На берегу Севана - Ананян Вахтанг Степанович. Страница 4

Озеро мягко плескалось в своих берегах. Под легким дуновением ветерка тихо шелестела листва прибрежных зарослей.

И вдруг, на мгновение покрыв все эти звуки, где-то в тростниках раздался страшный рев: «Болт… бо-олт… болт!..»

Казалось, кто-то отрывисто, с трудом переводя дыхание, дует под водой в огромную медную трубу.

Услышав эти звуки, дед Асатур вздрогнул и помрачнел.

– Сколько живу на свете, ни одного дня не помню, чтобы вишап не сердился, чтобы зло не кричал! – досадливо качнул он головой.

– По часам можно сказать, когда рассердится и заревет твой вишап, – угрюмо усмехнулся Армен. – Ох, найти бы нам это чудовище, дедушка, – мы с ним тогда поговорили бы по-своему!

Подняв голову, глухо заворчал любимый пес деда, Чамбар. Он только что прибежал из села, нашел хозяина и, мигом проглотив жесткое, пахнущее рыбой мясо выдры, сладко задремал у ног деда.

– Дедушка, ты веришь, что это вишап сердится? – подмигнув товарищам, спросил Камо. В его карих глазах загорелись веселые огоньки.

– Э-эх, внучек, откуда я знаю! Разно болтают. Тетке Тарлан поверишь – не вишап, а дэв. [3] Кум мой Мукел говорил, будто это белый водяной буйвол. Ну, а отец мой, твой прадед…

Заметив, что плечи Камо вздрагивают от еле сдерживаемого смеха, а у Армена лукаво светятся глаза, дед Асатур оборвал свою речь на полуслове.

– Эй, мальчишки, вы что, хотите меня на смех поднять?.. А ты чего фыркаешь? – накинулся дед на Грикора. – Если твои телята опять заберутся в посевы, уши тебе оторву, не погляжу, что ты школьник! – ворчал он, впрочем довольно добродушно.

Грикор, смеясь, подставил старику ухо:

– На, дедушка, оторви… Ну чем же я виноват, что люблю телят? Вот кончу школу – обязательно в институт поступлю. Научусь за животными ухаживать – такую скотину буду выращивать, невиданную!

– Неплохо, сынок, – подобрел дед. – Учение – свет, ничто не сравнится с учением. Но можно и у природы немалому научиться, только наблюдай!.. Сколько лет ты учишься, Камо?

– Восемь.

– А я вот шестьдесят лет читаю книгу природы, а ей и конца нет… Так-то, родные, из школьных книг всего не узнаешь.

– Все, о чем ты читал в книге природы, дедушка, есть и в наших книгах, – сказал Армен.

Старик, казалось, обиделся.

– Как это может быть? – проворчал он недовольно. – Ну, сказано ли в ваших книгах, откуда прилетает столько птиц на наше озеро?

– С юга, с берегов Индийского океана, где они проводят зиму, – ответил, не задумываясь, Армен.

Дед удивленно поднял брови:

– Ну, а скажи: почему у болотных птиц и клюв и ноги такие длинные? У цапли, у журавля, у бекаса. Почему у бекаса тело маленькое, с яйцо, а ноги длинные, как карандаши, и клюв такой же?.. А вон та белая птица, что, как чучело, на одной ноге стоит, – к чему, скажи, ей дана такая длина глупая? – Дед насмешливо посмотрел на мальчиков.

– Потому, – спокойно ответил Армен, – что эти птицы добывают себе пищу из воды, из ила: червей, рыб, лягушек. Будь у них клювы и ноги короткие, они бы с голоду подохли.

– Ах ты, мой ученый! Откуда же ты так много знаешь? Только охотник, что всю жизнь проводит в лесу и в поле, и может знать об этом.

– Обо всем этом давно рассказал Дарвин, он жизнь животных изучал, – ответил за товарища Камо.

– Как я, должно быть. Каждый раз, как пойду на охоту, чьи-нибудь привычки узнаю – то волка, то лисы…

«Дарвин этот, конечно, охотник, и говорить нечего», – подумал старик. Но он не собирался складывать оружие перед Дарвином, каким бы охотником тот ни был. Не может же быть, чтобы кто-нибудь был более сведущ в делах природы, чем известный во всем горном крае охотник Асатур!

– Дарвин – одно, а ты – другое, – улыбаясь, сказал Армен. – То, чему учит Дарвин, имеет мировое значение. Он был человеком большого ума.

– Да-а?.. Большого, говоришь, ума был человек этот ваш Дарвин? – обиделся дед. – Значит, у нас нет ума?.. Ну, раз он такой умный, я ему один простой вопрос задам. Пускай ответит! Новорожденный детеныш дикого барана весит около семи фунтов. Сколько веса в новорожденном медвежонке?

– Тридцать! – не подумав, поторопился сказать Грикор.

Старик ядовито засмеялся.

– Чего ты смеешься? Разве медведь раз в пять не больше барана?

– В том-то и дело, что в пять раз больше. А вот его детеныш в пять раз меньше бараньего – не больше крысы… Вот она, загадка природы! Пусть-ка ваш Дарвин скажет, почему новорожденный медвежонок такой маленький. И еще: почему детеныш дикого барана, не пройдет и двух часов как родился, уже бегает, да так, что ты его и не поймаешь?.. А детеныш медведя, этого огромного зверя, по целым неделям в берлоге отлеживается, пока не вырастет: ни бегать не умеет, ни от врага прятаться.

Армен был несколько смущен.

– Как так? – спросил он. – У такого большого и сильного животного – маленький и слабый детеныш?.. Почему?

– Это тебе не плов, легко не разжуешь, – ответил старик. – Да, мои ученые сынки, природа обо всех своих питомцах думает: от комара до медведя. Если у дикой овцы детеныш родится слабым, его тотчас же съедят лисы, волки. У матери этого ребенка нет оружия, нечем защитить его. Даже рогов нет. А медвежонку чего бояться? И в берлоге он, и кто посмеет его тронуть при такой грозной мамаше? А ну, сунься!

– О том же и Дарвин говорит, дедушка, – сказал, подмигнув товарищам, Грикор.

Дед часто говорил такое, чему не всегда можно было верить, но всегда говорил занимательно.

– Да? – изумился дед. – Ну, значит, Дарвин ходил по нашим дорожкам… А все же знай, что мы и без Дарвина все это видели и понимали.

Дед немного помолчал, потом добавил:

– Если твой Дарвин хочет узнать все тайны природы, он должен позвать к себе охотников и спросить: «А ну, скажите, что интересного вы видели в полях и лесах?» Одному человеку всех дел природы не обнять…

– Ну, вашими спорами сыт не будешь, – вмешался Грикор. – Давайте лучше разведем костер: глядите-ка, какой к нам летит шашлык, – показал он на пролетавшую над ними стаю уток и начал проворно собирать хворост.

– Ты что, дурень, вздумал огонь разводить в такой солнечный, райский день? – спросил дед.

– Охота жареной утятины поесть, дедушка, – сказал Грикор, и, сделав умильное лицо, добавил: – В память своего кума Мукел пристрелил бы ты утку, а, дедушка?

– Птицы, сынок, сейчас несутся, убивать нельзя.

– Селезня убей, селезня можно. Вон селезень, дедушка, роется в водорослях, – показал Грикор на утку с зеленой бархатной шеей.

– Стреляй, дедушка, стреляй! – настаивал и Камо, охваченный волнением.

– Настоящий охотник сначала поднимет птицу на крыло и только тогда стреляет, – поучал старик. – Убить – дело нехитрое. Надо знать, как убить! Надо уметь сбить птицу на лету – вот так, как председатель нашего колхоза Баграт одной пулей сбил фашистский самолет. – Показывая на летящих уток, дед продолжал: – На таком расстоянии надо метить в кончик клюва; пока дробь долетит до цели, утка передвинется вперед, тогда заряд и попадет ей в сердце. Во всем нужен расчет… У человека в вашем телячьем возрасте не хватает выдержки, вот он и стреляет в птиц, когда они летят кучей. «Авось в одну и попаду». Это на дело. Как бы много ни было, все же надо в одну птицу целить и твердо знать, что эта одна – твоя. А если, на твое счастье, заряд попадет и в соседнюю птицу, того лучше!

Тут, как нарочно, несколько уток поднялось из-за камней.

Дед Асатур быстро вскинул ружье и выстрелил. Два селезня с шумом шлепнулись в озеро. Вслед за звучным всплеском воды из-за камышового островка невдалеке от берега донесся детский крик.

– Кто это там? – в изумлении прислушались ребята.

Камо отвязал стоявший у берега рыбачий челнок, прыгнул в него и заработал веслами.

– Камо, внучек, вернись! Куда ты? – закричал ему вслед дед Асатур. – К самому вишапу угодишь! Сколько лет живу, дальше этого места еще не был.