Тверской Баскак. Том Третий (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus". Страница 12

— Пусть он женится на бедняге, и думаю, семью такой вариант очень даже устроит.

«А ведь он прав!» — Мысленно восхитившись простотой решения, я все же не смог не отметить, что вопрос, устроит ли такой выход обесчещенную девушку, никого не волнует.

Часть 1

Глава 6

Середина января 1246 года

Середина января — самый разгар зимней ярмарки, и народу на центральной площади столько, что не протолкнуться. Я иду вдоль торговых рядов и с интересом рассматриваю разложенный товар. На полшага позади за мной шагает Калида, а впереди, расталкивая народ своими широкими плечами, идет тот самый парень, что положил Гамбургского киллера. Мы все трое одеты в обычное платье попроще, дабы не привлекать лишнего внимание.

Мне нравится пройтись по рынку в это время. Потолкаться, почувствовать бьющую через край энергию, послушать, о чем толкует народ, кого ругают, кого хвалят. В общем я устраиваю такие обходы, дабы не отрываться от простого люда, хоть оба моих ангела-хранителя и категорически против. Наверное, они правы, но, как говорится, от судьбы не убережешься, даже если за каменными стенами прятаться.

За последние годы народу на ярмарке прибавилось кратно. Ныне, кроме купцов с близлежащих Низовских городов и Новгорода, приезжают торговые гости и с Литвы, и с Ливонии. Каждый год я вижу все новые и новые лица и слышу все больше не нашенских языков. Тут и датчане, и ганзейцы с Любека и шведы с Готланда.

К своей гордости могу сказать, что Тверь ныне знаменита. Нигде на северо-западе нельзя получить того, что можно купить здесь. Пиленая доска, изделия из стекла и фарфора, мебель, бумага, не говоря уж про всевозможный инструмент, тележные оси, втулки, колеса и прочее. Ну и конечно, уже ставшие легендой тверские зажигалки и лампы.

Я стараюсь ходить, в основном, у чужих рядов, мне тут интересней, и послушать, и посмотреть, тем более что чужаки меня в лицо не знают, не то что свои. В этом году впервые приехали ордынские купцы, и это вселяет в меня двойственное чувство. С одной стороны, расширение торговли, это очень хорошо, а с другой, мне бы хотелось, чтобы в Золотом сарае слышали обо мне, как можно меньше. Понимаю, что это невозможно, но что поделать, с желаниями не поспоришь! Я ведь, если рассудить по букве закона, обкрадываю Великого хана. Находясь у него на службе, я даю взятки более высокому чиновнику и даже шантажирую его, чтобы утаивать большую часть налогов. По уложению Чингизовой Ясы, такое карается не просто казнью, а долгой и мучительной смертью.

С тех пор как у меня побывал бек битигчи Ярмага и мы с ним так мило расстались, я исправно отправляю положенный с Твери выход. Кроме этого, лично Ярмаге во Владимир посылаю два раза в год приличную сумму в мехах и серебре. Не забываю отправить ему и несколько бочонков крепкой настойки, дабы не мучился человек. Казалось бы, можно спокойно почивать на лаврах, но нет. Я ведь понимаю, что на Ярмаге все не замыкается, и слухи о Твери доходят до Золотого Сарая, а там тоже не дураки сидят. Денежки считать монголы любят и умеют! Рано или поздно в Орде захотят проверить, как реально обстоят дела, и скрыть выросшее богатство Твери мне вряд ли удастся.

Подумав так, поднимаю голову и обвожу взглядом плещущееся вокруг человеческое море, возвышающиеся над ними крыши трехэтажных домов и островерхих башен городской стены.

«Да уж, это все в кармане не спрячешь!» — Хмыкнув, останавливаюсь перед арбой, на которой разложены конские седла, сбруя, одежда и обувь из валеной шерсти. Сделано все грубовато, но сразу видно, добротно. Хозяин с бесстрастной улыбкой на губах щурит свои и без того узкие глаза, а я, взяв в руки уздечку, делаю вид, что рассматриваю товар.

— Хаоший узда, бери! — Крутится вокруг меня хозяин, и я с первого слова определяю — это булгарин.

Он меня не интересует, мне занятны двое других, что эмоционально шепчутся у противоположного края повозки на тайчиутском диалекте монгольского.

Разворачиваюсь словно бы к свету, а на самом деле подставляю правое ухо и отчетливо разбираю.

— Ты видел сколько здесь товару⁈ Я даже не припомню, когда столько добра в одном месте видал, еле успеваю записывать.

Этот голос чуть шепелявый и заискивающий, а второй более грубый вторит ему.

— Ты пиши все, ничего не пропускай! Сколько, чего видишь, все записывай! Шехирбек Юсуф спросит строго.

«Шехирбек! Юсуф! — Повторяю про себя в некотором недоумении. — Имя арабское, звание непонятное! Чьи это люди⁈ Кем посланы⁈»

Отвлекая меня, недовольно забубнил хозяин товара.

— Эй! Ти покупать будешь⁈ Чего застыль⁈

Возглас булгарина привлек внимание говоривших, и покосившись на меня, они тут же перестали болтать и взялись за мешки с товаром.

Мысленно покрыв назойливого торгаша, бросаю уздечку на прилавок и со злости порчу ему настроение.

— Нет! Не буду покупать, криво сшито!

— Эй! Что говоришь⁈ Где криво⁈

Не слушая его, я двигаюсь дальше, а Калида, словно почувствовав недоброе, подтянулся поближе.

— Что-то не так, консул? — Не обгоняя, он задает вопрос моему затылку.

Выждав, пока толпа заслонит нас от арбы булгарина, я поворачиваюсь к нему.

— Ты видел тех степняков, что за арбой шептались? — Получив утвердительный кивок, я добавляю. — Возьми их по-тихому! Так, чтобы никто не видел, да в порубе раздельно запри. Потолковать с ними надо.

Не задавая лишних вопросов, Калида ответил, как обычно исчерпывающе.

— Сделаю! Когда надо⁈

Все уже решив, я взглянул своему другу прямо в глаза.

— Не торопись. Главное, чтобы никто не видел, кто их забрал.

Сказав, разворачиваюсь и иду дальше. Телеги и повозки приезжих купцов заканчиваются, дальше уже крытые торговые ряды, а перед ними помост, на который сплошным потоком идет народ. Люди поднимаются по трапу с одной стороны и спускаются с другой, не создавая толчеи. Оттуда, с помоста, доносятся то женские охи и смех, а то и удивленные вскрики.

— Нет, ты видел! Видел!

Там, наверху, облаченное в деревянную раму стоит самое большое из имеющихся у меня зеркал. Это мой подарок городу. По плану оно должно стоять в холе боярской городской думы, но на время ярмарки я приказал вынести его на площадь для развлечения народа. Нам в двадцать первом веке трудно представить, но люди в этом времени могли за всю жизнь так ни разу и не увидеть своего лица и весьма смутно представлять, как оно выглядит на самом деле. Поэтому зеркальный прямоугольник, где-то, тридцать на пятьдесят сантиметров вызывает такую бурю эмоций. Люди идут и идут, и многие заходят по пятому и шестому разу.

Это, можно сказать, главное развлекательное событие нынешней ярмарки. Чтобы понять, насколько сильное впечатление оно произвело, скажу, что вчера на заседании боярской думы даже приняли решение выносить городское зеркало на площадь на каждый большой праздник.

Улыбнувшись про себя, сворачиваю к своему дому. На сегодня у меня еще много дел, а на поздний вечер запланирована одна встреча, и не скажу, что приятная.

Я все-таки не оставил мыслей вернуть княжича Константина на отцовский стол и для этого даже отправил посланника в Полоцк. Купец Путята Заречный имел кое-какие торговые дела с отцом изнасилованной девушки и не отказал мне в просьбе передать ему мое предложение. Суть которого сводилась к одному, он забывает обиду, а княжич женится на его дочери. Для купца выдать дочь за князя честь невиданная, к тому же и выбора у него особого нет. Порченную девку все равно никто замуж не возьмет, и будет она у него на шее сидеть до конца дней. В общем, как я и ожидал, вернувшийся на днях Путята привез мне полное согласие полоцкого купца Ярца Кошеля на мое предложение. Теперь оставалось только известить пребывающего в неведении жениха о его скорой свадьбе.

Константин сидит напротив меня, вольготно закинув ногу на ногу и откинув полу дорогой собольей шубы. Я смотрю на его капризно поджатые губы и думаю о том, что этот нагловатый хлыщ уже полгода висит на моей шее и при этом умудряется считать, что я же ему еще и должен.