Столичный доктор (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 12

Кузьма, недолго думая, вывез меня по проходу в первый, ряд, а сам ушел в конец зала. Я оглянулся. Бог ты мой… Рядом со мной сидел голубоглазый ангел. Виктория Талль. В черном закрытом платье, руки в меховой муфте.

— Вы? — прошептал я, разглядывая убийцу. Тощий, на голове какие-то космы, все лицо заросло бородой, глаза черные, наглые. Посмотрел на меня, отвернулся. Узнал? Похоже, да. Адвокат что-то вещал про тяжелое детство, а Вика наклонилась ко мне, тихо сказала. — Давайте после. Мне надо с вами поговорить.

Пришлось часа полтора слушать прения прокурора и адвоката, разглядывать жюри. Да, Гришечкина судили присяжные — одни мужчины. В основном почтенные горожане, с серебряными напузными цепочками от часов. Слушали они всех очень внимательно, я заметил, что парочка даже что-то черкает карандашами в записных книжках. И вообще, атмосфера в зале суда стояла серьезная. Судья представительный, вел заседание твердо, всем давал слово, никого не обрывал.

Адвокат, конечно, тот еще краснобай, но у него профессия такая. Понравился и прокурор. Хоть и молодой, но защитнику оппонировал грамотно, все его доводы быстро парировал и спуску не давал.

Помучив нас час или около того, судья распустил заседание дав наказ присяжным ни с кем ничего не обсуждать — мол еще будет возможность наспориться перед вердиктом. Гришечкина увели солдаты, приставы начали проветривать помещение — надышали мы так, что по окнам текло.

Сразу устроить «тет-а-тет» с Викторией не получилось. Подошел прокурор, пожал мне руку, поблагодарил за визит.

— Не надеялся, не надеялся, Евгений Александрович! Когда брал у вас на дому показания — думал, скоро отпевать будут.

— Ах, как неделикатно, Емельян Федорович! — упрекнула стоящая рядом Виктория прокурора

— Мы судейские, такие, Виктория Августовна. Грубые люди. Каждый день имеем дело с людскими пороками.

Ну вот. Я и узнал, как звали профессора Талля. Август. Все в традициях Древнего Рима. Тем временем Емеля — твоя неделя — про меня забыл, делал комплименты Виктории, договорился даже до того, что хочет лично заехать, выразить свои соболезнования. Это он так подкатывает?

И тут я встал. Иногда бывает достаточно самых простых действий, чтобы поразить людей. Виктория ахнула, прижала ручку в перчтка к алым губкам. Емельян Федорович тоже открыл рот. Что-то хотел сказать, но так и не нашелся.

— Да, господа, — я сделал пару шагов до вернувшегося Кузьмы, прошелся обратно к креслу. — Теперь я могу ходить.

Хвастовство — грех. Как сказано в Писании: «Не возноси себя в помыслах души твоей». Я вознес и Бог меня сразу наказал. Накатила такая ломка, что прям стой, хоть падай. Второе сильно лучше. Тело задрожало, в глазах появились черные точки. Кости стало ломить так, как не ломило никогда до этого. А я то дурак, уже думал, все, переломался. Но нет, зависимость напоминала о себе. Да и как не вовремя.

— Евгений Александрович, что же вы так побледнели⁈ Вам плохо? — первая всполошилась Вика. — Сядьте в кресло! Немедленно сядьте, я настаиваю!

Совместными усилиями Талль и Кузьмы, меня приземлили обратно, я увидел торжествующую улыбку у прокурора.

— Да, слаба плоть человека, — развел руками Емеля-чтоб ты сдох на неделе. — Мне пора, Виктория Августовна, я непременно буду вам визитировать! Не такие уж мы законники черствые люди — ничто человеческое нам не чуждо.

Взгляд прокурора в момент произнесения это сентенции метался от губ девушки к ее высокой груди. Явно ничто ему человеческое не чуждо. Да и мужское тоже.

— Кузьма, иди, найди нам сани до дома, — я отослал слугу прочь, посмотрел на Викторию. Та с полуулыбкой Моны Лизы слушала, как прокурор выпутывается из длинного сложноподчиненного предложения на тему чуткости прокурорских работников.

— Мы не принимаем визиты, — Вика достала веер из сумочки, похлопала себя по ладони. — Траур. Думаю, вы должны это понять.

Прокурор смешался. Посмотрел на меня, потом на девушку.

— Позвольте откланяться.

Раз, два и Емеля исчез из пустого зала суда.

— Евгений Александрович, я собиралась заглянуть в кофейню на Тверской. Ту, что в Голландском доме. Не составите мне компанию?

Вот так сразу? Смело, очень смело. Девушка смотрела на меня с располагающей улыбкой, ничуть не сомневаясь, что я соглашусь.

— Что же вы молчите? Может быть вам худо и позвать доктора? Или мое предложение слишком смелое и неприличное? Я только из Европы приехала, в Германии девицам дозволяется с сопровождающим посетить кофейню

— Нет, нет, я в норме, с удовольствием выпью кофе.

Черт! Это ломка совсем меня мозгов лишила.

— В норме? Какое забавное слово… Вы сами его придумали?

— Где-то слышал, — помотал головой я. Как не вовремя эта ломка, да еще с колющей болью в спине. Я сильно сжал зубы. Ничего, выдержу. Баталовы-Якубовы они такие, сильные!

— Барин! — в зал ворвался Кузьма. — Беда!

— Что случилось⁇

— Извозчик, которого я кликнул — в падучей бьется. Свалился с козел, и в нырь в снег-то…

— Вези меня туда! Быстрее!

Все вместе мы направились к выходу из суда. Где уже толпился народ. Молодой парень в полушубке, действительно, был в припадке. Дергался из стороны в сторону, стонал. Окровавленные губы его были крепко сжаты, глаза закрыты. Парень постепенно синел. Доброхоты прижимали парня к мостовой, все глядели друг на друга, не зная, что делать.

— Помирает-то, Яшка! Что делать⁇

— Пустите, я доктор!

Мне пришлось самому зажмурится, встать. Сквозь боль, терзающие поясницу колики… Люди расступились, я с трудом встал на колени перед извозчиком-«вампиром».

— Держите его крепче, — я отобрал у бородатого мужика нож, которым он пытался разжать зубы. — Голову держи, чтобы не разбил!

Примерно через полминуты припадочный затих, обмяк. Но вдруг захрипел, посинел, а потом и вовсе перестал дышать.

Похоже, язык запал. Я открыл ножом рот, и посмотрел внутрь. Ну да, так и есть. Схватил валявшуюся рядом рукавицу, и сунул между зубами сбоку. А то вдруг у «клиента» эпистатус, сейчас на фоне кислородного голодания новый припадок начнется — и прощайте, пальцы. Теперь не закроет. Заглянул еще раз в рот. Тут полно крови — прикусил во время припадка. Попытался схватить кончик языка, но пальцы соскальзывали.

— Дайте срочно платок!

Первая сообразила Вика. Дернула батистовый платочек из рукава, протянула мне.

Я обмотал им пальцы, еще раз залез в рот. Ага! Что-то нащупывается. Дернул раз, другой. Наконец, вытащил язык. Парень вдохнул в себя воздух, как в последний раз. Синева начала уходить.

— Жив!

— Смотрите, глаза открыл…

Публика начала креститься.

Я перевернул извозчика на бок, вытащил изо рта руковицу — Несите его в суд, в тепло. И положите вот так же набок. Ясно?

Извозчики согласно закивали.

— Невероятно! Как вы не испугались ему лезть в рот? И как догадались, что запал язык…

В кофейне Виктория болтала без умолку. Я сначала поддакивал, потом просто молча слушал. Мне надо было в туалет, почему-то казалось, что на руках остались следы крови. Странно, конечно, на меня за всю карьеру кубометры разных жидкостей проливались, а тут такое… Но спина не отпускала, а я как представил, что буду лавировать в коляске среди столиков, да еще кого-нибудь задену… Нет, тяжела все-таки жизнь инвалида. Поэтому я молча и, надеюсь незаметно, тер руки салфеткой, спрятав их под столом.

В кофейне практически все сплетничали о свадьбе Николая II. Торжество состоялось в Большой церкви Зимнего дворца, ради бракосочетания царской семье пришлось отступить от траура по почившему Александру III Это вызывало неодобрение в обществе. Неужели нельзя было отложить женитьбу хотя бы на пару месяцев? Да и сама Александра Федоровна тоже вызывала сомнения. Дальняя родственница, «снова немка»…

— Вы опять бледны — заметила Вика в тот момент, когда официант принес нам заказ — кофе и пирожные безе. А я-то нормально не завтракал! Так и захотелось сходу набросится на эти безешки. Может заказать чего-нибудь посущественнее? Но меню кофейни не предполагало чего-либо более существенного. Я остро позавидовал Кузьме, который сейчас в соседней чайной, расположенной во дворах, ест хлеб с маслом и пьет кяхтинский с сахаром вприкуску. Я бы тоже не отказался.