Ангел ходит голым - Измайлов Андрей. Страница 35

Но опечалились и стали говорить ему одна за другой: не я ли? и другая: не я ли? Он же сказал им в ответ…

Ни черта не сказал! Ринулся за этой, стоило ей этикетно распрощаться: пора, всех благ! Стул уронил, стол чуть не опрокинул, на всех начхал. Как раз торт на колёсиках выкатили: surprise! surprise! Речёвку заранее репетировали. А он вскочил и — на выход. В торт бы ещё вляпался, сверзил бы! По такой погодке торт — самое то, конечно. До-олго мамзельки думали-гадали, чем порадовать мэтра!

Теперь — Иветта Шакарян.

Не допрос. Даже не опрос. Беседа. Бе-се-да.

А там… любая версия сгодится. Чтобы потом с чистой совестью: крутили и так и сяк.

Иветта Шакарян. По жизни последняя пассия потерпевшего. Да уж, последняя… по жизни… А как без цинизма в этой-такой жизни?! Свихнуться сразу?

Иветта Шакарян. Возмутительно молода, стрижка-«мальчик», южная экспрессия. То ли девочка, а то ли…

— Ваши снимки в альбоме тоже есть?

— А как думали?! Конечно! Я что, хуже других?! Лучше!

— И где вы тут?

— Вот! И вот! И вот! А?

— Не узнать.

— А я такая странная-оригинальная, сразу сказала: только со спины. Грудь — ладно, пусть. Но лицо — причёской закрыть.

— Давно у вас стрижка-«мальчик»?

— Посмотри на неё! А парик зачем?!

— Стеснялись?

— Не-ет! Просто потом, если люди увидят, что скажут?

— Скажут: во-первых, это красиво. Он же художник.

— Такой художник, такой художник!

— Тогда чего стеснялись?

— Ну, я же не эта!

— Кто — эта?

— Сами знаете! Она, знаете, с ним не только фото. Она с ним… Понятно, да?

— Иными словами, у них была связь?

— А! Вы в этом смысле! Конечно!

— Откуда вам-то известно?

— Почему только мне! Весь фак знал!

— Fuck?

— Факультет. Два года, пока она не закончила.

— Пока она не закончила?

— Фак. В смысле, факультет! Такие вопросы задаёте! Даже стесняюсь.

— А вы? У вас была с ним… близость?

— Такие вопросы задаёте опять! Как вообще можно!

— Почему же нельзя?

— Вдруг я потом замуж выйду! Вдруг не за него. Что люди скажут?

— Какие люди?

— Вообще люди.

— То есть… вы девственница?

(Корнет! Вы… женщина?!)

— Такие вопросы опять задаёте!

— И на фотосессии он вас не провоцировал?

— Немножко.

— Что такое немножко?

— Трогал везде, поворачивал. Гладил, чтобы успокоить. «Замри» говорил. Свет, ракурс.

(Дети гор!)

— Вы к нему были неравнодушны?

— Неравнодушна! Ненавидела просто! Иногда. Чтоб ты сдох, думала!

— Он так и сделал.

— Не-ет, не в этом смысле! Сказала ему: «Выбирай: да! или я буквально через некоторое время замуж выйду!»

— Были с ним на «ты»?

— Не-ет. Кто он, кто я! На «вы». Просто сейчас так рассказываю… Он говорит: выбора нет. Таким голосом — как в кино. Ещё думаю тогда: убью сейчас!

— Вот как?

— Не-ет, не в этом смысле.

— Ревность?

— А вы разве нет? На моём месте?! Ладно, вы уже в возрасте.

Зачем же так, Иветта Шакарян? Гадай потом, откуда пристрастность. Спокойствие, Ева Людвиговна, только спокойствие!

— Откуда же ревность? Вы моложе её, свежей, привлекательней…

— Вот! А я ему что говорила!

— Говорили?

— Не-ет, в смысле… Он же сам всё видел!

— Или не видел?

— Или не видел! Она три года уже как закончила — он к ней ездил, ездил.

— К ней — куда?

— Не знаю. Сначала в крематорий. Проекты совместные, фото для обложек. Так говорил. Платила, правда, хорошо.

— Она — ему. Правильно вас поняла?

— Ну, не он же ей! А когда уже у неё Издательский дом стал, приходит весь такой: «Авторский альбом! Бензин ваш — идеи наши! Готова финансировать!» Так я и поверила про альбом!

— Но альбом — вот он.

— Разве в нём дело?! В ней!

— Она с ним никогда не ругалась, не так ли? Вы же — постоянно. С ваших же слов.

— Я, называется, ругалась?! Ещё скажите, чуть замуж не вышла — из-за него!

— Кстати?

— Французский армянин, миллионер. Предложение сделал, кольцо с брильянтом подарил. Вот смотрите!

— Красиво. Стразы?

— Вот! А он даже не различает! Какой миллионер, какие брильянты! Я такая странная-оригинальная, назло придумала! Типа Азнавур, Жан Татлян. Поверил, но как отреагировал?! «Здравствуй, красивая женщина! К сожалению, без пяти минут замужем!» Убью, думаю!

— То есть вы сейчас чистосердечно признаётесь…

— Что сейчас сказала?

— Убью, думаю. Задумала — убила.

— Э! Женщина! Так не скажи! Я так не сказала! Всё время ругались, да. Нет. Я его ругала… И только когда он лежал в гробу, весь — синий шевиот, я поняла, дура такая, как я его любила! И ты говоришь: убила! Ещё так скажешь — тебя убью!

Иветта Шакарян. Странная-оригинальная. Но не при делах. Хотя… Девственница, Ѣ!

Насыщенное общение. Не последнее. Но — передышку.

Выстроить последовательно, что и как было.

Лилит Даниялова появляется в аудитории на исходе фуршета. Публично вручает Льву Воркулю фотоальбом и дорогой коньяк. Покидает аудиторию.

Лев Воркуль с тем дорогим коньяком с места в карьер — за ней следом.

Иветта Шакарян не с места в карьер, через какое-то, но — за ним следом.

Оба охранника (структура «Цепь») внизу свидетельствуют. Мужик пытался тётку тормознуть. То ли заискивал, то ли грозил. Чёрт разберёт. Не вслушивались. Обрывки: пожалеешь потом, неприятности — не то слово, пожалей хоть меня, в студию… Она ему: весело с тобой… было. Вышла, села в «мини-купер», уехала. Так и застыл с бутылкой в обнимку. Спускается ещё эта, активная такая. Он ей: тебе-то что надо от меня?! Она ему: «думала, вы насовсем ушли, чеки хотела отдать для отчёта». Он ей: «чеки засунь себе… душно… посижу в садике — вернусь… скажи там всем… ещё горячее…» Она ему: «можно, я с вами? Ну или так…»

Оба, Лев Воркуль с Иветтой Шакарян, следуют в Румянцевский садик. (Камеры наблюдения — до известного предела). Нева, свежо. На скамеечке он демонстративно вскрывает бутылку, отхлёбывает. Ей демонстративно не предлагает: очень близкая мне дама — не ты! Ещё отхлёбывает. И ещё. Посидели в безмолвии. Погнал её обратно: успокой гостей, вернусь минут через двадцать. Это немое собачье сочувствие! И без тебя тошно.

Через двадцать минут не вернулся. Через сорок минут не вернулся. И через час. Гости не обеспокоились. Любое торжество, где виновник уже постольку-поскольку.

Обеспокоилась Иветта Шакарян. Обещал: через двадцать минут! Пойти напомнить! Он в Румянцевском садике — на скамечке, развалясь. Бутылка початая — тут же, на скамеечке. Лицо строгое, значительное. Мёртв.

Сердце?

Весёлые истерики: да ладно вам, паникёры!

Переполохи: что, правда, что ли?!

Бытовые хлопоты: хоть вызовет хоть кто-нибудь хоть кого-нибудь?!

Злые языки: всё-таки умер не хуры-мухры, а как-никак с диссером!

Досада: такой день испортил, гад!

Сердце, да?

Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.

Была ли запечатана? Перед тем как её открыл потерпевший?

Гости в аудитории подтвердят. Не слепые! Охранники от «Цепи» — тоже. Мельком, но глаз намётан. Иветта Шакарян — тоже. При ней открывал, ногтём пластиковый колпачок царапал, сдирал, пыхтел.

Та-ак. Исходим из самого что ни на есть. Отвергнутая Иветта Шакарян (убью, думаю!) подсыпает в откупоренный при ней коньяк…

Бред. Чисто механически никак — потерпевший не выпускает бутылку из рук и ей не предлагает. Если даже не чисто механически. Чисто логически — нонсенс.

Почему? Ведь: убью, думаю!

Вам, мужикам, не понять. Чисто женское.

Пока — бутылочку на экспертизу. Содержимое. Вот ещё что! Пробочку — внимательно. Нет ли там укольчиков?

Э-э?