Сумрачная дама - Морелли Лаура. Страница 67

Но Доминику было нелегко проникнуться энтузиазмом к этому проекту. Как бы он ни любил искусство, он недавно всей душой надеялся, что того, что он уже сделал для возвращения нескольких бесценных работ – картин работы Рубенса, Рембрандта и даже да Винчи – из дома одного из самых опасных нацистских лидеров, будет для его начальства достаточно. Он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы наконец-то отправить его домой. Он успел увидеть столько потрясающих произведений искусства, и все они были прекрасны, но ни одно не могло сравниться с надеждой вернуться к жене и детям.

Главный зал Центрального пункта сбора был похож на такой же зал в Марбурге: ровными рядами расставленные столы, за которыми были заняты фотографированием и описью произведений искусства специалисты. Американские, австралийские и британские солдаты все свозили и свозили в центр сбора произведения.

– Мы не успеваем, – сказал сопровождавший Доминика офицер. – Мы привлекаем к работе все больше и больше сотрудников, они приезжают из всех уголков Европы. Масштабы нацистских конфискаций поражают воображение.

Доминик чувствовал, что атмосфера в Мюнхене по сравнению с Марбургом изменилась. Раньше все сопровождалось отчаяньем, с каждым произведением искусства обращались одинаково нервно, с уважением к пролитой ради его возвращения крови и с ужасом от мысли, что все, возможно, было напрасно. В любой момент на здание в Марбурге могла упасть гитлеровская бомба и уничтожить всю их работу. Но теперь, когда война была выиграна, все здание пропиталось радостным возбуждением, взгляды занятых записыванием и фотографированием специалистов наполнились надеждой. К работам они прикасались с благоговением и радостью, наслаждаясь красотой каждого произведения.

– Правда, здорово? – спросил офицер. – Идем, пройдемся по хранилищам.

Хранилища тут казались более постоянными, чем те, что были на скорую руку устроены в Марбурге. Все казалось более стационарным, большее организованным. Здание, хоть и было почти вдвое больше старых государственных архивов в Марбурге, казалось еще более тесным. Комната сразу за главным залом выходила в систему коридоров, и все они были заполнены прекрасными работами, аккуратно рассортированными по категориям. Работы не были сложены одна на другую, они висели на стенах и стояли на мольбертах, кто-то даже попытался красиво расставить по полкам скульптуры.

– Трудно поверить, что все это тут, да? – сказал офицер.

– Почему, сэр? – спросил Доминик.

– Потому что тут была личная нацистская штаб-квартира Гитлера. – Офицер содрогнулся, и взгляд его сделался отсутствующим; Доминик подумал, что же тому довелось увидеть.

У Доминика одно только имя Гитлера вызывало в памяти образ тех набитых телами товарных вагонов в Дахау. Он знал, что этот образ останется теперь с ним до конца дней, таким же, каким был в момент, когда он увидел это адское зрелище – со всеми запахами и криками солдат.

– Ну что же, – сказал офицер, выпрямляясь, – теперь тут мы сортируем украденное ими искусство, чтобы вернуть тем, кто его на самом деле заслуживает. Идем, покажу тебе твою старую подружку.

Доминик с любопытством поднялся следом за офицером в огромную квадратную комнату, которая была бы серой и мрачной, если бы по ее стенам не были развешаны прекрасные картины в золоченых рамах. Окно в комнате было одно, с грубой прямоугольной рамой. Оно выходило на запад и пропускало лишь квадратик сероватого света, но и этого света было достаточно, чтобы осветить развешанные на всех четырех стенах портреты. На Доминика смотрели искусно изображенные лица людей в разных позах: откинувшиеся назад, дерущиеся, позирующие, и с разными выражениями лиц: мрачными, улыбающимися, смеющимися.

Но его внимание немедленно привлек один, расположенный в самом центре комнаты, портрет. Мягкие глаза девушки, искусно изображенной рукой Леонардо да Винчи, смотрели мимо него. От того, что мольберт с картиной разместили прямо в центре комнаты, он сделался еще более выразительным. Даже среди других работ кистей великих мастеров эта девушка выделялась, и красота ее сквозь века покоряла сердце Доминика.

– О! – воскликнул он. – Это она!

Офицер рассмеялся и похлопал его по плечу.

– Я оставлю вас наедине. К работе приступаешь завтра утром. А пока наслаждайся.

Офицер ушел прежде, чем Доминик успел его поблагодарить, оставив Доминика вновь смотреть в глаза Чечилии Галлерани.

79

Знакомые черты: мягкие карие глаза, живое выражение лица. Белый горностай.

Эдит не могла поверить своему счастью: она вновь стояла перед «Дамой с горностаем» да Винчи. Но на этот раз она была не в подвале в раздираемой войной стране, не в трясущемся поезде или в соляной шахте и не в доме человека, вознамерившегося уничтожить все, что есть в мире хорошего.

Она была в Мюнхене, своем родном городе. На этот раз она была в безопасности. И картина тоже была в безопасности. Эдит едва могла себе это вообразить.

– Это неплохие новости, Эдит, – сказал ей недавно Бюхнер и оказался прав. – Это предложение от сил союзников. Они хотят, чтобы ты присоединилась к ним в качестве гражданского сотрудника на базе союзников тут, в Мюнхене. Через эту базу пройдут произведения искусства со всей Европы – включая те, что были изъяты в Польше. Их будут собирать, описывать и отправлять истинным владельцам, где бы те ни находились.

Эдит в неверии уставилась на него. Манфред. Списки, которые она составила, все-таки попали в нужные руки. Манфред был в восторге от составленных Эдит списков. Он сказал ей, что ему понадобится время, чтобы связаться с коллегами и выяснить, как лучше всего использовать собранную Эдит информацию. И вот наконец ее усилия, возможно, принесли плоды.

– Эта база тут, в Мюнхене?

Бюхнер просто кивнул.

– Мне очень не хочется снова тебя терять, когда ты только к нам вернулась, но они запросили тебя лично, по имени. Я понятия не имею, откуда они о тебе узнали, но они настаивали, чтобы с ними работала Эдит Бекер. Ты, должно быть, сделала что-то… невероятное.

Союзникам были нужны ее услуги, в качестве гражданского специалиста. Ей никуда не приказывают ехать. Оставлять отца не придется, и при этом у нее будет возможность работать со столь дорогими ее сердцу бесценными сокровищами и охранять их – на сей раз действительно охранять. И ее осторожно переписанные тайные списки, возможно, наконец-то используют по назначению.

Но вскоре после того, как Эдит отправилась на свою новую работу, торопливым шепотом и удивленным оханьем по коридорам разнеслась новость об аресте директора Бюхнера. Его обвиняли в сговоре с целью хищения из музея во Франции Гентского алтаря, и союзники хотели допросить его о местонахождении других произведений искусства. Эдит с трудом могла поверить собственному везению: ее пригласили помогать возвращать произведения владельцам, а не арестовали за их конфискацию.

Была ли она виновна в конфискации «Дамы с горностаем» Леонардо да Винчи? Эдит смотрела в глаза Чечилии Галлерани, такие полные жизни даже спустя пятьсот лет и после бесчисленных переездов по раздираемым войной странам. «Я сделала все, что могла, чтобы тебя защитить, – молчаливо взывала она к девушке на картине, как будто бы сама Чечилия могла засвидетельствовать добрые намерения Эдит. – Так многое из случившегося было за пределами моего контроля». Но в глубине души Эдит знала, что это неправда.

Впервые с тех пор, как пять лет назад ее глаза упали на эту картину, Эдит могла смотреть на нее в новом свете: в свете работы реставратора. После всех переездов между странами и климатами она боялась, что картину придется стабилизировать. Она наклонилась и внимательно осмотрела в косом свете поверхность картины на предмет трещин и царапин.

Потом она осторожно ее перевернула. Картина была написана на доске из древесины грецкого ореха. В древесине были трещины по вертикали, и микротрещины, и повреждения покрупнее.