Полибий и его герои - Бобровникова Татьяна Андреевна. Страница 55

Итак, даже очутившись в шумной эллинизированной столице, полной неотразимых соблазнов для молодого человека, этот загадочный юноша тут же убегал из царского дворца в заповедные леса и рощи. Довольно необычный выбор!

Второй страстью Публия были эллинские науки, он с головой погрузился в их изучение и читал запоем книгу за книгой. Жил в то время в Риме очень интересный и оригинальный человек. Звали его Сульпиций Галл. Он был знатного рода, достиг высших магистратур, но более всего любил эллинскую культуру (Cic. Brut. 78). Он был знатоком греческой литературы, однако главной страстью его была астрономия. «Мы видели, как в своем рвении измерить чуть ли не все небо и землю тратил последние силы Гай Галл… сколько раз рассвет заставал его за вычислениями, к которым он приступил ночью, сколько раз ночь заставала его за занятиями, начатыми утром!» — говорит о нем Цицерон устами одного своего героя (De senect. 49).

Сульпиций Галл был другом Эмилия Павла и служил под его началом во время войны с Персеем. И тут его таланты сослужили неожиданную службу. В ночь перед битвой при Пидне произошло полное лунное затмение. В лагере началась паника. Римляне кричали, призывая луну вернуться, стучали в медные щиты и тазы, протягивали к небу пылающие факелы (Plut. Paul. 17).

— Помню, я был совсем мальчишкой, — рассказывает у Цицерона Сципион. — Отец, тогда консул, стоял в Македонии, и мы все были в лагере. Наше войско объято было суеверным ужасом: была ясная ночь, и вдруг полная сияющая луна исчезла. И вот Галл — тогда он был у нас легатом, — …во всеуслышание объяснил, что вовсе это не чудо: это явление произошло теперь оттого, что солнце заняло такое положение, что не может освещать своим светом луну, и подобное явление всегда будет происходить через определенные промежутки (De re publ. I, 23).

«Римским воинам мудрость Галла казалась почти божественной». У македонцев же не нашлось подобного человека. Они «усмотрели во всем случившимся недоброе знамение, предвестие гибели… Стон и вопли стояли в македонском лагере, покуда луна, вынырнув из мрака, не засияла снова» (Liv. XLIV, 37, 8–9).

Римляне очень уважали Сульпиция Галла, но считали большим чудаком, который витает в заоблачных высях и не видит того, что под ногами. Сципион был другого мнения. Увлечение Галла передалось ему, и теперь они уже вдвоем целые дни витали в звездных пространствах. Во времена Ганнибаловой войны Марцелл, взяв Сиракузы, вывез оттуда две сферы Архимеда. Одну посвятил в храм Чести и Доблести, другая осталась у него в доме. То были небольшие планетарии, Сульпиций Галл приводил их в движение и объяснял своему юному другу устройство звездного неба. И Сципион, забыв все на свете, мог часами его слушать (De re publ. I, 21–30).

Третьей страстью его было общество друзей. Это была именно страсть. У него был особый дар сходиться с людьми. Мало кого в истории любили так, как Сципиона. Полибий уже узнал на собственном опыте, как он умеет привязывать к себе сердца. И всю дальнейшую жизнь мы видим Сципиона всегда окруженным друзьями. Среди друзей этих были совершенно разные люди. Были греки и римляне, были ученые и воины, были юристы и поэты. Казалось странным, что они вообще находят общий язык. Но всех их тянул один магнит — сам Сципион. В Риме его дом всегда был полон гостей. А стоило ему уехать за город, и на его виллу тянулся поток друзей и знакомых. Ранним утром, едва он успевал открыть глаза ^{45}, к нему врывалась веселая толпа приятелей. Друзья неделями жили в его доме, вместе с ним они гуляли, болтали, спорили, шутили, придумывали веселые игры.

Но то были не просто веселые приятели, товарищи игр и забав. Нет. Их связывали неразрывные узы, они умели делить не только радость, но и горе. Ни разу не покинули они его в трудную минуту. Они следовали за ним в опаснейших войнах, скакали за ним вслед по знойным равнинам Ливии и суровой Иберии. Сам же Публий считался самым верным другом в Риме. Для друзей он не жалел ничего — ни денег, ни времени, ни сил. Поэтому, когда Цицерон написал трактат «О дружбе», где доказывает, что это вовсе не взаимовыгодный союз и не легкие приятельские отношения, а святое, божественное чувство, которое поднимает нас к небесам, героем своего произведения он сделал Сципиона. Только он показался оратору достойным столь высокого понятия о дружбе.

Сципион был начисто лишен сословных предрассудков, которым так предан был его отец. Рассказывают, что однажды, уже после смерти Павла, он по обыкновению появился на Форуме в довольно пестром и простонародном обществе. Их увидал один знатный человек, помнивший его отца. Он был потрясен и горестно возопил, что Эмилий Павел, наверно, стонет в подземном царстве, видя это душераздирающее зрелище (Plut. Paul. 38; Cic. De amic. 63; 89; Ter. Adelph. 21). В отличие от отца Сципион не имел вкуса к роскошным и изысканным пирам. Дорогая посуда и дорогие закуски его совершенно не интересовали, а парадные обеды вызывали одну скуку. У него было всегда просто и весело (Cic. De fin. II, 8; Hor. Sat. II, 1).

Сципион любил затевать интересные споры на отвлеченные темы. И в то же время обожал веселые детские игры. В нем вообще много было детского. Один из гостей вспоминал, как Сципион и его друзья носились вокруг стола и бросали друг в друга салфетками. Сципиона считали впоследствии самым остроумным человеком Рима. Друзья же называли его ειρων. Это значит притворщик и насмешник. Такое имя он получил за то, что обожал разыгрывать и мистифицировать приятелей, сохраняя при этом самое невозмутимое и серьезное лицо. На это он был великий мастер (Cic. De or. III, 270; Brut. 299; Acad. II, 16).

В Риме рассказывали об одной такой мистификации Сципиона. Говорили, что он вместе со своим другом Гаем Лелием сидит, запершись на своей вилле, и пишет комедии в стихах, а потом ставит под чужим именем. «Публий Африканский, пользуясь личиной Теренция, ставил на сцене под его именем пьесы, которые писал дома для развлечения», — говорит один современник (Suet. Ter. 3) ^{46}. Этот Теренций, вольноотпущенник, ровесник Сципиона, с недавнего времени часто бывал в его доме и считался его протеже. Конечно, это уж был венец всех сумасбродств!

Итак, Полибий неожиданно очутился в веселой молодой компании.

Теперь перед ним стояла трудная задача. Он обещал руководить своим названым сыном и помочь ему занять достойное место в государстве. И, конечно, тут была главная загвоздка. По сути, надо было посоветовать ему бросить все свои причуды, выйти, наконец, из мира грез и мечтаний, начать прилежно посещать Форум и вообще жить, как все. Но вот этого-то Полибий не мог и не хотел. Дело в том, что он уже подпал под очарование странного поэтического юноши. И потом его самого увлекла эта жизнь, столь непохожая на жизнь политика, которую он вел в Пелопоннесе. Ему нравилась любовь мальчика к наукам, и они подолгу занимались вместе. Ему нравились далекие прогулки, и Сципион «нашел в Полибии столь же страстного охотника», как и он сам (XXXII, 15, 9). Теперь они почти всегда охотились вместе. Между прочим, грек узнал, что кроме книг Сципион привез из Македонии собак. Собак, кстати, они в семье все обожали. Полибий мог не раз видеть, как маленькие дочки Эмилия часами играли и возились с собаками. Рассказывают, что, когда Павла избрали консулом, он вернулся домой поздно и, «целуя свою дочку Терцию, тогда еще совсем малышку, заметил, что она грустненькая.

— Что с тобой, милая Терция, — спросил он, — почему ты грустишь?

— Ах, папа, — ответила она, — Перса умер!

Тогда он крепче обнял девочку… А умер щенок по имени Перса» (Cic. Div. 103).

Полибий считал, что охота закаляет мужчину, и это в тысячу раз лучше, чем сутяжничать на Форуме. И он с радостью замечал, что его воспитанник, несмотря на хрупкое сложение, силен, ловок, вынослив, прекрасный наездник и неутомимый ходок.