Гувернантка - Грекова Полина. Страница 34
И тут же, как в плохом анекдоте, заскрипела дверь и из шкафа выбрался грузный бородатый оператор с видеокамерой в руках.
— Извини, Герман, — пробубнил он, — но мне не нравится то, что ты затеял. Ты говорил, будет розыгрыш. Но это больше похоже на издевательство. Извините, — кивнул он Лидии, положил видеокамеру на тумбочку и вышел из номера, переваливаясь с ноги на ногу, как медведь.
— Мне и самому не нравится, — отозвался Герман.
Он отошел от окна, сел на кровать, свесил руки между колен, опустил голову. Лидия растерянно и безмолвно стояла на прежнем месте. Сумерки сгущались, очертания предметов в комнате становились неясными, расплывчатыми. Или в этом были виноваты слезы?
— Уезжай, — тихо сказал Герман, не поднимая головы. — Уезжай скорее, пока я не передумал. И дай нам бог больше никогда не встречаться!
Глава 5
ЕГО ГОЛОС
Темное купе. Синяя лампочка под потолком. Перестук колес. Кто много ездит в поездах, тот знает, что уже через несколько минут после отправления он перестает раздражать, становится неслышным. Под него хорошо думается, вспоминается.
В голосе Германа тоже есть металлические нотки, даже когда он говорит о чувствах, о чем-то интимном, вдруг пришло в голову Лидии.
«Я всегда предпочитал правду. Любую — горькую, страшную, но правду...»
«Вот вы, вот я — мужчина и женщина, которые нужны друг другу, которых влечет друг к другу с первой встречи. Что нам мешает быть вместе? Что?!»
«Скажи, что не любишь меня! Скажи, что я тебе противен! Ты молчишь! Значит, все остальное неважно...»
«Ты же пришла объясняться? Вот и начни с главного. Скажи, как ты ко мне относишься. Я всегда был с тобой откровенен. Попробуй и ты хотя бы раз ответить тем же...»
Лидия представила тысячи динамиков, откуда лился его голос, звучали слова любви, обращенные к ней. К ней, Лидии, а не к мифической Стелле, теперь она это точно знала. И тысячи людей, слушающих их — кто с сочувствием, кто с завистью, кто со злобным хихиканьем. Лидия никогда не понимала кинозвезд или других известных людей, которые пускались перед микрофоном или кинокамерой в откровенные рассказы о своей частной жизни. Ей всегда было неудобно слушать это. Возникало ощущение, будто она подсматривает в замочную скважину. Теперь подсматривали за ней, и это оказалось в сто раз хуже. Сегодня на вокзале даже ей казалось, что на нее смотрят все вокруг, что дети показывают пальцами, что в каждом разговоре обсуждают подробности ее взаимоотношений с Зерновым. А что должен был чувствовать Герман, слушая эту передачу!
После смерти жены он ушел в себя, храня память о настоящей Стелле, об их любви. Только самые близкие друзья знали, что под маской удачливого супермена скрывается человек бесконечно ранимый, способный тонко и глубоко чувствовать. Они любили и оберегали его как могли. Увидев ее на дне «второго рождения» Зернова, они приняли ее в свой круг, сочли достойной занять место Стеллы. И чем же она ответила!
Девушку снова захлестнула жгучая волна стыда. Она лежала навзничь в темном купе с закрытыми глазами и не вытирала слезы, собравшиеся под веками в два соленых озерца. Она начала со лжи, проявив малодушие, и не нашла в себе сил вовремя остановиться, позволила втянуть себя (не только себя!) в пучину интриги. Неудивительно, что в глазах Германа и его друзей она низкая и жалкая предательница. Вот почему в съемочной группе ее так встретили в день приезда.
Теперь все в прошлом. И ничего не вернуть. Что бы ни произошло, как бы ни сложилась теперь ее жизнь, между ними всегда будет стоять чужая подлость. Герман, который никогда ничего не делает наполовину, теперь ненавидит ее с той же силой, с той же страстью, с которой раньше любил. Собственными руками она уничтожила свое счастье. Можно сколько угодно обвинять в том, что произошло, Елену и Анциферова, но исправить ничего нельзя. Все кончено. Соленые озерца наконец переполнились влагой, и горячие ручейки потекли по щекам девушки на подушку. Она не обратила на это внимания.
Новая ужасная мысль пронзила мозг Лидии. Нет, ее мучения еще не закончились. Ведь гонщику не удалось забрать пленку в редакции, а ведущий передачи, по словам Кристины, обещал продолжение. Этого допустить нельзя. Пусть невозможно вернуть Германа, но и жить дальше с клеймом предательницы тоже невозможно.
Лидия постаралась взять себя в руки. Нужно что-то придумать, нужно добыть эту запись во что бы то ни стало. Прийти на радио и потребовать пленку. В конце концов, это ее голос, ее личная жизнь! Но кто будет разговаривать с ней, кто она такая? Даже Герману не удалось ничего добиться. Правда, ему они сказали, что кассета хранится у какого-то корреспондента. Конечно, это Анциферов! Кажется, он как-то даже говорил, что подрабатывает на радио. Журналисты часто работают в нескольких местах, это считается в порядке вещей. Но как заставить Анциферова вернуть пленку? На его совесть надеяться не приходится. Может быть, выкупить? Притвориться дурочкой, соврать, что хочет иметь такую кассету на память об их розыгрыше? Но где гарантия, что он не отдаст всего лишь копию?
Так ничего и не придумав, Лидия решила положиться на ситуацию. Главное — убедиться, что оригинал у Анциферова, что копий нет. А потом видно будет. Но чтобы ни он, ни Елена ничего не заподозрили, надо вести себя как ни в чем не бывало. Вернуться в дом Кусковых, снова прикинуться безгласной, серой мышкой. Придется бороться с ними их же оружием. Лидия порадовалась, что, жалея Митю, не отказалась от места. Теперь это сослужит ей хорошую службу.
Приняв решение, девушка почувствовала облегчение. Уже засыпая, она представила, как с добытой у журналиста пленкой придет к Герману, бросит кассету к его ногам. И скажет с достоинством: «Ты мне не поверил, не поверил моей любви. В таком случае я возвращаю тебе твою...»
В Москве Лидия узнала, что следующий выпуск передачи будет через неделю. Времени у нее остается совсем немного.
Герман должен был вернуться через два дня, а Кусковы — днем позже. Лидия, как обещала Елене и Виталию Сергеевичу, созвонилась с Володей, сообщила рейс и время прилета.
— А ты поедешь? — спросил водитель.
— Обязательно. — Они договорились, что он подхватит ее где-нибудь возле метро.
На этот раз встреча в аэропорту обошлась без сюрпризов, хотя Лидия все-таки осмотрелась с опаской, прежде чем выходить из машины. Загоревший, похожий на турчонка в красной бархатной феске и такой же жилетке, Митя с радостным воплем повис на шее гувернантки и не отпускал ее руку до самого дома.
Сначала Лидия боялась, что ей будет трудно вести себя с Еленой как ни в чем не бывало после того, что произошло. Но она ошиблась. Ненависти к хозяйке она не испытывала. Не было и желания отомстить. Как ни странно, была жалость к этой стареющей женщине, пытающейся светскими раутами, нарядами, драгоценностями заполнить свою жизнь. Чтобы добиться обеспеченности, она принесла в жертву свою чистоту, способность любить и верить. И все затеянные ею интриги только от чувства ущербности.
Распаковывая вещи, женщины весело болтали, как две подружки. Точнее, болтала одна Елена, а Лидия поддакивала, кивала в знак согласия, междометиями выражала свой восторг. Наконец, выбрав момент, когда в комнате не было ни Виталия, ни липнувшего к ней Мити, она как бы невзначай бросила:
— А вы ловко все это устроили, Елена Олеговна...
— Что именно?
— Ну этот фокус с записью голоса Зернова. Я никак не пойму, как вам удалось это сделать.
Елена стояла к ней спиной, но по тому, как напряглись ее плечи, как замерли руки с очередным платьем, девушка поняла, что не ошиблась. Она поймала косой взгляд, который Кускова метнула на нее через плечо, и безмятежно улыбнулась в ответ.
— Какой фокус, с какой записью? — фальшиво переспросила Елена, не поворачиваясь.
— Ну нашего с ним разговора по телефону. От имени Стеллы. А вы уже забыли? — оживленно продолжала Лидия. — Ловко, ничего не скажешь. Я бы ни за что не догадалась.