Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич. Страница 29

Воротынский тем временем продолжал:

– Советую тебе, князь, бери сотню из царева полка и скачи в Москву. Оповестишь брата. Мне же, как я разумею, встречать нехристей. Продержусь, пока подошлет князь Вельский подмогу. Гонца, не медля ни мига, нужно ему слать. Из Москвы тоже подмога, думаю, поспешит.

– Не воеводово слово, князь. Не воеводово. Устоять ты – не устоишь. Тут и к ворожею ходить нечего. Пока Вельский развернет полки, от тебя мокрого места не останется. А царь Василий Иванович для того ли мне свой полк вручил, чтобы я бросил его на погибель? К тому же, ведомо и мне и тебе, что в Москве рати нет. Вот и прикинь: ни за что ни про что царев полк и твою дружину положим здесь, еще и Кремль Магметке под ноги бросим. Добро, если Василий Иванович успеет покинуть стольный град. А ну, не успеет? Что, по дедовой судьбе пойдет? Отделаешься ли тогда еще одним Касимовым?

– Воля твоя, князь, – покорился князь Иван Воротынский. – Воля твоя.

Ему тоже не очень-то хотелось оставаться здесь на верную смерть ради исправления ошибок и самого царя Василия Ивановича, и воеводы-юнца князя Вельского. «Слушать нужно было мои советы! Не попали бы впросак!»

А князь Андрей приказывает:

– Поспешим, князь. Чтобы опередить татарву да успеть изготовить Кремль к обороне.

– Гонцов все же следует немедля послать государю и главному воеводе князю Вельскому. Пусть коней не жалея скачут. Хорошо, если по паре заводных возьмут.

– Дело советуешь. Отсылай.

Как ни торопились царев полк и малая дружина князя Воротынского, а Мухаммед-Гирей и Сагиб-Гирей успели-таки, соединившись у Коломны, сесть на хвост русской рати. Впору останавливаться и принимать бой. Князь Андрей, однако, приказал обозу уходить по лесным дорогам к Ярославлю и далее к Вологде, с конниками же понесся, сменяя рысь на галоп, к Москве. Одна мысль владела им: успеть поджечь посад, чтобы не смогли татары с ходу ворваться в Кремль.

О том, что послан в столицу гонец и что там уже знают о приближении беды, он совсем забыл или делал вид, будто забыл, поэтому скакал, лишь временами переводя коня на рысь, впереди полка и прикидывал, где сподручней поджечь дома посада.

Опоздал царев полк: посад пылал уже сразу во всех концах. Еще час-другой, и разольется море огня по всем пригородам, и не подступишься к ним ни с какого боку.

А скарб? Дело наживное. Лишь бы остаться живым да в полон не угодить.

Во все кремлевские ворота, открытые пока еще настежь, валом валили людишки, прихватившие с собой лишь самое ценное да съестного на день-другой.

Князь Андрей повел царев полк к Спасским воротам. Посадский люд нехотя расступался, пропуская ратников, но уже в Китай-городе пришлось пустить в ход плетки.

У въезда же на Красную площадь возникла вовсе непредвиденная заминка: десятка два всадников плетьми пробивали дорогу каретному возку, запряженному шестеркой цугом. Хлестали посадских людишек безжалостно, не просто для острастки, как это делали дружинники князя Андрея, оттого получилось, что, расступаясь перед возком, москвичи сплошной стеной перегородили путь цареву полку и дружине Воротынского.

– Кто такие?! – возмутился князь Андрей и повелел своим стремянным: – А ну, проучите наглецов!

– Погоди, князь, – вмешался князь Иван Воротынский. – Литва это. Посольство.

Стремянные придержали коней, ожидая, что скажет в ответ князь Андрей. Им не по душе был приказ своего князя. В один миг они вразумили бы литовцев, но до них еще добраться нужно, а это значит – своих сограждан нагайками полосовать вовсю молодецкую силушку, чтоб, значит, расступились. Помедлив немного, Андрей Старицкий махнул рукой.

– Пусть улепетывают союзнички татарские!

Через несколько минут возок вырвался из толчеи и скрылся из глаз. И тогда вновь трубно зазвучали повеления стремянных:

– А ну! Расступись!

– Дорогу цареву полку!

В ответ – реплики обидные. Не из ближних, конечно же, рядов, а издали: пойди разберись, кто крамольничает.

– Иль мечи зазубрились, что за стену укрыться спешат?!

– А сам царь, князь великий где? Сбег, небось?

– Трусея зайца, как всегда! Своя шкура дороже нашей!

Проучить бы злословов, только ратники, глаза долу потупя, едут. Правда, она, как видно, острее сабель татарских. Муторно на душах у ратников еще и оттого, что горит посад, сметает огонь все накопленное москвичами (в какой уже раз!) за годы непосильного труда, и ничем они, воины, не могут помочь несчастным, среди которых есть родственники, есть друзья закадычные. Ратники-то знали, как близко супостаты, успели бы посадские за кремлевские стены, пока татарва не нагрянула. Бессилье всегда гнетет.

Пожар тем временем разрастался, дым уже ел глаза, народ оттого обезумело пер во все кремлевские ворота, не проявляя никакого уважения к ратникам и даже не расступаясь под ударами плетей, которые, теперь уже с озлоблением, раздавали направо и налево стремянные князей Старицкого и Воротынского.

Пробились полк и дружина с большим трудом к Спасским воротам, но за ними едва ли полегчало. Народу – тьма-тьмущая. Ни одной ярмарке таким многолюдьем не похвастаться. И каждый норовит устроиться основательно, понимая, что не на один день укрыли его от басурман кремлевские стены. Только не получалось привычной русской основательности, народ все прибывал и прибывал, не только с посадов, но и из ближних сел и деревень; устроившиеся уже семьи теснились, уступая безропотно места новым, и, казалось, вскоре не будет возможности людям даже сесть.

Только площадь перед царевыми палатами, меж храмов, была не так многолюдна. У Архангельского собора стрелецкие головы, бояре думные да дьяки совет держат, кому главным воеводой быть в Кремле. Спор идет не шутейный. Несколько бояр сразу на главенство, по роду своему, претендуют. До самых корней родословных докапываются, доказывая свое верховенство. Появление князя Андрея сняло остроту проблемы: никому уже с ним не чиниться, с братом царя, князя великого.

– Слава тебе, Господи! – истово перекрестилось сразу несколько бояр, кто по месту своему родовому не претендовал на первые роли и оттого понимал, какой пагубой может обернуться затянувшийся яростный спор. – Слава тебе, Господи! Пойдет теперь все ладом.

Какой уж там лад: теснотища в Кремле неимоверная, а дым и жар от посадских пожаров приводит людей в уныние. Разве с таким настроением можно противостоять орде? И все же готовиться к отпору необходимо. Нужно действовать.

С горем пополам установили на стенах пушки, поднесли к ним ядра и порох, а царев полк со стрельцами и городовыми казаками разместился по стенам, готовый встречать супостатов, если они полезут на штурм.

Василия Ивановича зять, царевич Петр, расстроенный донельзя, пересказывал князю Андрею обстановку:

– Село Остров, так которое любил тесть мой, государь Василий Иванович, крымцы спалили. В Воробьеве бражничают медом из великокняжеских погребов. Грабят по всей округе, полонят людишек, сгоняя их к Коломенскому.

– Теперь вот и главные силы на подходе, – подлил масла в огонь князь Андрей. – Думаю, пора бы ворота закрывать.

– Побойся Бога, князь, – возразил митрополит Варлаам который только что отслужил службу в храме и теперь вышел к боярам перевести дух перед очередной молитвой. – Закрыть ворота успеется. Не бросать же на произвол судьбы православный люд. Грех непростительный.

– Куда уж пущать, – подал голос один из дьяков. – Даже оправиться, прости, господи, душу мою грешную, невозможно. Плечом к плечу вскорости встанут. Что тебе сельди в бочке, так набьются.

– Не кощунствуй, сын мой, имей христианскую душу, – урезонил дьяка митрополит. – Иль не человеки людишки? Все перед Богом равны.

– Хорошо, – согласился князь Андрей. – Ворота пока не закрывать. Предупредить только ратников, чтоб не медлили, как татарва появится.

Миновал, однако же, час, второй к исходу подбирается, а супостатов все еще не видно. В Кремль уже не пускают никого с повозками и с лошадьми, только пеших, исключая, конечно, ратников и гонцов. Все закутки Кремля забиты до предела, дышать уже нечем; воеводы, бояре и дьяки растеряны, не ведают, что предпринять, как исправить столь ужасное положение.