Вдова Клико - Фрипп Хелен. Страница 50

Кухонный стол, который она пожертвовала для этих целей, был старым и прочным, сделан из местного дуба и достаточно велик для шестидесяти бутылок. Когда она сверлила коловоротом отверстия, дерево благоухало ароматами смолы и опилок.

Жозетта постучала в дверь, и Николь досадливо щелкнула языком. Она же строго-настрого приказала: в кухонный погреб нельзя никому.

— Что случилось?

— Здесь мсье Бон, мадам. Я подумала, что вы, может быть, сделаете для него исключение.

Для Луи? Несомненно.

— Впустите его.

Луи поклонился:

— Мне оказана честь быть допущенным к твоим таинствам?

— Тебе можно.

— А что ты делаешь? Жозетта говорит, что ты здесь целые дни пропадаешь.

Николь подняла лампу, освещая старый кухонный стол с четырьмя аккуратными рядами перевернутых бутылок шампанского, всего шестьдесят штук. В горячке желания поскорее осуществить задуманное она все засыпала стружками, а столешница стала рябой от ее неудачных попыток, но диагональные отверстия получились именно такими, как она хотела. Старому столу здорово досталось, но ее идея сработала. Все эти годы Николь искала решение, столетиями ускользающее от усилий виноделов, — в память о Франсуа. Всего несколько изменений и усовершенствований — и voila! Все, что на самом деле было необходимо, это поверить, что у нее получится.

— Ты решила забросить виноделие и стать столяром? — спросил озадаченный Луи.

— Этот стол решит все проблемы с осадком!

— Узнаю этот твой взгляд. Ты придумала невероятный план, который поставит в неловкое положение твоего отца, даст всему городу пищу для сплетен, а мне — еще больше поводов за тебя беспокоиться. Что ты будешь делать с этой деревянной развалиной?

— Не важно, как она выглядит, Луи! Но эта старая деревяшка покончит с нашими нынешними трудностями и обеспечит наше будущее!

— У нас обоих больше сложностей, чем можно решить с помощью побитого кухонного стола, — осторожно заметил Луи.

— У нас больше не будет бракованных бутылок! Времена трудные, и для опытного мастера погреба нужны месяцы, чтобы добиться твоих стандартов прозрачности, когда речь идет о шампанском. Сколько раз ты мне говорил, чтобы я не присылала тебе мутных бутылок?

Луи принялся загибать пальцы, но они очень быстро закончились.

— Куда больше, чем можно показать, — рассмеялся он.

— Я решила проблему осадка, Луи! Больше не надо выкладывать бутылки в песок и надеяться, что выложил без перекоса и что осадок переместится к пробке, а не залипнет на дне и стенках. Не надо больше переливать из бутылки в бутылку, теряя всю игристость и часть драгоценного вина — не говоря уже о том, сколько времени на это уходит даже у лучших погребных работников. И никаких больше «осветлителей» из сомнительных источников.

Николь достала бутылку — очень осторожно, чтобы не взболтать, — и поднесла к фонарю.

— Смотри. Осадок скопился возле пробки, и его можно легко удалить, да так, что пузырьки никуда не денутся. — Она сняла скобу, прижала пробку большим пальцем, ощутила давление, посмотрела на воздушный пузырь, разделяющий вино и осадок. Все правильно, готов к выходу. Ловкое движение крышки — и осадок вылетел наружу, не потревожив шампанского. Быстро вставив пробку, Николь показала шампанское Луи: — Прозрачно, как бриллиант, и никаких потерь. На перемещение осадка к пробке уходит меньше времени, и затраты труда тоже меньше. Практически время обработки сокращается вдвое!

— Черт, ты гений! — Луи схватил бутылку и снова поднес ее к свету. — Чиста, как солнце. Боже мой, мы же сэкономим недели труда… — Он посмотрел на свет перевернутую бутылку, потом снова поставил ее прямо.

— Проще простого. Несколько усовершенствований к многовековому старинному способу, смотри.

Николь вытащила ящик с песком, который спрятала шесть лет назад, в день смерти Франсуа, и показала. Нагнулась, взяла две бутылки, выпрямилась, чуть их встряхнула, снова опустилась на колени возле ящика и поставила бутылки в песок. Потом за ремюажным столом продемонстрировала Луи тот же процесс, но с применением своего нового изобретения. Встав около стола высотой ей по пояс, где стояли все бутылки, она встряхнула и перевернула ряд из пятнадцати за то время, которое в песочнице требовалось для двух.

И наконец — гвоздь программы. Она показала Луи, уже готовому лопнуть от радостного волнения, горлышко бутылки.

— Четыре меловые отметки? — удивился он. Увиденное не произвело на него никакого впечатления.

— Да! Это же очевидно! Когда я ставлю бутылки обратно в песок, никогда не получается точно так же, как было, и снова надо шевелить осадок, если при выставлении угла ошибешься хоть на полсантиметра — а это удлиняет процесс. С моим ремюажным столом все, что должен сделать рабочий, — это выставить бутылку по меловой отметке, вот и все. С таким приспособлением я могу переворачивать тридцать пять тысяч бутылок в день, если хорошенько напрактиковаться. С каждым переворотом осадок придвигается чуть ближе к пробке. Все оказалось до смешного просто, как все лучшие идеи, но ведь работает! Похоже на упражнения на движение и время, как те, что видала я у папы на сукновальной фабрике.

— Пятнадцать тысяч бутылок в день для простых смертных, а для тебя и тридцать пять тысяч получится, не сомневаюсь! Тем не менее преимущество перед всеми нашими конкурентами, тысячи безупречных бутылок за долю того же времени и вполовину меньше трудозатрат. Ты это сделала, Бабушетта! Все наши жертвы и весь риск оказались не напрасны.

Она поклонилась, он зааплодировал.

— Но даже со всем этим наши нынешние трудности не исчезнут как по волшебству. Все равно пройдет еще много времени, прежде чем ты получишь деньги. Рынки все еще мертвы, пусть даже ты заложишь тысячи бутылок безупречного шампанского.

— Знаю, но это рано или поздно откроет для нас новые возможности, Луи. Для твоей семьи, для моей семьи, для всех тех рабочих, которым моя винодельня не чужая. И для себя тоже. Я хочу быть первой, хочу быть лучшей.

— Ты и так всегда ею была.

— Хочу быть лучшей в глазах всего мира. Не только Реймса, не только Франции. Это наша тайна, Луи. Антуан тоже о ней знает. Мы приплатим рабочим, чтобы держали язык за зубами, а работать в шампанских погребах будут лишь немногие избранные. Больше никто не должен об этом знать. Я заложу мое кометное шампанское на новые стойки и буду ждать. Война когда-нибудь кончится.

— Ты не можешь себе позволить ждать. Компания «Вдова Клико» уже стоит на коленях.

— Моя новая постоялица вложит деньги в наше дело, — ответила Николь.

Луи схватился за голову:

— Фея-крестная, Ла Тальен с ее неправедно нажитыми богатствами?

— Именно она. И чем они неправедней, тем лучше — по крайней мере, для меня.

— Тереза чудесная женщина, но рядом с ней всегда неподалеку ходит беда. Будь осторожна, прошу тебя.

Глава двадцать первая

БОГАЧКА, ВОР…

Сентябрь 1813 года

Дом мадам Тальен в Реймсе стал местом притяжения скандалов, но саму Терезу с ее вызывающим поведением более чем терпели. В эти спартанские времена там, где она появлялась, жизнь начинала играть яркими красками. Нынче в Шампани выбор товаров в магазинах оскудел. Наполеон вторгся в Россию, его война с жадностью заглатывала молодых свежих призывников и выплевывала их, изувеченных и сломленных. Тем, кто вернулся, повезло. Родители, видевшие в детстве, до революции, как уносит их любимых нищета, наблюдали теперь, как их собственных детей пожирает война. И Тереза служила желанным отвлечением от забот — возмутительная, блестящая местная знаменитость. Она дергала за ниточки великого Наполеона, ставила на колени могущественных генералов или, что куда более важно, могла замолвить словечко за честолюбивого сына.

Никто не знал, как и почему она может себе позволить такой роскошный особняк на Рю-де-ла-Ваш, но многие подозревали, что без Моэта тут не обошлось. Николь не спрашивала — предпочитала не знать. В год кометы деньги Терезы помогли ей уложить в погреба «Кюве де ля Комет», а заодно ее присутствие помогло Николь пережить рождение первенца у Луи, хотя сама Тереза о такой своей роли не догадывалась. При ней Николь было легче переносить сияние глаз Луи, когда он рассказывал о своем новорожденном сыне, а потом — все более уверенный вид его жены. Николь никогда не встречала их вместе, но видела ее пару раз в городе или когда подвозила Луи к давильне. Они составляли отличную маленькую семью, и Николь ненавидела себя за желчь, подступавшую к горлу при виде их радости.