочный опрос населения, проживающего в домах у пруда, не дал должного результата.

— Висяк, — заключил спокойный Кудря, добавив, что рад нас видеть: вдруг жертва нам известна. — Она сейчас в морге «семьдесят четвертой». Если «ваша», позвоните…

— Голова, говоришь, там есть? — уточнил Стахов без видимых душевных усилий.

— Все там есть, — зевнул лейтенант.

— Это хорошо, — услышала я. — Маше будет легко узнать, если…

Я почувствовала, как кофе и булочка, которые я успела заглотить во время исторической встречи с известными гг., лезут из меня, как люди из горящего дома. Еще меня заштормило от мысли, что этот чудовищный кошмар наяву никогда не закончится.

— Плохо, — посочувствовал Алекс мне уже в маишне. — Боюсь, это только цветочки.

— Прекрати, — заорала. — Нельзя же так… говорить?!.

— Как?

— Бездушно, черт подери!

— Нормально говорим, — передернул плечом. — Работа такая, Маша. Привыкай.

— Не буду привыкать, — истерила. — Не буду и не хочу! Как к такому можно привыкнуть?

— Привычка — вторая натура, — последовал спокойный ответ. — Твоя истерика понятна, но малопродуктивна. Возьми себя в руки. Нам надо ещё опознать труп.

Здесь происходит то, что происходит. Я воплю — останови машину! Водитель быстро и трезво выполняет эту просьбу. Я открываю дверцу и выпадаю на пыльную и палящую обочину. Меня выворачивает горькой желчью ужаса и страха — желчью нескончаемых событий, на каковых я не могу повлиять. Но почему? Почему? Почему? И не нахожу ответа.

— Нормальная реакция нормального человека, — слышу голос менхантера. У меня подобное было. Правда, очень давно. Так давно, что, кажется, живу лет триста.