Год порно - Мамаев-Найлз Илья. Страница 9

О чем ты думаешь?

Марк вздрогнул и пожал плечами.

Мне кажется, ты думал обо мне.

Ага. Ты нас в болото завела.

Леся оглянулась. Они проплыли мимо пляжа и теперь приближались к зарослям.

Ой. Прости.

Не хочешь заплыть внутрь?

Внутрь?

Там что-то типа заводи. Дед мне однажды показал.

Леся пересела на корму, а Марк — в середину. Деревня исчезала за деревьями и кустами. Болотная вонь все больше резала нос.

Здесь как-то странно, сказала Леся.

Дед рассказывал, что здесь топили белогвардейцев. Привязывали булыжники к ногам и сбрасывали в воду.

То есть под нами, типа, трупы?

Марк убрал весла и развернулся к Лесе. Лодка качнулась в одну сторону и в другую.

Думаю, за столько-то лет их должны были достать.

Леся наклонилась, будто пытаясь разглядеть тела, веревки и камни. Марк тоже нагнулся. На поверхности воды лежало преломленное небо с темно-серыми облаками и темным кругом солнца, усыпанным пыльцой и тельцами мошек.

Видишь что-нибудь? — спросила Леся.

Себя.

Сбоку что-то булькнуло, и они обернулись.

Что это была за хуйня?

Рыба?

Леся уставилась на точку, от которой кольцами шла рябь. Дышала сбивчиво, через рот.

Ты норм?

Представь, сказала она, мы сейчас над нашими мертвыми предками, которых убили другие наши предки. А мы дети и тех, и других.

Марк не нашел, что на это ответить, и предложил плыть обратно. Но Леся будто не услышала. Смотрела по сторонам и вниз. Марк закурил. Предложил Лесе, но та качнула головой.

Мне жарко. Я искупнусь.

Здесь?

У нее выпирали ключицы и ребра. Марк придержал ее за руку, когда она осторожными шагами пошла к задней части лодки. Ладонь была влажной и холодной. С обратной стороны чувствовались тонкие косточки пальцев. Ноги были кривоваты, лишь немного толще его рук. Леся собрала волосы, прихватила резинкой, повернулась к Марку и улыбнулась. Затем села, окунула ступни, проматерилась и скользнула в воду. Лодка зашаталась.

Аккуратнее с водорослями.

Леся проплыла мимо. Белая кожа блестела и охлаждала этот жаркий день.

Интересно, сказала она.

Что?

Леся нырнула. На пару секунд Марк остался один. Он посмотрел вверх, и в глаза ударил солнечный свет. Марк зажмурился и ощутил его остатки под веками.

Что с тобой? — спросила Леся.

Она полезла обратно в лодку, и Марк помог, приподняв Лесю за подмышки. Ее тело покрывала прохладная липкая слизь.

Когда перестаешь плыть, ноги опускаются вниз. Притяжение или что это. И потом их щекочут водоросли. А там, внизу, холодно. Знаешь, такой жутковатый холод? Как мороз по коже. И вот водоросли словно ласкают и тянут вглубь.

Марк и Леся уставились друг на друга и рассмеялись. По ее лицу с волос стекали капли, в них, как и в ее глазах, отражались лес, облака и Марк. А от зрачков расходились десятки, а то и сотни карих колец.

Что? — сказала Леся.

Ничего. Просто у тебя глаза похожи на срез дуба.

Я знаю, ты говорил.

Прости меня, сказала она через несколько секунд.

Нет, ты прости.

Сырая футболка липла к животу и груди. Марк почувствовал прохладу на плечах и шее. Затем на губах. И тут — жар.

Марк прислонил черный мешок к стенке и закрыл кофейню. Красный огонек сигнализации все мигал и мигал, а потом перестал. Марк убрал ключи в карман, взял мешок и пошел во двор к мусорным бакам. Те находились за сгоревшим деревянным бараком, у входа в недостроенную церковь, на которую Марк с Андреем якобы забирались по вечерам, бахнув водочки.

Как-то раз, когда барак еще не сгорел и одно из окон было открыто, темнота двора растворилась в золотисто-желтом свете. Марк подошел, заглянул внутрь и увидел сонного пожилого мужчину на табурете. Его груди свисали на живот. Тело покрывал седой мох. Сзади стояла женщина с ножницами и стригла его в тазик. Она заметила Марка и улыбнулась.

Теперь барак был чернее прежнего, со стенами- угольками и беззвездным небом, проваливающимся внутрь через разрушенную кровлю. Вокруг валялись банки, бутылки и грязные пакеты. На фоне этого высокая белая стена церкви и золотые купола смотрелись еще ярче, но стоило подойти ближе, и вся величественность, святость глушилась разноцветными граффити и засохшими потеками мочи. Вытянутые оконные проемы стояли без стекол и рам, и потому казалось, что все здание, будто бутылка на дне водоема, за своими стенами удерживало ту же тьму, что окутывала его снаружи.

Все три ржавых бака были переполнены. Вокруг них лежал мусор и потрескивал, когда дул ветер. Марк бросил мешок и остался стоять. Безжизненные и пустые, дома казались декорациями.

На днях он возвращался домой и от скуки заглядывал к людям в окна. Не так, чтобы совсем уж внаглую, просто слегка поворачивал голову. Как бы случайно. В квартирах работали телевизоры: сериалы о какой-то такой любви, которой в жизни никогда не встретишь, и новости, которые никогда не освещали то, что происходит здесь.

Марк видел, как женщина нарезает лук на крохотной кухне и не плачет. Как мальчик прячется за дверью, то ли напугавшись, то ли намереваясь кого-то напугать. На стенах висели ковры, плакаты музыкальных групп и вырезанные из бумаги буквы — поздравления со свадьбой и днем рождения. Из окон, где свет не горел, иногда слышались звуки, которые люди хотели бы сохранить в тайне. Поэтому слушать их было интереснее других. Скрип пружин старой кровати. Клацающее биение. Стон, в котором больше боли, чем удовольствия. И ни одной грязной фразы, а как бы это пригодилось Марку.

Постояв возле баков, Марк таки решился зайти в цветочный. Недавно он встретил Олю, давнюю знакомую, с которой как-то вместе вожатил и весело провел пару месяцев. Они по-пингвиньи, неловко обнялись в зимних пуховиках, обменялись общими фактами о своих жизнях, вспомнили свечки у костра, потом Марк пролистал ее фотки в соцсетях и их давнюю переписку и решил, что можно попробовать влюбиться. Написал Оле, что хочет с ней увидеться. И вскоре уже стоял на остановке с цветами, обернутыми бумагой. Оля вышла из дворов и, заметив букет, улыбнулась.

Так, сказала она.

Марк протянул ей цветы. Пока Оля оттягивала уголок обертки, он вспоминал фотографию школьных времен, где они, юные, худощавые, ослепленные вспышкой, держат зубную пасту и улыбаются рекламно-белыми зубами на фоне поля и гаснущего закатного неба. Оля улыбалась сейчас точно так же. Марк шагнул ближе.

Но нам сначала нужно все обсудить, сказала она.

Обсудить?

Ага. Я скоро переезжаю. Не знаю, есть ли смысл нам с тобой…

Они зашагали вдоль улицы, повернули к Дому правительства, затем обогнули его и прошли мимо миниатюрной Эйфелевой башни возле туристического агентства, снова повернули и прогулялись мимо зданий министерств и правительственной церкви, вернувшись туда же, откуда начали.

Не знаю, есть ли смысл нам с тобой привязываться друг к другу.

Они сделали еще несколько кругов. Марк воспринимал это как брачный танец, для которого сейчас был вообще не сезон. У него онемело лицо и потрескалась кожа на руках. Они оба шмыгали носом и вытирали сопли. В конце концов Оля сказала ладно, давай попробуем.

Поцеловались. Оба холодные, как трупы. Пошли в подъезд. Там покурили и отогрелись. Марк гладил Олю по спине, шее, груди, сжимал ягодицы, целовал губы и мочку уха. Между этим вытирал с носа непрекращающиеся сопли. Оля выдыхала ему в лицо. Ее дыхание обжигало и сушило кожу. Марка от него мутило. Оно напоминало горячий поток воздуха из печки в маршрутке. Отфильтрованные топливные выхлопы. Оля искала его губы, но он зарывался в ее волосы или ворот куртки.

По дороге домой жалел, что все это затеял. Он воображал, как просто возвращается в квартиру после работы, включает сериал. Может, выпивает чего-нибудь. Переводит порно, в конце концов. Короче, живет своей обычной жизнью, которая теперь казалась потерянной. Марк мечтал никогда больше не видеть Олю, стереть из их памяти этот день, но в то же время надеялся, что с ней наконец сможет довести дело до конца. Всю жизнь он был уверен, что выше этой корысти, а оказалось, нет. Ему открылся механизм этой ловушки, в которую угодил его отец, да и многие другие знакомые. Когда Марк покупал цветы, когда представлял встречу с Олей во время смены, когда смотрел на их фотографию, ему действительно казалось, что он влюблен. А теперь, когда Оля стала доступной, она ему опротивела. И вместо того, чтобы закончить на этом, он решил прикидываться влюбленным и дальше.