Колесники - Стюарт Йен. Страница 31

— Во льду их много.

— Оставили после себя улики?

— Нет. Я выжгла почву при взлете, затем зависла над ней, чтобы удостовериться, нет ли каких-нибудь следов после того, как только все заморозилось.

— Круто. — Эйнджи почесала макушку. — Не мне вам объяснять: выбрось на рынок много колесников сразу, и цена мигом упадет.

Пруденс была профессионалом и не нуждалась в лекциях по спросу и предложению.

— Да-да, конечно. Я продам сейчас штук десять. В глазах Эйнджи вспыхнули огоньки.

— Вы только что продали всю партию, милочка. И баста.

— Я еще даже не назначила цену!

— Если спрашиваешь цену, значит, не можешь себе этого позволить. Поэтому я не спрашиваю. Сумма наверняка покроет все ваши нужды. — Миллионерша небрежно махнула рукой с бриллиантовым кольцом. — Но, кроме первой десятки, я еще надеюсь застолбить первую очередь на остальные сто двадцать семь, и с этого момента плюс все, что вы выкопаете. И это уже четвертая вещь, для которой вам необходима моя помощь, правильно?

— Четвертая?

— Я не выпускница детского сада, молодая леди. Вы нуждаетесь в финансах для новой экспедиции, чтобы слетать и забрать все остальное, оставленное чужаками. Это очевидно.

Джонас повернул колесник, чтобы получше рассмотреть его снизу, и почувствовал, как волосы встали дыбом.

— Я понял, что ваши артефакты настоящие, как только их увидел, но не мог объяснить почему! А как только взглянешь на них снизу, все становится очевидно.

— Что вы имеете в виду? Правда, они выглядят немного мистически…

— Вот и замечательно! — воскликнул Джонас с энтузиазмом. — Слишком мистические были бы фальшивками. Я… нет, вы только посмотрите, как у них расположены колеса!

Эйнджи перевернула колесник верх колесами и поднесла к глазам.

— Ой, они не…

— Точно! Колесные пары не симметричны, а слегка смещены. Не намного, но достаточно.

— Не уверена, что понимаю.

— Эйнджи, у людей очень развито врожденное чувство симметрии. Это вытекает из механизма сексуального выбора: женщины предпочитают партнеров с симметричными лицами, ибо принято считать, что у них более интенсивно протекает оргазм, поэтому люди всегда стремятся проектировать колесные объекты с симметричными колесными парами. А у колесников очень забавное смещение. Определенно их проектировал чужак.

— Ты умеешь убеждать, — похвалила Пруденс.

— Ха, в свое время конструкторской фирмой «Воздух Эпсилона» был разработан проект самолета с крылом, чуть наклоненным с одной стороны вниз, а с другой — вверх. Весьма эффективная в плане экономии топлива и идеально устойчивая в полете модель. Но фирма обанкротилась, так и не воплотив ее в реальность. И знаете почему?

— Даже не представляю.

— Пассажиры отказались летать на несимметричной машине. Да-да, понимаю, по-настоящему опытный изготовитель подделок мог бы придумать асимметричные машинки чужаков. Но я продолжаю настаивать: он не осмелился бы на это, не позволил бы инстинкт симметрии.

Сэр Чарльз, только что вернувшийся из Гааги на своем реактивном самолете, плеснул в рюмку капельку «арманьяка». Превосходный пилот, он обычно наслаждался полетом, это отвлекало от работы на несколько часов, но сегодня отдушина не сработала, и полет стал настоящей пыткой.

Светилу археологии определенно требовалось выпить. После принятой дозы он посматривал на ржавый предмет, диссонирующий с безупречно чистой столешницей. Его глаза заблестели, мысли смешались. После бурных дней, заполненных политиканством и урегулированием проблем, следовало хоть на несколько минут снять напряжение и стать самим собой. Он почти забыл, как это делается. Отпетым негодяем в глубине души Чарльз Дэнсмур не был. Скорее уж сложной личностью, которая, благодаря цепкой памяти и живому уму, ступенька за ступенькой продвигалась по карьерной лестнице. Некоторые из этих ступенек слегка превышали уровень возможностей Чарльза. Годы, проведенные в академической среде и заполненные борьбой с коллегами, отточили у него рефлекс самосохранения, так что, приблизившись к середине жизни, он развил в себе сознательную жестокость, которую в более раннем возрасте презирал. Он помнил оскорбление, нанесенное ему на первой египтологической конференции, когда председательствующий разгромил его доклад, и даже сейчас ощущал горячечный ток крови, прихлынувший к щекам. Как глупо, в конце концов — ведь Дриттсек давно покоится в могиле, да и доброй половины участников конференции уже нет на свете. Все же трудно сдерживать рептильное мышление в собственном разуме… Подсознательно Дэнсмур сузил глаза, как ящер, глядя на маленькую штуковину, разъеденную коррозией и больше всего напоминающую истертую монету.

Частичку его обширной коллекции.

Пруденс Одинго. Он вздохнул. Несомненно, умна, несомненно, талантлива; не спасует перед трудностями, но слишком импульсивна… и всегда рядом с ней таится опасность. Какая жалость, что именно она первой наткнулась на очевидные свидетельства инопланетной технологии. Какая жалость, что необходимо ее дискредитировать, заставить замолчать, стереть в порошок. А ведь замечательное открытие; позор его хоронить… хотя придет день, когда про Одинго забудут, тогда он, победитель сэр Чарльз, представит артефакты еще раз, и приоритет навечно останется за ним.

Воспоминания… Некоторые были очень болезненны. Бедная Пруденс… Она ворвалась в палатку в самый неподходящий момент. Если бы только удалось ее догнать… Он рассказал бы ей, что всего из-за одной таблички придется переписать всю предъегипетскую историю. Ибо на обожженной глине была описана во всех деталях конструкция Сфинкса — с огромной львиной головой вместо всем известного лица фараона Хефрена. Но дьявольский характер Пру заставил ее выскочить из палатки. Позднее он не раз пытался войти с нею в контакт, объясниться, позвать назад… Не получилось.

Сэр Чарльз отхлебнул коньяка, однако благородный напиток не унял боль. Изотопная датировка, наиболее точный из доступных методов, поместила табличку в интервал между 4535 и 4585 гг. до нашей эры, что перевернуло историю с ног на голову. Разве Пруденс не понимала, что такое открытие не удержать в тайне? Он пробовал связаться с ней по Экстранету, ибо без ее согласия не мог получить разрешение использовать фамилию Одинго на титульном листе в качестве соавтора, хотя все время ссылался на нее в тексте. А СМИ все требовали и требовали имя героя, гения, решившего Загадку Сфинкса — и не оставили Чарльзу выбора. Они проигнорировали участие Пруденс потому, что к этому времени она стала вольным стрелком, свободным художником, а СМИ никогда не умели манипулировать такими. Им требовались аккуратненькие, чистенькие, хорошо обработанные истории. Симпатичные байки.

Та же проблема возникла, когда он задумал научную публикацию открытия. Многостраничный труд включал в себя щедрую благодарность Пруденс за находку табличек и за предварительный перевод, но… фамилия Одинго не значилась в списке авторов. Все его послания по электронной почте остались безответными. Он чуть ли не умолял. Ничего.

И, конечно же, когда все зашло слишком далеко, она объявилась. Некий аноним, пылая гневом на всем пространстве Экстранета, обвинил Чарльза во всех мыслимых и немыслимых грехах: от академического пиратства до изнасилования. По счастью, обвинения были настолько абсурдными, что необходимости обращаться в суд с обвинением в клевете не возникло. Буйная, импульсивная… Не его вина, что вклад Пруденс в открытие — он допускал теперь даже то, что роль его студентки во всем этом была далеко не случайна — оказался проигнорирован.

Ну что он мог поделать?!

Сэр Чарльз склонил голову набок и пригубил из рюмки. Он не испытывал никакого удовольствия от того, что предстояло выполнить. Но у него снова не было выбора. В голову пришла мысль: судьба безжалостна и не знает исключений.

Невозмутимо прогудел уникомп. Дэнсмур нажал на запястье, чтобы включить голографический экран. Хрипловатый женский голос завладел его вниманием.