Год любви - Томас Рози. Страница 85

Элен смотрела ему вслед, и в ее груди, как всегда, боролись нежность и тревога. Еще один день…

В последний вечер Том медленно брел по узеньким улочкам по направлению к колледжу Крайст-Черч. Это был канун летнего равноденствия, толстые каменные стены, казалось, уже насытились светом и теплом. Том обошел вокруг Нового Колледжа и побрел еще медленней, дойдя до больших газонов, где благоухало разными травами. В тишине по лужайкам разносился стук крокетных молоточков и шаров, радостные возгласы. Звуки музыки, доносившиеся из окон, громко разносились по лужайкам, а потом стихали, поглощенные густыми кронами деревьев. Том остановился в тени монастыря, где царила тишина, его рубашка призрачно белела в сумерках. Прислонившись к стене возле низкой старинной арки, Том глядел, как во дворе, поросшем дерном, сгущаются тени, однако на самом деле он был слеп и глух ко всему. Мысли его были не здесь, они блуждали далеко. Том напряженно думал. Наконец он отстранился от покатого, нагревшегося за день на солнце камня и решительно зашагал вперед. Пыльный светофор на повороте шоссе горел слишком ярко, по дороге ехало слишком много машин. Том быстро пересек шоссе, и как только очутился на маленьких, мощенных булыжником улочках, городской шум стих. Том поднял глаза на узкую полоску синего неба, и на его лице мелькнула улыбка. Он вдруг вспомнил Нью-Йорк.

«Трудно себе представить что-нибудь более отличающееся от Оксфорда с его изумрудно-зелеными лужайками и опоясывающими город заливными лугами, на которых растет прохладная, сочная трава, чем Манхэттен в разгар знойного лета», – подумал Том.

Но этот год, который он проводил в Оксфорде, заканчивался, и Том собирался домой. Он сделал все, ради чего приехал сюда, но оставалось еще одно – то, что вдруг стало для него важнее всего на свете. Без этого все становится бессмысленным: и то, где он был, и то, чем занимался.

Это «одно» – Элен.

Хрупкая, упрямая, холодная и страстная Элен… Он желал ее больше всего на свете. Больше, чем все театры Грега Харта вместе взятые, она была для него важнее успеха, признания и творческой мощи, которых он всегда так жаждал. Без Элен все это было ему не нужно, Том это прекрасно понимал. Он всегда знал, чего хотел. Именно тогда, на новогоднем балу, он разглядел в глазах Элен, в которых разгоралось гневное пламя, силу, которая заворожила его гораздо больше, чем умелое кокетство Пэнси. Том принялся наблюдать за Элен, и постепенно его интерес к Пэнси угас. Шли недели, и дружеские чувства, которые он испытывал к Элен, переросли в нечто более значительное. Том хладнокровно ждал, пока чары Оливера спадут с нее, да и инцидент на новогоднем балу позабудется, но очень быстро ему стало понятно, что благоприятный момент упущен.

В дело вмешался Дарси.

И все же Том ждал, не предпринимая никаких шагов, ибо был уверен, что в конце концов они все равно будут вместе. Поскольку Том всегда знал, что ему нужно, он давно привык добиваться своей цели. Теперь он ругал себя за самоуверенность. Он допустил, что Элен уехала в Венецию, и она вернулась оттуда помолвленной! А ведь Элен – Том прекрасно это понимал – не нарушала своих обещаний. Отчасти поэтому он ее и полюбил.

И все же надо попытаться заставить ее нарушить данное слово! Он должен это сделать, потому что без памяти влюблен в нее. Более того, он уверен, что и она его любит! Тома очень расстраивала мысль, что в этом замешан Дарси, он переживал за Дарси больше, чем за себя.

Том стоял у ворот: именно сюда он привел когда-то Элен, чтобы она спасла Оливера и спектакль. За воротами начинался величественный Кентерберийский Двор. Каменный вазон, в котором росли ноготки, резко выделялся на общем фоне, над цветами, жужжа, кружили пчелы. Успокоенный этим ленивым жужжанием, Том поглядел вверх и увидел, что занавески на большом окне Оливера задернуты. Он сразу нахмурился и взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки.

– Оливер!

Первая дверь оказалась открытой, другая распахнулась, едва он к ней прикоснулся. Том тяжело перевел дух и огляделся. В темноте белела голова Оливера и поблескивал голубоватый экран телевизора. Профиль Богарта занимал весь экран… Оливер повернул голову, вглядываясь в темноту.

– Харт? Спасибо, что зашел, – Оливер потер лицо. – Ну, почему мне совершенно нечем заняться, остается только смотреть старые фильмы? Куда все подевались?

Том отдернул занавески, в комнате стало светлее.

– Нечего тебе сидеть в темноте.

– Это соответствует моему настроению в последнее время. Я рад тебе. А то я уже начал страдать от одиночества.

Для Оливера это было редкое признание, друзья серьезно посмотрели друг на друга.

– Ты готовился к экзаменам? – без обиняков спросил Том.

– Совершенно не готовился.

– Ты что ж, просто так будешь сидеть на экзаменах?

Оливер пожал плечами.

– Это не имеет ни малейшего значения. Ладно. Что будем делать?

Том взял с подноса бутылку виски и щедрой рукой наполнил два бокала.

– Я думаю, нужно повеселиться в последний вечер. Оливер с отвращением посмотрел на свой бокал и тут же одним махом осушил его.

– В последний вечер?

– Да, – Том резко отвернулся к окну. – Я думаю, другого такого не будет. Как бы все ни обернулось.

Оливер поставил бокал.

– Тогда давай повеселимся как следует! – к нему вдруг вернулась былая бодрость. – Вперед!

Когда Том впоследствии вспоминал этот вечер, ему приходило на память то, как Оливер вел себя за обедом: он был обворожителен, настаивал, что им нужно попробовать еще один пудинг и выпить хотя бы одну бутылку «Шато Найрака». Потом он повел Тома в бар «У Винсента» и был забавно напуган тем, что там полным-полно пьяных студентов, которые уже сдали экзамены.

– Фи, веселиться по этому поводу – это дурной вкус! – пробормотал он и увел Тома в более темный и изысканный клуб, где заказал прекрасный, вкусный и абсурдно дорогой портвейн, а затем откинулся на спинку сиденья и, выпустив облако сигаретного дыма, улыбнулся приятелю.

Впервые за много месяцев Тому было легко с ним общаться. Он вновь вспомнил, чем ему когда-то так полюбился Оливер. Даже приканчивая вторую бутылку портвейна, и несмотря на то, что в глазах его появился пьяный блеск, а на лбу выступили капли пота, Оливер все еще оставался остроумным аристократом, который когда-то приобщил Тома, чувствовавшего себя здесь после Нью-Йорка не в своей тарелке, к таинственной внутренней жизни Оксфорда.

Том пил с ним наравне, но не мог спокойно забыться, как это умел делать Оливер. Его осаждали воспоминания, а от спиртного просто началась головная боль. Они уже почти осушили вторую бутылку портвейна, когда Том, помявшись, достал из бумажника газетную вырезку. У него вдруг возникла настоятельная потребность поговорить с Оливером, но он смущался, как подросток. Вместе с головной болью росло раздражение, и Том отставил в сторону свою рюмку.

– Ты видел это?

Оливер взглянул и увидел, что Том держит в руках вырезку из светской хроники «Таймс». Он насмешливо фыркнул.

– Нет, конечно! По-моему, это не стоит нашего внимания.

– Да ты посмотри, черт побери!

Оливер, прищурившись, поглядел туда, куда ткнул пальцем Том – на первое объявление о предстоящих бракосочетаниях.

– А, понятно… Ну, так это не новость… Что тебя так взволновало, черт побери? – Оливер посмотрел на мрачное лицо Тома, и в его глазах медленно забрезжило удивленное понимание. – А… Ага… Но до чего ж это на тебя не похоже! Да, тяжко тебе… но согласись, это еще и ужасно забавно!

Оливер откинулся назад, сидя на бархатной банкетке, и громко расхохотался. Том нетерпеливо оборвал его, не дав посмеяться всласть.

– Но почему именно сейчас? Зачем объявлять об этом сегодня? Я думал, они хотят подождать. Я думал, у меня еще есть время.

– Почему? Ах, ну, конечно же, из-за мамы! Она ведь категорически против. Дарси, очевидно, считает, что он таким образом заставит ее согласиться.