Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина. Страница 34

– Конечно нет, – ответила мне Катрина. – Но чтобы захотеть и суметь измениться, нужен ребенок поумней Юстуса.

Я ковыряла жаркое, размышляя над ее словами. Неужели все обречены поступать в точности так же, как их родители, повторять одно и то же, снова и снова? Все говорили мне, что я копия Брома, и я всегда этим гордилась. Хотя и знала, что у Брома есть масса неприятных качеств, о которых я, естественно, не собиралась никому рассказывать.

Бром имел склонность сбивать людей с ног, если они не уступали ему дорогу – и в прямом, и в переносном смысле. Иногда он действовал обаянием, иногда – силой, но всегда получал то, чего хотел, и плевал на всех остальных. Хотела ли я быть такой же? Хотела ли ставить свои желания превыше желаний других людей, а потом давить и отталкивать тех, кто сопротивляется?

Я очень любила деда, но в точности такой мне быть не хотелось.

Катрина и Бром отправились в деревню в двуколке, потому что бабушка отказывалась садиться на коня позади опы.

– Я леди, а леди негоже взгромождаться в седло по-мужски, расставив ноги, а чтобы сесть боком, мне места не хватит, – всегда заявляла она.

Как-то раз я подслушала ненароком, как Бром предложил ей прокатиться у него на коленях, сопроводив предложение взглядом, значения которого я не поняла, а вот Катрина, видно, поняла, потому что ткнула деда кулачком и сказала: «Уймись».

После отъезда Катрины с Бромом я пошла к овечьему загону. Овцы вели себя как обычно, а не теснились странной безмолвной кучкой. Наверное, они забыли, что случилось на днях с их товаркой.

Овцы это умеют. Умеют забывать. Наверное, это делает их счастливыми. Скверные воспоминания не преследуют их, как людей.

Я медленно шагала вдоль изгороди, пока не добралась до пшеничного поля. Урожай уже собрали, не оставив ничего, кроме обезглавленных грубых стеблей. Приятно пригревало солнце, и я побрела по полю, размышляя над всем, что случилось недавно.

Я все еще не знала, почему погибли Кристоффель и Юстус. Рассказы Брома и Катрины только запутали все еще больше. Прежде всего, я не понимала, почему Шулер де Яагер сохранил секрет Брома насчет Всадника, и почему он отправил Бендикса в лес на погибель, и почему сказал мне, будто то существо в лесу – клудде. Может, он собирался разжечь мое любопытство, чтобы послать меня на смерть, как моего отца?

Я остановилась. Да, Шулер послал Бендикса на смерть. Он намеренно манипулировал моим отцом, зная, что должно случиться. Но почему? За что он хотел отомстить Бендиксу? Или старик просто ненавидел всех ван Брунтов?

Как я ни старалась найти ответы, ничего не получалось. Я пожалела, что Бром так быстро увез меня от Сандера. Сандер был не очень храбрым, не очень быстрым, не очень хорошо лазал по деревьям, но он был очень, очень умным. Умнее всех мальчишек, наших ровесников. Если бы я рассказала ему все (но не о Всаднике без головы Брома, и не о настоящем Всаднике, нет-нет-нет, это – мое и только мое), он, наверное, помог бы мне решить проблему. Позже нужно спросить Брома, не мог бы он привезти Сандера к нам на ферму, решила я. Никто не станет запрещать нам играть на земле ван Брунтов, вдали от леса.

Я гадала, не погиб ли еще кто-нибудь из мальчишек. В деревне я провела меньше времени, чем потратила на дорогу до нее. Люди, должно быть, судачили – о Кристоффеле и Юстусе, о том, что делать дальше, о том, что пропасть теперь может кто угодно. Лично я сильно сомневалась, что существо в лесу остановится и перестанет забирать жертв.

Но если похищенные мальчики будут таять, как растаял Юстус, люди даже не узнают, что дети погибли, если не найдут их вовремя.

Я нашла в поле место, где стерня была уже примята, и легла на спину. Соломинки кололись, но земля была мягкой, а солнце – ярким. Голова шла кругом, и мне просто хотелось немного отдохнуть. Из дома меня никто не мог увидеть, так что никто не придет и не велит мне делать то или это, понадеялась я. Закрыв глаза, я вдохнула запах земли, травянистый дух пшеничных колосьев и едва уловимый золотистый аромат солнца. А Сандер как-то сказал, что солнце ничем не пахнет.

– Еще как пахнет, – возразила тогда ему я. – У него тот теплый мягкий запах, который витает в воздухе и наполняет тебя в по-настоящему солнечный день.

– Просто солнце нагревает траву, да и вообще все вокруг. Этот запах ты и чувствуешь – травы и деревьев, – скучно объяснил Сандер.

– Нет. Это запах солнца.

В тот день у меня не получилось переубедить его, но я знала, что права.

Я вдохнула солнце, наполнив им нос, и легкие, и сердце, и впервые с тех пор, как в лесу нашли останки Кристоффеля, ощутила блаженную легкость.

Бен.

Кто-то коснулся моего лица, чьи-то пальцы скользнули по моей щеке.

Бен, проснись.

Я рванулась, словно пытаясь выбраться из глубокой ямы, ища опору – и не находя края.

Бен!

Веки мои распахнулись. Он звал меня.

Но это был не Всадник. Не Всадник склонился надо мной в сумерках. Это был Хенрик Янссен.

Одиннадцать

О

н сидел рядом со мной, вытянув ноги так, что они едва не касались моих. Сидел близко, слишком близко, и лицо его было… неправильным. Не должен был он смотреть на меня так.

Я дернулась, стала отползать подальше, уже понимая, что рука на моем лице была рукой Хенрика Янссена. Мне жутко захотелось потереть то место, которого он коснулся.

– В чем дело, крошка Бенте? – спросил он, и в голосе его было что-то жуткое, что-то очень похожее на… голод?

– Что вы тут делаете? – спросила я.

Мне хотелось вскочить, убежать, но ноги отказывались повиноваться.

– Я пришел поговорить с твоим дедушкой и увидел тебя лежащей на поле. Думаю, тебе не следует оставаться здесь, с учетом того, что у нас происходит. Тебя могут… обидеть.

«Единственный, кто может меня тут обидеть, – это ты», – подумала я, понимая, впрочем, что не совсем права. Он хотел от меня чего-то другого, того, чего я толком не понимала.

Я выросла на ферме. Я кое-что знала о размножении. А еще знала, что взрослые мужчины не должны смотреть на девочек так, как смотрел на меня Хенрик Янссен – как будто видел что-то сквозь мою мальчишескую одежду.

– Я способна позаботиться о себе.

– Да, – кивнул он. – Я видел, как ты позаботилась о себе сегодня, с минхером Смитом.

Все, что он говорил, словно бы имело еще какой-то другой смысл, а при каждом его взгляде мне казалось, будто по спине моей ползают тысячи мелких букашек.

– Если вы к Брому, то лучше вам пройти в дом.

Мне наконец удалось подобрать под себя ноги и подняться.

Он тоже встал и посмотрел на небо.

– Люблю это время суток, когда солнце садится и загораются звезды. Не желаешь прогуляться со мной под звездами, крошка Бенте?

Я вовсе не была крошкой. Я ростом почти догнала его, но в его устах «крошка» означало что-то другое, словно я была вещью, которую он хотел взять и припрятать – как куклу, как драгоценность, как тайну, которую я должна сохранить для него.

Бром и Катрина, наверное, уже вернулись из деревни. Все, что мне нужно, подумала я, – это побежать к дому. Хенрику Янссену нипочем меня не догнать.

Он качнулся, переступил с ноги на ногу – и вдруг оказался между мной и домом, преградив мне путь, как будто прочел мои мысли.

– Я знаю, чего вы хотите, – выпалила я. – Если вы дотронетесь до меня, я вас убью. А если не я, то Бром.

Его глаза блеснули.

– Но урон будет уже нанесен, и тогда тебе понадобится муж, крошка Бенте.

Я вздернула подбородок, хотя внутри все дрожало.

– Я лучше умру, чем выйду за вас замуж. За вас или еще за кого-то. Я не девочка. Я мальчик.

Ну не может он бегать так же быстро, как я, думалось мне. Я убегу от него – если застану его врасплох.

Оставалось только удивляться его уверенности в своей затее. Он ведь должен был понимать, что, сбежав от него, я сразу все расскажу Брому и Катрине.