Покоряя Эверест - Мэллори Джордж. Страница 43

19 мая в 8:45 утра мы покинули лагерь, захватив постельные принадлежности и все подходящие для носильщиков теплые вещи. День был погожий и солнечный. В час дня мы с Нортоном ставили палатки, пока Морсхед и Сомервелл закрепляли еще одну веревку между террасой, где разбили наш лагерь, и самим перевалом. Эти хозяйственные хлопоты заняли вторую половину дня, и, когда в 4:30 вечера наступил закат, мы довольно уютно и комфортно устроились на ночевку, гордые тем, что у нас теперь есть шесть термосов.

Перспективы выглядели необычайно многообещающими. Утром мы намеревались продолжить путь всего с четырьмя грузами – туда входили две самые маленькие палатки, два двухместных спальных мешка, еда на полтора дня, котелки и два термоса. Наши девять кули, которых разместили по трое в палатках Маммери, были в идеальной форме, так что у нас было по два носильщика на каждый груз, и даже с одним человеком в запасе. Все было столь удачно и качественно организовано, что мы почти не сомневались, что завтра же сможем разбить лагерь еще выше по склону горы [18].

Дальнейшие задержки были вызваны хлопотами по приготовлению еды. Было несложно заварить чай с горячей водой из наших термосов, но мы решили начать день еще и со щедрых порций спагетти. К сожалению, две банки консервированных спагетти не провели всю ночь с нами в палатках, бережно согреваемые теплом человеческих тел, а были забыты снаружи, на холодном снегу, и в итоге спагетти стали съедобны только после длительной разморозки.

В результате мы стартовали с опозданием на час, в 7 утра, и поспешили к Северному седлу, откуда под плавно возрастающим углом поднимается широкий заснеженный хребет. Было ясно, что рано или поздно нам придется вырубать ступени в твердой поверхности. Но поначалу нам удавалось избежать этого труда, следуя по каменному гребню на западной стороне.

Морсхед, если считать его бодрый настрой признаком хорошей физической формы, выглядел сильнейшим в отряде и шел первым. В это погожее раннее утро мы продвигались в удовлетворительном темпе. Возможно, мы в итоге и смогли бы разбить лагерь на требуемой высоте в 26 000 футов. Но «утреннее солнце внушает ложную надежду!».

Вскоре мы поняли, что день был вовсе не идеальным: солнце по-настоящему не грело, а с запада дул холодный ветер. Всякий раз, когда мы останавливались, я ловил себя на том, что стучу носками обуви по камням, чтобы согреть пальцы ног, и был вынужден надеть свою запасную теплую одежду – шерстяной шетландский свитер [337] и шелковую рубашку. Носильщики же мерзли все сильнее по мере подъема. Каменный хребет резко оборвался, и стало ясно, что нам пора как можно скорее найти укрытие на его восточной стороне, чтобы вообще суметь разбить лагерь. Вырубать ступени на больших высотах – это всегда тяжкий труд. Правильный метод рубить их в твердом снегу – это вырубать одну ступень за один взмах ледоруба, а затем сразу же притаптывать ногой только что проделанную лунку. Но такой способ требует вложения в удар всей силы, и протаптывать лунку также нужно с усилием. Выше в Гималаях любитель, вероятно, предпочел бы вырубать ступени за два или три менее сильных удара. Но при любом методе 300 футов [338] такой работы, особенно в спешке, чрезвычайно утомительны, и около полудня мы были рады отдохнуть, укрывшись под скалами на высоте около 25 000 футов [339].

Теперь не могло идти и речи о том, чтобы поднять наши грузы еще намного выше перед установкой нового лагеря. Носильщики должны были вернуться в предыдущий лагерь: дальнейшая работа в таких условиях подвергла бы их неоправданному риску. Их нужно было отправить вниз до того, как они получат обморожение, да и погода могла испортиться. При худшей погоде кому-то из нас пришлось бы сопровождать их на спуске, но пока еще условия позволяли безопасно отпустить их одних. С того места, где мы находились, не было видно подходящего места для лагеря, поэтому мы перебрались на защищенную сторону, смутно надеясь найти его там. В конце концов носильщики с Сомервеллом заявили, что нашли нужное место, и принялись возводить на крутом склоне горы каменную насыпь, чтобы вышло сравнительно ровное место для одной из палаток Маммери.

Нортон и я, неловко подражая их действиям, приступили к возведению другой насыпи под палатку, но в нашем случае все почему-то рассыпалось. Мы повторили попытку в одном месте, затем в другом, но все они провалились, пока мы не нашли крутую скальную плиту, которая хотя бы была надежной сама по себе. Там нам удалось подсыпать камней на ее низком краю так, чтобы суметь на ней разместиться. Здесь мы наконец-то и разбили нашу палатку, но она лишь одной своей половиной стояла на ровной плите, а другой – на камнях. Более неудобного расположения нельзя было и придумать, поскольку, когда мы, тесно прижавшись, лежали внутри, один человек неизбежно скатывался на другого, до адской боли вдавливая его в и без того острые камни под другой половиной настила.

Две наши маленькие палатки в 50 ярдах друг от друга жались под скалами с подветренной стороны, хотя бы для видимости безопасности. В каждой палатке лежал двухместный спальный мешок, в котором можно было согреться ночью. Сомервелл с большим трудом растопил снег, чтобы мы могли кое-как перекусить, и вскоре каждый спальник приютил по паре тесно прижавшихся людей, согревающих друг друга – и согретых надеждой, что завтрашний день восхождения будет непохож на все остальные, ведь мы собирались стартовать с точки, расположенной на поверхности земли на такой высоте, где ранее не ступала нога человека.

Но до этого момента никто из нас не осознавал, как сильно мы успели пострадать от холода. Теперь же ухо Нортона распухло так, что стало в три раза больше обычного размера и доставляло значительные неудобства, ограничивая набор допустимых положений для наших конечностей в этой тесной обители. Три моих пальца также оказались затронуты морозом. Но, к счастью, на ранних стадиях обморожение не ведет к серьезным последствиям. Гораздо сильнее досталось Морсхеду. Днем он слишком поздно надел свой лыжный костюм, защищающий от ветра. По прибытии в лагерь он замерз и, очевидно, чувствовал себя неважно. Мы также сожалели, что лишились рюкзака Нортона: он соскользнул с его колен во время привала и теперь, должно быть, лежит где-то у подножия ледника Ронгбук вместе с запасом теплых вещей для ночевки. Однако нам хватило тех вещей, что еще остались.

Нашей главной тревогой была погода: к вечеру западный ветер стих, и все прочие признаки предвещали перемены. В течение ночи мы время от времени убеждались, что на небе видны звезды. Но ближе к рассвету с досадой заметили, что земля снаружи стала белоснежной. Чуть позже, прислушавшись, мы услышали, как по палаткам сыпет мелкий град, а выглянув из входного проема палатки, увидели, что с востока наползают облака и туман, несомые муссонным потоком.

В 6:30 утра, когда появились признаки улучшения погоды, мы нехотя выбрались из спальников и взялись за готовку. Быстро нашелся только один термос, так что процесс приготовления завтрака оказался долгим и холодным. Еще один злополучный рюкзак с провизией соскользнул с нашего карниза, но, пролетев сотню футов или больше, чудесным образом застрял на небольшом выступе. Морсхед смог вернуть его, прилагая героические усилия.

Около 8 утра все было готово к старту. Мы не обсуждали, стоит ли нам продвигаться дальше при таких условиях. Выпавший снег был очевидной помехой, и следовало ожидать еще больших проблем. Но подобная погода, даже со всеми ее недостатками с точки зрения альпинизма, может и не предвещать беды. На больших высотах снег падает мягко, и ветер не превращает его в метель. Так что, когда мы решили продолжать восхождение, остались лишь мелкие опасения на этот счет. После долгой и тягостной ночи мы все ощущали себя разбитыми. Я надеялся, что простое глубокое дыхание и усилия на первых ступенях подъема заставят меня взбодриться и что нам всем полегчает, как только мы начнем двигаться.