Запредельная жизнь - ван Ковелер (Ковеларт) Дидье. Страница 25

Правда, я ощущаю что-то вроде свежего ветерка, но мое сознание слишком тяжело, чтобы он мог подхватить меня, – я лишь раскачиваюсь на месте. С тех пор как умер, я совсем не спал, если не считать сном двух-, трехминутного выпадения во время полицейского дознания, не следует ли из этого, что в моем новом состоянии я не нуждаюсь в сне? Всю жизнь было так: если я не досыпал свои восемь часов ночью и два среди дня, то ходил вареный. Засыпал моментально: стоило голове коснуться подушки, как я растворялся во сне, точно сахар в стакане чая. Вот было блаженство, причем доступное всегда, вне зависимости от настроения…

Я бы и сейчас с радостью поддался дреме, но не уверен, что проснусь, и потому упорно бодрствую, балансирую на краю бездны. Мой долг, даже если он заключается в чистом созерцании, еще не выполнен, я это ясно чувствую. Импульс, который я получил от отцовской улыбки, сменившей долгое уныние, еще увеличили щедрые излияния Альфонса. Вне всякого сомнения, я подпитываюсь за счет живых. Но эта сила тут же исчезает, если я пытаюсь с ее помощью наладить общение с кем-нибудь из них.

Потому что для общения нужно как минимум две стороны, между тем Альфонсу вполне достаточно говорить с самим собой, отец держит меня в прошлом, сестра принципиально отрицает, а любовница не желает знать. Воспоминания Альфонса о моем тайном романе направили и мои мысли в то же русло, так что я ненадолго перенесся в комнату Наилы и вынес из этого визита самые смешанные эмоции. Наила крепко спала при свете. Рядом с ее постелью догорала в блюдце палочка ладана – привлекала или отгоняла мой дух? Я здесь никогда не был – боясь соседей, Наила не пускала меня в свою клетушку под крышей, и теперь я невольно почувствовал себя незваным гостем. Все вокруг было не то чтобы враждебным, но совершенно посторонним – тут мной и не пахло. Наила лежала свернувшись калачиком, в мужской пижаме, прижимая к себе плюшевую обезьянку, о которой никогда мне не говорила. В этой очень домашней, интимной обстановке ничто не напоминало о нашей близости, и мое вторжение явно было нескромным и нежеланным. На полу валялась початая упаковка снотворного – может быть, поэтому Наиле не снились сны и мне некуда было приземлиться. Лицо ее, обычно такое открытое, было непроницаемым. Она пребывала в вакууме, в герметическом забытье, и я не смог удержаться подле нее.

Я думал, что снова вернусь в мысли Альфонса – вот кто всегда легко впускал и выпускал меня, – но вместо этого очутился на какой-то неведомой мне лестничной клетке. Голые, скупо освещенные ночной лампочкой стены, забранное решеткой окно, плиточный пол. На ступеньках, спиной ко мне, сидел человек в спортивном костюме и от нечего делать постукивал пальцами по тетради со спиралью. Где это я? Смахивает на школу, летний лагерь или какую-нибудь контору. Впервые я попал в незнакомое, не связанное ни с моими воспоминаниями, ни с окружением моих близких место. Или меня наконец пригласили в зал ожидания? И я скоро предстану перед судиями и встречусь с пращурами? Но тогда, значит, мне тоже, как тому ожидающему в синем тренировочном, вернули земную внешность, чтобы облегчить опознание? Потому что он выглядел вполне материальным. Вот зажег сигарету и пускает дым между прутьями перил.

Я хотел сдвинуться с места, но не вышло. Незнакомец словно удерживал меня за спиной. Не он ли меня призвал? Ну, если так… если уж невесть кто, любой клиент, заглянувший в лавку купить шурупов или наждачной бумаги и услыхавший о моей смерти, – и тот в силах потревожить меня случайно залетевшей ему в голову мыслью, то что же начнется через несколько часов, когда выйдет газета с траурным объявлением?

Пришпиленный к лестнице, я терпеливо ждал, когда молодой человек соизволит подумать о чем-нибудь другом, как вдруг перенесся в родной трейлер и увидел себя лежащим навзничь, свежескончавшимся, в естественном виде, еще без этого уродливого макияжа, но с липкими желто-зелеными потеками на коленках… да это полицейский! Молоденький новобранец, так своеобразно почтивший мои останки, – это он сидит на лестнице, а находимся мы с ним в полицейской казарме на улице Марлио. Выходит, я так запал в душу этому худющему, как жердь, белобрысому парню с простоватой физиономией! Правда, я его первый покойник. Он симпатяга и так же мается в армии, как когда-то я. Но завязать с ним разговор я никак не мог. Ведь я для него только воспоминание о постыдной слабости, мой дух для него – пустое место.

Вскоре какая-то чернявая девица вытеснила меня из его мыслей, и я наконец вернулся к Альфонсу, где и старался сейчас, безуспешно, поскрипеть кроватью.

Единственным человеком, который относился ко мне как к реальной сущности, кому я был интересен в нынешнем моем состоянии и кто жаждал помочь мне, как ни грустно, оказалась мадемуазель Туссен. До крайности изнуренный попытками установить контакт с мебелью и боясь снова распылиться, я из чувства самосохранения послал старой буддистке сигнал бедствия. Лишь бы не оставаться одному в полной неизвестности относительно своей дальнейшей участи. Если слабый ток, влекущий меня, пробивающийся сквозь мое одеревенение, исходит от нее, отдамся ему и усилю этой своей податливостью.

Так я и сделал – и тут же об этом пожалел. Вот она, мадемуазель Туссен, сидит за столиком из тонированного стекла перед зажженной черной свечой и, воздев палец, читает. В конце каждой фразы она подымает глаза куда-го влево от меня – проверяет, тут я или нет.

– «О вы, гуру и дэвы, и вы, преданные дакини, преисполненные великой любви и сострадания, даруйте мне освобождение от Промежуточного Состояния, направьте ветер моей кармы к тому воплощению, которое позволит мне продвинуть его на пути постижения Истины»; это молитва о даровании ясного зрения. Повтори!

Не знаю, что и делать. Звучит довольно внушительно, но что будет, если я войду в игру и впрямь во все это поверю? Ее попытки обратить меня (во всех смыслах слова), вернуть меня обратно на землю в другом теле не вызывают во мне ни малейшего сочувствия – мне это ни к чему. Не соблазняет и перспектива достичь сущности высшего порядка, мне и так неплохо, а запасов утраченного счастья хватит на целую вечность. Я хочу остаться дома. Так и кружить на месте, теша себя иллюзией, будто навожу порядок. С другой стороны, я бы не возражал, если бы она пристегнула к другой жизни мой домик-трейлер. Если моя память и мои вещички останутся при мне, почему бы не отправиться в новую экскурсию по этому миру?

– Ясное зрение откроет тебе доступ в область белого света. На нынешнем этапе ты должен полностью расслабиться, о высокородный сын. Пребывать в бездействии, ни на чем не задерживаться мыслью. Иначе снова окажешься в клетке, из которой я с таким трудом тебя вызволила. Теперь, когда ты освободился от оков твоей бывшей семьи, ты должен принять решение. Кем ты желаешь стать: духом преисподней, голодным претом или дэвом?

Я пытаюсь мысленно ощупать себя. Она же, бормоча себе под нос, листает «Книгу мертвых» назад, что-то подчеркивает, загибает страницу.

– Судя по тому, что я вычитала в соответствующей главе о твоем ментальном теле, при любом из вариантов, которые я тебе предложила, ты родишься не из яйца и не из лона. Просто представь себя тем, что ты выбрал, и тут же им станешь. Но помни: обман не дозволен. Твой дух, изведав страшные видения, точно знает, каким путем ему должно идти… Иду-иду, Поппей!

Мадемуазель Туссен со вздохом встает, вкладывает в книгу моей судьбы закладку и, шаркая шлепанцами, подходит к корзинке, где лежит и скулит дряхлый пудель. Он с осени парализован.

Псу без малого девятнадцать лет, он еле видит, но никак не умрет – боится, что заругает хозяйка.

Мадемуазель Туссен, ворча, меняет ему подгузник и снова переключается на меня.

– Итак, высокородный сын, теперь, когда ты оставил прошлую жизнь, оставил попытки установить связь с окружавшими твое бывшее тело людьми, пред тобой появятся знаки места твоего следующего рождения. Рассмотри их и выбери, что предписывает тебе твоя карма, но будь внимателен, не то останешься вечно томиться в Промежуточном Состоянии, и тогда уж я ничем не смогу тебе помочь. Если рождение должно произойти на Восточном материке Виратдеха, будет видно озеро с плавающей на нем парой лебедей. Туда не иди. Помни о своем нежелании идти туда. Если рождение должно произойти на Западном материке Годхана, будет видно озеро, на берегу которого пасутся конь и кобыла. И туда не иди, возвращайся назад! Там много богатства, но нет Дхармы, а богатство не продвинет тебя вперед. Если рождение должно произойти на Северном материке Уттаракуру, будет видно озеро, на берегу которого пасутся коровы и быки…