Комиссар Дерибас - Листов Владимир Дмитриевич. Страница 10

— Нас может поддержать армия Антонова? Какими силами?

— Я должен посоветоваться.

— Только просим вас без спешки. Мы должны как следует подготовиться. Иначе все дело может провалиться.

Донской согласно кивал головой.

В конце совещания в комнату вошли еще два человека.

— Это — товарищи из Москвы, — представил их Кандыбин. — Представители ЦК левых эсеров, — уточнил он.

В роли одного из них выступал Митрофан Попов, старый воронежский большевик, друг Муравьева. Он происходил из народовольческой семьи, носил пышные черные усы. На голове — копна нерасчесанных волос. Все это произвело впечатление на Донского. И он все время улыбался.

Расспросив Донского о настроениях в армии Антонова, никто из присутствовавших не стал вдаваться в другие подробности, чтобы не вызвать у Донского ничего настораживающего. Когда совещание подходило к концу, Попов сказал Муравьеву, но так, чтобы услышали все:

— Скоро состоится съезд левых эсеров, на котором будет заслушан политотчет ЦК. Так как твоя организация, Евдоким, считается одной из лучших, ты должен будешь выступить с содокладом.

«Члены ЦК» передали Муравьеву «директиву ЦК» об объединении всех антибольшевистских сил. Особое удовлетворение выразили по поводу установления связи с антоновцами.

Выйдя после совещания на улицу, Донской крепко стиснул локоть Муравьева:

— Ну, Евдоким Федорович, порадовал ты меня сегодня. Теперь успех нашего дела обеспечен. Александр Степанович будет доволен.

А на следующий день, прощаясь с Муравьевым, пообещал:

— Через неделю я приеду к вам опять. Но если вам понадобится что-либо срочно, можете меня найти через адвоката Федорова, проживающего в Тамбове. — При этом Донской назвал адрес и пароль, по которым можно связаться с Федоровым.

2. КРОНШТАДТСКИЙ МЯТЕЖ

13 февраля 1921 года в парижской газете «Утро» была опубликована телеграмма из Гельсингфорса (в настоящее время Хельсинки), в которой говорилось о том, будто бы в Кронштадте произошло восстание моряков против Советской власти.

На самом деле в Кронштадте пока было тихо. Восстание только готовилось, и газета выдала тайну французской разведки, которая принимала активное участие в подготовке мятежа. Но об этой заметке в газете в России тогда почти никто не знал. А те, кто знал, не поверили. Только 29 февраля, то есть спустя две недели, когда эсеры и монархисты действительно выступили в Кронштадте с оружием в руках, Самсонову позвонили чекисты из Петрограда. Дерибас, который работал с ним в одной комнате, слышал весь разговор. Встревожился:

— И там эсеры?

— Да. Повсюду предают дело революции!

В середине дня Дзержинский приказал собрать всех чекистов. В небольшом зале стало сразу душно, от возбужденных разговоров стоял гул. Вошел Дзержинский. Окинув взглядом собравшихся, он тихо проговорил:

— Товарищи! Наша Республика снова в опасности. Контрреволюция… — Дзержинский замолчал, глубоко вздохнул, и было заметно, что он волнуется. — Контрреволюция, — повторил он, — не унимается. История всех белогвардейских восстаний в Советской России, устроенных агентами Антанты, учит нас, что каждому из таких восстаний наши враги готовили общественное мнение за границей. Восстания и мятежи у нас изображались как выступления русских народных масс против «большевистского насилия». Эти лживые сообщения в печати всегда служили верным провозвестником, что буржуазные разведки готовят новые заговоры, взрывы, убийства. Так было и на этот раз.

28 февраля, — голос Феликса Эдмундовича стал резким, в нем чувствовалось раздражение настолько отчетливо, что собравшиеся притихли, — в Кронштадте начались волнения на военном корабле «Петропавловск». Кронштадт — ключ к Петрограду, вы это хорошо знаете. Конечно, дело не обошлось без эсеров, руководимых из того же Парижа — ведь Чернов сидит в Париже. Потерпев поражение на внешнем фронте, контрреволюция направляет все свои силы на взрыв Советской власти изнутри. Для достижения этой цели она не брезгует никакими средствами, пуская в ход весь свой богатый опыт предательства. Мы ни минуты не сомневаемся в том, что этот генеральско-эсеровский бунт будет подавлен так же, как был в 1919 году подавлен мятеж на Красной Горке. Но положение, надо признать, очень серьезное. Шпионская сеть Антанты, несомненно, раскинута не только в одном Кронштадте. Нужны хладнокровие, выдержка, бдительность и сплоченность. Мы обязаны усилить работу здесь, в Москве, и по всей России. Каждый чекист на своем посту должен взвесить, все ли он сделал, чтобы обезопасить революцию. А в Петроград мы пошлем подкрепление.

Чекисты расходились, и каждый думал о том, что он может сделать. Любой из них готов был немедленно отправиться в Кронштадт, чтобы сражаться с оружием в руках.

Спустя две недели Дзержинский вызвал к себе Дерибаса.

— Я рад вас приветствовать, — сказал Феликс Эдмундович. — Мы формируем отдельный батальон ВЧК. С этим батальоном поедете вы. Отправление сегодня ночью. Ваша задача — захватить руководителей мятежа. Имейте в виду, что глава мятежного ревкома Петриченко и его эсеровский штаб действуют в контакте с монархистами. Их поддерживает Петроградский комитет меньшевиков, который выпустил ряд прокламаций, где выражает солидарность с требованиями кронштадтских мятежников. Задача ясна?

— Понятно, Феликс Эдмундович!

— После ареста зачинщиков нужно быстро провести следствие и выявить связи эсеров, меньшевиков, монархистов с другими городами России. Докладывайте каждый день. Если вопросов нет, желаю успеха. — Дзержинский встал и крепко пожал руку.

Дерибас позвонил жене, которая работала в Совнаркоме:

— Нина, я иду домой. Вечером уезжаю в командировку. Что мне взять с собой?

Вместо ответа он услышал в трубке прерывистое дыхание. Нина Ивановна знала о событиях в Кронштадте и поняла, что может означать эта командировка. Она произнесла:

— Жди меня дома, я отпрошусь.

Дерибас вышел на улицу. Морозный воздух обжигал лицо. Под ногами поскрипывал снег. На улицах было довольно пустынно: все, кто мог, предпочитали отсиживаться дома. Пока дошел до Варсонофьевского переулка, порядком замерз, хотя это было совсем рядом.

Прошло около трех месяцев, как Дерибас с семьей поселился в этой квартире, вблизи от ВЧК. Еще свежи были в памяти первые впечатления от приезда в Москву: с Казанского вокзала, куда они прибыли в теплушке, шли пешком по холодному и голодному городу до Лубянской площади и тащили за собой салазки, на которых уместился весь их скарб.

Дерибасу дали комнату в Варсонофьевском переулке в большой барской квартире, хозяин которой сбежал в буржуазную Латвию. Несмотря на то что в комнате имелся камин, в ней было холодно — нечем было топить. Жена и дети спали, укрывшись всем наличным «имуществом»: одеялом, покрывалом и пальто. Терентий Дмитриевич приходил с работы под утро. Жена вставала, собиралась на работу, а он ложился спать на ее место.

Потом ему выдали «паек» дров… Тогда был субботний день, и верующие толпились возле церкви святого Варсонофия. Терентий Дмитриевич с сыном Андреем миновали церковь, вышли на Рождественку, зашли в дровяной склад. Дерибас передал талон служащему. Тот, кивнув в сторону больших бревен, сказал:

— Вон, берите. Два…

— А как везти?

— В сарае можете взять санки.

Погрузив бревна на сани, привезли их в свой двор и в течение нескольких часов пилили и кололи…

Вспомнив все это, Дерибас подумал: «Хорошо, что семья обеспечена топливом. Можно спокойно ехать…»

Дома Терентия Дмитриевича встретили сыновья: Андрей и Александр. Они обрадовались и удивились — не привыкли видеть отца в такое время.

— Заболел?

— Нет, еду в командировку.

Вскоре пришла жена. Сбросила пальто и озабоченно спросила:

— Ты надолго? Куда?

— В Петроград.

— Так я и знала! — Нина Ивановна едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.