Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур. Страница 89

– Да ведь это море! – закричал он, и Хлуби засмеялся вместе с ним, ибо это было божественное чувство – стоять над миром. Они нашли более легкую дорогу по восточному склону и по ней спустились на прибрежную равнину. У подножия гор они наткнулись на туземную деревню. Для Шона было потрясением снова увидеть обработанные земли и человеческие жилища. Последнее время ему стало казаться, что он и его свита – единственные люди на земле.

При виде Шона все жители деревни скрылись. Матери хватали детей и бежали так же быстро, как мужчины. В этой части Африки все еще жива была память о работорговцах. Через две минуты Шону снова начало казаться, что он остался на земле в одиночестве. С обычным для зулусов презрением ко всем остальным африканским племенам Хлуби покачал головой.

– Обезьяны, – сказал он.

Они спешились и привязали лошадей к большому дереву посреди деревни. Потом сели в тени и стали ждать. Хижины травяные, их крыши почернели от дыма, и повсюду в голой земле копаются куры. Через полчаса Шон заметил выглядывающее из кустов черное лицо и притворился, что не обращает на него внимания. Вслед за лицом неохотно показалось и тело. Шон продолжал прутиком чертить рисунки на земле у ног. Краем глаза он следил за неуверенным приближением. Это был старик с худыми, как у журавля, ногами, с глазом, закрытым мутным бельмом.

Шон заключил, что соплеменники отправили старика послом, рассудив, что с его гибелью племя в общем ничего не потеряет.

Он поднял голову и радостно улыбнулся. Старик замер, затем его губы изогнулись в улыбке облегчения. Шон встал, отряхнул руки о штаны и подошел пожать старику руку. Тогда из кустов появилось множество людей – с криками и смехом они возвращались в деревню. Они окружили Шона, трогали его одежду, смотрели ему в лицо и радостно вскрикивали. Было очевидно, что большинство их раньше никогда не видели белого человека. Шон пытался стряхнуть с себя Одноглазого, который держал его за руку, как собственник. Хлуби презрительно стоял у дерева, не принимая участия в церемонии знакомства. Одноглазый прекратил сумятицу, прикрикнув на соплеменников хриплым от старости голосом. Храбрость, которую он проявил раньше, теперь принесла свои плоды. По его команде полдюжины молодых женщин убежали и тотчас вернулись с резным деревянным стулом и шестью глиняными кувшинами местного пива. За руку, которую он не отпускал ни на мгновение, Одноглазый привел Шона к стулу и заставил сесть; жители деревни расселись кружком, и одна из девушек подала Шону самый большой горшок с пивом. Пиво было желтое и слегка пузырилось, и желудок Шона восстал против его вида. Но потом Шон посмотрел на Одноглазого, который тревожно следил за ним, поднял горшок к губам и отпил.

И, удивленный, улыбнулся: пиво оказалось мягким и приятно терпким.

– Хорошо, – сказал он.

– Караша, – подхватили жители деревни.

– Ваше здоровье, – сказал Шон.

– Рове, – дружно сказали туземцы, и Шон выпил. Другая девушка поднесла горшок Хлуби. Она наклонилась перед ним и застенчиво протянула горшок. На ней была юбочка из пальмовых листьев, закрывавшая тело спереди, но зад был совершенно открыт, а груди размером и формой напоминали спелые дыни. Хлуби смотрел на них до тех пор, пока девушка не опустила голову; тогда он поднес горшок к губам.

Шону нужен был проводник к ближайшему португальскому поселку. Он посмотрел на Одноглазого и сказал:

– Город? Португальцы?

Одноглазый едва не потерял сознание от внимания Шона. Он опять схватил руку Шона, прежде чем тот смог ее убрать, и яростно затряс.

– Перестань, проклятый придурок! – раздраженно сказал Шон, и Одноглазый улыбнулся и кивнул, потом, не выпуская руки Шона, произнес обращенную к односельчанам выразительную речь. Шон тем временем пытался вспомнить название одного из португальских портов на побережье. И, вспомнив, выкрикнул:

– Нова Софала!

Одноглазый неожиданно умолк и посмотрел на Шона.

– Нова Софала, – повторил Шон и неопределенно указал на восток, и Одноглазый обнажил десны в широчайшей улыбке.

– Нова Софала, – согласился он и уверенно показал; через несколько минут они поняли друг друга и договорились, что он и будет проводником. Хлуби оседлал лошадей, Одноглазый принес из одной из хижин травяную циновку для сна и боевой топор. Шон сел верхом и посмотрел на Хлуби в ожидании, что тот сделает то же самое, но Хлуби повел себя странно.

– Да? – покорно спросил Шон. – В чем дело?

– Нкози. – Хлуби смотрел на ветви дерева над ними. – Вьючную лошадь может вести Одноглазый.

– Можете это делать по очереди, – ответил Шон.

– Нкози, может, ты будешь возвращаться через эту деревню?

– Конечно, – сказал Шон, – нам ведь нужно будет оставить здесь Одноглазого. А почему ты спрашиваешь?

– У меня колючка в ноге, нкози, и она причиняет мне боль. Если я тебе не нужен, я подожду тебя здесь. Может, к тому времени колючка выйдет.

Хлуби снова посмотрел на ветки дерева и в замешательстве переступил с ноги на ногу. Шон не заметил, чтобы он хромал, и удивился, к чему Хлуби притворяется больным. Но тут Хлуби не удержался и посмотрел туда, где в окружении жителей деревни стояла девушка. Юбочка ее, очень маленькая, с боков ничего не закрывала. Тут Шон все понял и усмехнулся.

– Колючка, о которой ты говоришь, конечно, причиняет боль, но она у тебя вовсе не в ноге. – Хлуби снова переступил с ноги на ногу. – Ты ведь сказал, что они обезьяны. Переменил мнение?

– Нкози, они поистине обезьяны, – вздохнул Хлуби. – Но очень дружелюбные обезьяны.

– Что ж, оставайся… но смотри не слишком изнуряй себя. Нам еще нужно на пути домой пересечь горы.

Глава 22

Одноглазый очень гордился тем, что вел лошадь.

Через высокую траву, мангровые рощи, густые жаркие джунгли – и наконец по белым коралловым пескам между изогнутыми стволами пальм они вышли к морю. Нова Софала оказалась крепостью с медной пушкой и толстыми стенами. Море у крепости было коричневым из-за расположенного рядом устья реки.

Увидев Шона, часовой у ворот воскликнул «Madre de Diо!» [33] и сразу отвел его к коменданту. Комендант, маленький человек с желтым от лихорадки лицом и в потемневшей от пота рубашке произнес «Madre de Diо!» и оттолкнул свой стул от стола. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что вопреки наружности этот грязный бородатый гигант не представляет опасности. Комендант говорил по-английски, и Шон изложил ему свои обстоятельства.

Конечно, ему помогут. В крепости три миссионера-иезуита, только что прибывшие из Португалии и жаждущие работы. Шон может выбрать любого из них, но сначала он должен вымыться, пообедать с комендантом и помочь ему оценить вина, прибывшие на том же корабле, что и миссионеры. Шон решил, что это хорошая мысль.

За обедом он познакомился с миссионерами. Все это были молодые люди, с еще розовыми лицами – африканское солнце не успело наложить на них свой отпечаток. Все трое готовы были отправиться с ним, но Шон выбрал самого молодого – не за внешность, а скорее за имя, в котором звучала героическая нотка – отец Альфонсо. Иезуиты рано ушли спать и оставили коменданта, четырех младших офицеров и Шона за портвейном. Выпили за королеву Викторию и ее семью и за короля Португалии и его семью. От этого их охватила такая жажда, что они пили за отсутствующих друзей, потом друг за друга. Комендант и Шон поклялись в вечной дружбе и верности, и комендант ужасно опечалился, заплакал, и Шон потрепал его по плечу и предложил станцевать для него «Лихого белого сержанта». Комендант ответил, что сочтет это великой честью и будет очень рад лично принять участие в танце. Танцевали на столе. Комендант отлично держался, пока не переоценил размеры стола.

Шон помог офицерам перенести его в постель, а наутро вместе с отцом Альфонсо и Одноглазым отправился обратно.

Теперь любая задержка раздражала Шона: ему не терпелось вернуться к Катрине. Английский отца Альфонсо был не лучше, чем португальский Шона. Это затрудняло их общение, но Альфонсо справился с этой трудностью: почти все время говорил он.