Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур. Страница 78

– Кандла, я получу кофе сейчас или на ужин?

– Нкози, все готово.

Кандла насыпал в чашку немного коричневого сахара, помешал прутиком и протянул чашку Шону.

Держа чашку обеим руками, Шон подул на жидкость, чтобы охладить ее, и принялся пить, вздыхая при каждом глотке. Зулусы сидели кружком, разговаривали и передавали друг другу табакерки. Каждая реплика, достойная замечания, встречалась хоровым «Правда, правда» и очередной понюшкой. В ленивом потоке беседы возникали и разрешались мелкие споры. Шон слушал, изредка делая замечание или вставляя свой рассказ, пока желудок не подсказал ему, что пора есть. Кандла начал готовить под всеобщим критическим присмотром и градом предложений слуг, которые от безделья становились болтливыми. Он почти закончил жарить тушку цесарки, хотя Мбежане считал, что нужно добавить соли, когда Нонга, сидевший у костра напротив него, вскочил и показал на север. Шон заслонил глаза и посмотрел.

– Боже милостивый! – сказал он.

– Ах, ах, ах! – восклицали слуги.

Под деревьями к ним верхом приближался белый – он удобно сидел на лошади, поставив длинные ноги в стремена, и был уже так близко, что Шон разглядел рыжую бороду, закрывавшую нижнюю часть его лица. Человек был рослый; из высоко закатанных рукавов торчали толстые руки.

– Привет! – крикнул Шон и с готовностью пошел ему навстречу.

На краю лагеря всадник натянул повод. Он неловко спешился и пожал протянутую руку Шона. Шон почувствовал, как кости его пальцев едва не трескаются в этом пожатии.

– Привет, парень! Как дела?

Говорил человек на африкаансе. Его голос соответствовал размерам тела, а глаза оказались на уровне глаз Шона. Они безжалостно жали друг другу руки, смеясь и искренне произнося обычные приветственные банальности.

– Кандла, тащи бутылку бренди, – крикнул через плечо Шон и обратился к буру: – Проходите, вы как раз поспели к завтраку. Мы должны отметить встречу. Черт побери, как приятно снова видеть белого человека!

– Значит, вы здесь одни?

– Да, заходите, садитесь.

Шон разлил бренди, и бур поднял свой стакан.

– Как вас зовут?

– Кортни, Шон Кортни.

– А меня Ян Паулюс Леруа, рад знакомству, минхеер.

– Ваше здоровье, минхеер, – ответил Шон, и они выпили. Ян Паулюс ладонью вытер усы и тяжело выдохнул, вернув в рот вкус бренди.

– Хорошо, – сказал он и протянул свой стакан.

Они возбужденно разговаривали – долгое отсутствие собеседников развязало языки, и хотелось сразу все рассказать и задать множество вопросов. Встречи в буше всегда таковы. Тем временем уровень бренди в бутылке быстро понижался.

– А где ваши фургоны? – спросил Шон.

– В часе или двух езды. Я поехал вперед на поиски реки.

– Сколько человек в вашей группе?

Шон смотрел на его лицо и задавал вопросы, только чтобы услышать голос другого человека.

– Ма и па, младшая сестра и моя жена. Кстати – вам нужно переместить фургоны.

– Что? – удивился Шон.

– Это мое место, – объяснил бур. – Видите, вон следы моего костра, это мой лагерь.

Улыбка исчезла с лица Шона.

– Оглянитесь, бур, перед вами вся Африка. Выбирайте любое место, кроме того, на котором я сижу.

– Но это мое место. – Ян Паулюс слегка раскраснелся. – Возвращаясь с охоты, я всегда устраиваюсь здесь.

Характер встречи изменился за несколько секунд. Ян Паулюс вдруг встал и пошел к своей лошади. Наклонился, затягивая подпругу, и потянул ее с такой силой, что лошадь оступилась. Сев в седло, он посмотрел на Шона.

– Уберите фургоны, – сказал он. – Сегодня мой лагерь здесь.

– Ручаетесь? – мрачно спросил Шон.

– Посмотрим! – ответил Ян Паулюс.

– Конечно, посмотрим, – согласился Шон.

Бур повернул лошадь и уехал. Шон смотрел, как он скрывается среди деревьев. И только потом позволил себе проявить гнев. Он кругами ходил по лагерю, приходя все в большую ярость, время от времени останавливался и смотрел в ту сторону, откуда должны были появиться фургоны бура, но за внешними признаками негодования таилось нехорошее предчувствие драки. Кандла принес ему еду, бегал за ним с тарелкой. Шон нетерпеливо отогнал его и продолжал нервозно патрулировать свою стоянку. Наконец вдали послышалось щелканье хлыста, вызывающе заревел бык, и ему тут же ответили быки Шона. Залаяли собаки, и Шон нетерпеливо подошел к фургону с северной стороны лагеря и с деланной небрежностью прислонился к нему. Из-под деревьев показалась длинная цепочка фургонов. На козлах переднего фургона видны были яркие цветные пятна.

Женские платья! В обычных обстоятельствах Шон уже раздул бы ноздри, как застоявшийся жеребец, но сейчас все его внимание сосредоточилось на более крупном из двух всадников. Ян Паулюс ехал перед отцом, и Шон, сжимая кулаки, наблюдал за их приближением. Ян Паулюс сидел в седле прямо; он остановил лошадь в десяти шагах от Шона и большим пальцем, толстым и коричневым, как жареная сосиска, сдвинул шляпу на затылок; чуть уколол лошадь шпорами, заставив ее затанцевать, и с деланным удивлением спросил:

– Что, Rooi Nek, [28] ты все еще здесь?

Собаки Шона бросились навстречу другой своре и теперь толпились в сдержанной суете взаимного принюхивания, ощетинившись и ритуально помечая землю мочой.

– Почему бы тебе не залезть на дерево? – предложил Шон. – Там тебе будет привычней.

– Вот как?

Ян Паулюс приподнялся в стременах, высвободил правую ногу, перенес ее через лошадиный круп, спешиваясь, и Шон подскочил к нему. Лошадь нервно попятилась, бур потерял равновесие и вцепился в седло. Шон протянул руку, схватил бура за рыжую бороду и дернул.

Ян Паулюс, чья нога застряла в стремени, отлетел назад, размахивая руками, и повис, как гамак, между рвущейся лошадью и руками Шона. Шон зарылся пятками в песок, наслаждаясь ревом бура.

Взбудораженные примером Шона собаки спешно завершили ритуальную церемонию и вцепились друг в друга; шерсть полетела, как песок Калахари в бурю.

Стремя оборвалось; Шон упал и вскочил как раз вовремя, чтобы встретить нападение Яна Паулюса.

Он погасил удар бура, но сила этого удара поразила его; они сошлись грудь к груди, и Шон понял, что встретил равного по силе противника. Они молча напрягались, бороды их соприкасались, глаза разделяло несколько дюймов. Шон переместил свой вес и попытался бросить бура, но Ян Паулюс встретил и удержал его, точно опытный танцовщик. Потом пришла его очередь – он согнул руку Шона, и тот крякнул от усилий, которые потребовались, чтобы помешать противнику.

Вмешался папаша Леруа – подведя лошадь и разогнав собак, он со свистом взмахнул хлыстом из кожи гиппопотама.

– Остановитесь, разбойники, прекратите! Хватит!

Шон вскрикнул от боли, получив хлыстом по спине, а от следующего удара так же громко вскрикнул Ян Паулюс. Они расцепились и отступили перед тощим стариком на лошади.

Подъехал первый фургон, и женщина весом в двести фунтов крикнула с козел:

– Зачем ты их остановил, упа?

– Зачем позволять им убивать друг друга?

– Стыдись, ты портишь мальчикам забаву! Не помнишь, как сам любил подраться? Или ты уже так стар, что забыл радости молодых? Оставь их в покое!

Упа, поколебавшись, свернул хлыст и перевел взгляд с Шона на Яна Паулюса.

– Уходи оттуда, старый задира! – приказала его жена. Она походила на гранитный холм, груди не вмещались в блузу, а руки были коричневые и толстые, как у мужчины. Широкие поля шляпы закрывали лицо, но Шон видел, что оно розовое и похоже на пудинг; люди с такими лицами охотней улыбаются, чем хмурятся. Рядом с ней сидели две девушки, но у Шона не было времени разглядывать их. Упа отвел свою лошадь, и Ян Паулюс снова двинулся на него. Шон встал на цыпочки, чуть присел и, думая о силе противника, которую только что почувствовал, наблюдал, как Ян Паулюс приближается, чтобы угостить его главным блюдом, не уверенный, что сможет его прожевать.

Ян Паулюс проверил защиту Шона длинным ударом справа, но Шон отклонил голову, и густая борода смягчила удар; сам он ударил Яна Паулюса в ребра снизу, под поднятую руку. Ян Паулюс хмыкнул и отскочил. Забыв свои призывы, упа Леруа с растущим удовольствием наблюдал за ними. Драка предстояла добрая. Они стоили друг друга – оба под тридцать лет, рослые, быстрые и крпко стоящие на ногах. Оба дрались и раньше, дрались часто – это было видно по тому, как они испытывали друг друга, уворачиваясь от удара в последнее мгновение, раскрываясь так, что менее опытный человек воспользовался бы этим на свою беду, и сразу отскакивая.