Время Волка - Волкодав Юлия. Страница 70

– Конечно, помню! А с ним ещё второй мальчик был, толстенький такой, Боря!

– А теперь большой человек! Артист! Лёнечка, иди сюда, у меня яички есть домашние. Ты будешь яички?

И «Лёнечка», мой самоуверенный, обласканный славой супруг смущался, краснел и растерянно улыбался, позволяя пожилым тёткам себя тормошить. Про меня он опять забыл. Я подошла к продавщице лет тридцати, которая точно не могла помнить Лёню ребёнком и в общем сумасшествии не участвовала, стала выбирать яблоки и персики.

– А это что? – ткнула я на незнакомый фрукт тёмно-фиолетового цвета, сложенный аккуратной горкой.

– Инжир.

Название мне ни о чём не говорило, а цена на экзотику была приличной.

– Дайте парочку.

– Парочку килограммов? – усмехнулась девушка.

– Парочку штук.

– И как я должна их взвесить? Меньше килограмма не продаю.

Меня так возмутил её спокойный тон, что я даже не нашла что ответить. Забрала яблоки и персики, за которые заплатила, отошла от прилавка и уже за спиной услышала:

– Достали эти бздыхи.

В санаторий возвращались, нагруженные продуктами. Лёньке бесплатно надавали и сыра, и вина, и яичек, и каких-то местных сладостей из орехов, и даже варёной кукурузы, а я несла авоську с фруктами. По дороге пожаловалась ему на продавщицу.

– У вас в Сочи всегда так хамят? – поинтересовалась я, видя, что он никак не реагирует на мой рассказ.

– Нет, только бздыхам, – усмехнулся муж. – Она ведь права, два инжира на весах не взвесишь. Ты могла взять килограмм и даже два. Я люблю инжир.

Казалось бы, какая мелочь, просто эпизод. Но такие эпизоды потом повторялись очень и очень часто: окружённый славой и вниманием, Лёня не вдавался в мои проблемы, предоставляя мне возможность самой разбираться во всех бытовых вопросах. Если дома текли трубы, я должна была вызвать сантехника, выслушать от него, как у нас всё плохо, сбегать с ним на рынок или в магазин купить недостающую деталь, потом следить за процессом ремонта, а в конце ещё и поставить ему бутылку. А Лёня приходил поздно ночью после концерта, открывал кран, чтобы смыть грим, и хорошо, если вообще замечал, что кран теперь работает как надо. Через неделю кран снова ломался, и Лёня, облитый водой, возмущался, что я вызвала не того мастера, не проследила, не досмотрела. Я предлагала взяться за ремонт самому, но он же артист, у него съёмки, и вообще он завтра на гастроли улетает.

Его работа всегда была для него оправданием. Он зарабатывает деньги, а я должна обеспечивать быт, потому что у него просто нет времени на такие мелочи, как починка крана, заточка ножей или ремонт стиральной машинки. Доходило до смешного! В начале девяностых он привёз домой посудомоечную машину. Они тогда только появились и казались диковинкой. Лёне её подарили спонсоры какой-то телепередачи, в которой он снимался. В те времена артистам постоянно что-нибудь дарили, он то ящик газировки домой притаскивал, то телевизор. Однажды принёс целую коробку шоколадных яиц с сюрпризом. Видимо, снимался в детской программе. Ящик простоял у нас неделю, потом Лёня отвёз его Борькиной Мишельке.

Но вернёмся к посудомоечной машине. Лёня заволок её в дом с видом первобытного человека, завалившего мамонта, поставил посреди кухни и сообщил, что отныне я свободна от мытья грязной посуды. Если учесть, что Лёня был дома в лучшем случае неделю из месяца, а семья наша состояла из нас двоих, то я не особо страдала от обилия грязных тарелок. Но зачем отказываться от подарка?

Машинка целый месяц стояла посреди кухни, мешая всем ходить. Лёня улетел на очередные гастроли, потом снимался в телевизионном проекте и приходил домой за полночь. У него не было ни времени, ни сил на подключение чуда техники. Тем более что её надо было врезать в трубу, а это сварка, а сварочного аппарата у него нет, и вообще нашлась тысяча причин, чтобы ничего не делать. Передвинуть машинку я тоже не могла и продолжала на неё ежедневно натыкаться. Через месяц к нам домой заглянул Борис. Зашёл на кухню, увидел агрегат, выслушал мою печальную историю, хмыкнул и стал закатывать рукава. Спустя час один из лучших кардиохирургов столицы закончил сложнейшую операцию по подключению посудомоечной машины к водопроводной сети. Причём ни сварочный аппарат, ни другие экзотические приспособления ему не понадобились.

Тот наш отдых в Сочи тоже закончился в стиле Волка. Где-то через неделю его вдруг вызвали в Москву для участия в творческом вечере очередного всеми уважаемого композитора. Я думала, он откажется, ведь у нас медовый месяц, но Лёня, ни минуты не раздумывая, согласился и начал собирать чемодан.

– Ты отдыхай, – заявил он. – А мне надо работать.

– Неужели без тебя не обойдутся? Ты же не единственный певец на эстраде! – удивилась я.

– Вот именно, что не единственный, – вздохнул Лёня. – Без меня-то обойдутся. Обойдутся один раз, потом начнут обходиться постоянно. Понимаешь, в нашей профессии нельзя отказываться от приглашений никогда.

И улетел. Я надеялась, он выступит и вернётся, но в Москве нашлись какие-то срочные дела, съёмки, потом его пригласили на гастроли. В общем, остаток нашего медового месяца я провела в полном одиночестве в облезлом и сыром санатории. Опять зарядил дождь, и я целыми днями сидела у окна и читала взятые из библиотеки книжки.

Вскоре я стала ненавидеть слово «гастроли». Я не понимала, как можно так жить. Он совершенно себе не принадлежал, его постоянно куда-то отправляли. Только приедет с юга, из какой-нибудь Астрахани, выясняется, что надо ехать на север, в Архангельск, или на Дальний Восток, в Благовещенск. Лёня менял климатические и часовые пояса, простужался, не высыпался. У него даже выработались особые привычки, связанные с кочевым образом жизни: он приспособился спать в любое время суток, в любом месте и в любой позе – в самолёте, в поезде, в машине, едва усевшись, немедленно засыпал, пусть на час или два. С собой он, помимо чемодана, всегда возил небольшой портфель, который не надо было сдавать в багаж. В таком обычно носят документы, а у Лёни там лежала смена белья, бритва и тёплый свитер. После того как его багаж несколько раз терялся, он взял за правило самое необходимое держать при себе.

Лёня мотался по стране, а я сидела дома одна. Все мои надежды на интересную жизнь разбивались о его работу. Даже если у Лёни выдавалось несколько свободных вечеров, меньше всего ему хотелось проводить их со мной в театре или тем более на концерте. Он уставал от людей, шума, постоянного внимания к собственной персоне и в свободное время предпочитал лежать дома на диване, желательно в полной тишине. Приехав с гастролей, мог вообще сутки не разговаривать, а когда, уже после перестройки, у нас появилась большая квартира на Берсеневской и Лёня обзавёлся отдельными комнатами, стал запираться там. Я скучала по нему, мне хотелось рассказать ему все свои новости, побыть рядом, а он мечтал, чтобы его оставили в покое.

В первое время я пыталась бороться с таким положением вещей. Сначала попробовала ездить с ним на гастроли. Он не выразил восторга по этому поводу, но в очередной тур меня взял, предупредив, что ничего хорошего меня не ждёт. И оказался прав, потому что в первом же городе нас поселили в неотапливаемую гостиницу. Зимой! Сочинский санаторий по сравнению с ней показался мне раем, там постельное бельё было хоть и влажным, но, по крайней мере, чистым! А тут под тяжёлым и дурно пахнущим одеялом обнаружилась серая, в одном месте дырявая простыня, в туалете не работал бачок, а из шкафа вылез огромный таракан. Я отыскала администратора и стала требовать, чтобы нам поменяли номер. В конце концов Лёня уже был народным артистом республики и имел право на человеческие условия. Администратор внимательно меня слушала, кивала, соглашалась, но помочь ничем не могла – нас и так поселили в лучший номер единственной гостиницы этого города. Я даже не хотела представлять, что творилось в остальных, не самых лучших номерах!

Я старалась быть полезной на гастролях, создать Лёне хоть какой-то комфорт – сбегать в магазин купить колбасы, чтобы перекусил до концерта, постирать что-то по мелочи. Но вскоре выяснилось, что он в моей помощи не нуждается – во время поездок его бытом заправляла Ленуся. О, это совершенно особый персонаж. Ещё одна жертва обаяния Волка, преданная ему как пёс. Она тоже невзлюбила меня с первого взгляда, решив, что я собираюсь лишить её работы. Она на тот момент обслуживала Лёню больше десяти лет и всё умела лучше меня! И рубашки ему отглаживала без единой складочки, и воротники могла так накрахмалить, чтобы они и стояли, и шею ему не натирали, и в любом городе, в любой дыре сырники ему по утрам жарила, и чёртов суп из потрошков на обед варила. И Лёня не скрывал, что её суп ему нравится гораздо больше, чем мои бутерброды с колбасой.