Бессердечный граф - Клейпас Лиза. Страница 3

– Дев, ты славный мальчик, – сказала тогда мать, судорожно всхлипывая. – Маленькие мальчики все такие. Но когда вырастаете, вы становитесь жестокими и эгоистичными, разбиваете женские сердца.

– Мамочка, я не буду! – воскликнул он в тревоге. – Обещаю, что никогда не буду разбивать сердца!

Было слышно, как она горько рассмеялась сквозь слезы, словно он сказал несусветную глупость.

– Еще как будешь, зайчик мой, даже если не захочешь.

Подобные сцены повторялись не раз, но отчетливее всего Девон почему-то помнил именно эту. Оказалось, что мать была права: он действительно разбивал сердца, – или, по крайней мере, его часто в этом обвиняли, хотя он всегда с самого начала ясно давал понять, что жениться не собирается. Даже если бы он влюбился по-настоящему, то все равно никогда не дал бы такого обещания. Какой смысл обещать, если любое обещание можно нарушить… Он испытал боль, которую могут причинить даже любящие люди, и не хотел никому причинять сам.

Его внимание вернулось к вдове, и он ответил:

– Нет, дело не в мягкосердечии: по моему мнению, слезы чаще всего манипуляция, но что еще хуже, от них женщина теряет всю свою привлекательность.

– Вы самый отвратительный из всех мужчин, что когда-нибудь попадались мне на пути! – заявила вдова.

Девона позабавило, как она это произнесла: каждое слово вылетало, как стрела из лука.

– И как много было таких мужчин?

– Достаточно, чтобы распознать вам подобных.

– Сомневаюсь, что вы можете что-то разглядеть через эту вашу вуаль. – Он протянул руку и подцепил пальцем край черной газовой ткани. – Не поверю, что вам нравится ее носить.

– Это не имеет значения.

– Вы ее носите, потому что она скрывает лицо, когда плачете? – Это был не столько вопрос, сколько предположение.

– Я никогда не плачу.

Девон опешил: он, что неправильно ее понял?

– Вы хотите сказать, что не плакали даже после трагического происшествия с вашим мужем?

– В том числе.

Каким характером надо обладать, чтобы признаться в таком, даже если это правда? Девон ухватил пальцами край вуали и закинул черный креп на маленькую шляпку, к которой он был пришит.

– Не отстраняйтесь, не надо. Мы с вами будем стоять лицом к лицу и разговаривать, как цивилизованные люди. Боже правый, такого количества ткани хватит на парус для корабля и…

Девон умолк, не договорив, когда увидел наконец ее лицо и обнаружил, что смотрит в глаза цвета янтаря, наружные уголки которых были чуть приподняты и придавали им сходство с кошачьими. На мгновение у него захватило дух, он потерял способность мыслить, а все его органы чувств сосредоточились на восприятии увиденного. Никогда еще он не видел ничего подобного. Она оказалась моложе, чем он ожидал, с невероятно светлой кожей и копной каштановых волос, явно слишком тяжелой для шпилек. Высокие, четко очерченные скулы и узкий подбородок придавали лицу форму изящного треугольника и тоже напоминали о кошке. Губы, яркие, сочные, притягивали взор даже сейчас, будучи плотно сжатыми. Ее нельзя было назвать красавицей в общепринятом смысле слова, но она была настолько уникальна, что вопрос о красоте становился излишним. Траурное платье плотно облегало фигуру от шеи до бедер, а дальше превращалось в немыслимое количество складок, и о том, что скрывалось за всем этим чудом портновского искусства можно только гадать. Даже руки были скрыты черными перчатками, не считая лица, так что кожа видна была только на шее, над высоким воротом платья. Глядя как раз туда, Девон заметил, как она глотнула, и в этом движении было что-то уязвимое. Ямка на шее под подбородком, такое интимное местечко, к которому хотелось прижаться губами, казалась очень нежной. Воображение тут же разыгралось, и вот он уже представил, как, раздевая ее, словно замысловато упакованный подарок, целует ее, пока она не начнет извиваться, вздыхать и стонать. Будь на ее месте любая другая и при иных обстоятельствах, Девон соблазнил бы ее прямо здесь.

Вернув себя с небес на землю, он вдруг спохватился, что негоже таращить на нее глаза, как форель, выброшенная на берег, и стал лихорадочно искать в своем разгоряченном мозгу какие-нибудь подобающие случаю слова, пытался собрать спутавшиеся мысли в нечто связное. К его удивлению, молчание нарушила она:

– Меня зовут Кэтлин.

– Ирландское имя, но говорите вы совсем без акцента?

– В детстве меня отправили в Англию, и я жила в Леоминстере у друзей нашей семьи.

– Почему?

Она нахмурила изогнутые брови.

– Мои родители больше занимались лошадьми, чем детьми, и проводили по нескольку месяцев в году в Египте, где подбирали элитных лошадей для своей фермы. Я создавала… неудобства, а вот их друзья, лорд и леди Бервик, тоже разделявшие их увлечение, предложили отдать меня им, чтобы воспитывать вместе со своими двумя дочерьми.

– Ваши родители и сейчас живут в Ирландии?

– Мать умерла, а отец да, и сейчас там. – Ее взгляд стал отсутствующим: по-видимому, мысли унеслись куда-то далеко, потом она добавила: – Асада я получила от него в качестве свадебного подарка.

– Асада? – не понял Девон.

Кэтлин подняла на него взгляд, почему-то виноватый, ее шею и лицо медленно залила краска. И тут Девон понял:

– Коня, который сбросил Тео.

– Да, но в том не было вины Асада: конь был совершенно не объезжен, так что отцу пришлось выкупить его обратно у человека, которому он его продал.

– Зачем же было дарить вам такого коня?

– Лорд Бервик часто разрешал мне помогать объезжать молодых жеребцов.

Девон демонстративно окинул взглядом ее хрупкую фигуру.

– Да вы же не больше воробышка!

– Наезднику не нужна грубая сила: арабские скакуны очень чувствительны; им достаточно понимания и мастерства.

Как раз этого у Тео не было. Каким же надо было быть идиотом, чтобы подвергать риску и себя, и ценное животное.

– Тео что, решил так развлечься? – не удержавшись, спросил Девон. – Или захотел продемонстрировать храбрость?

В ее глазах появился и быстро исчез проблеск какого-то сильного чувства.

– Когда он в гневе, его невозможно остановить.

Рейвенел как он есть. Если кто-нибудь хоть как-то пытался противоречить Тео или в чем-то ему отказать, это вызывало взрыв. Возможно, Кэтлин думала, что сможет с ним совладать или что время его смягчит, поскольку не могла знать, что гнев у кузена всегда перевешивал любое чувство самосохранения. Девону очень хотелось думать, что с ним все иначе, но увы: в прошлом он тоже бывал этому подвержен, и не раз. Случалось, его тоже охватывала кипящая, как раскаленная лава, всепоглощающая ярость. В такие моменты он чувствовал себя великолепно, а потом, когда приходило осознание, не хотелось жить.

Кэтлин скрестила руки на груди, обхватив крошечными ладошками, обтянутыми черными перчатками, локти.

– Кое-кто считает, что Асада после этого случая следовало уничтожить, но наказывать животное за то, в чем нет его вины, по-моему, жестоко и неправильно.

– Вы собираетесь его продать?

– Я бы не хотела, но даже если придется, сначала его нужно заново объездить.

Девону не казалось разумным подпускать Кэтлин близко к коню, который только что убил ее мужа, пусть и не преднамеренно. К тому же, по всей вероятности, она не сможет оставаться в Эверсби достаточно долго, чтобы преуспеть в дрессировке арабского скакуна. Решив, что сейчас не самый подходящий момент об этом говорить, он предложил:

– Давайте прогуляемся? Я бы хотел осмотреть территорию поместья.

Кэтлин встревожилась.

– Может, вам все покажет садовник?

– Я бы предпочел, чтобы это сделали вы. – Девон намеренно выдержал паузу. – Или вы меня боитесь?

Ее брови взлетели вверх.

– С чего бы это? Нет, конечно.

– Тогда пойдемте?

Он предложил ей руку, но Кэтлин проигнорировала этот жест и, кивнув в сторону гостиной, спросила:

– Вашего брата тоже пригласим?

Девон покачал головой.

– Он спит.

– Как, в это время? Он что, заболел?