Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 11
— Не-не… — замахал он на меня дымящейся папиросой, рассыпая искры и пепел, — сейчас телега подъедет!
«Сейчас» оказалось очень растянутым во времени, и мы успели вынести все вещи за ограду, а селяне скурить один две, а другой три папиросы, стоя в оглушительном и напряжённом молчании, когда показалась дряхлая, пузатая кобыла, заставшая, наверное, времена коллективизации, и запряжённая в древнюю, отчаянно скрипящую телегу.
Водитель кобылы, такой же дряхлый и пузатый, одетый, несмотря на летнюю жару, в телогрейку и почему-то в резиновые сапоги, восседает с видом человека, лично знакомого с Хароном и мало интересующегося миром живых.
— Вот, — Талейран жестом показал на транспортное средство, — чем богаты…
В голосе его мне послышалась лёгкая издёвка, и, смерив его тяжёлым взглядом, я принялся загружать вещи на солому, стараясь не обращать внимания на стойкий запах навоза. Чем, как говорится, богаты…
Несколько минут спустя, когда вещи были загружены, возчик тронул кобылу вожжами, и та, уронив на дорогу пахучее яблоко, начала двигаться, мерно помахивая хвостом и никуда не торопясь. Шагая рядом и придерживаясь рукой за бортик, я поглядываю по сторонам, и в голове, заезженной пластинкой, вертится давно заученное ещё в той жизни…
' Гой ты, Русь моя родная[vi]…'
[i] Напоминаю (а я просто вынужден делать это время от времени!), что позиции автора не обязаны совпадать с позицией ГГ.
[ii] 2 июня 1962 года милиция, армия и КГБ СССР расстреляли демонстрантов Новочеркасского электровозостроительного завода, которые выступили против повышения цен (это специально для адептов «В СССР цены ТОЛЬКО снижали») на продукты. Информация о количестве погибших и раненых долгое время была засекречена. Сегодня официально известно о 26 погибших и порядка 90 раненых.
[iii] Бэкграунд у всех разный, и есть люди, которые вообще не дрались, и не потому, что трусы, а просто не было необходимости. Но я лично знаю людей, которых вот так, сходу, не пытаясь разобраться в ситуации, забивали ногами и дрекольем, и некоторых — насмерть. Мало того, что невиновного, так в большей половине случаев повод для столь масштабных разборок был совершенно ничтожнейший. Русская провинция, по крайней мере в Липецкой области, она вот такая…
[iv] Чехов «Три сестры», чуточку переделанное под ситуацию.
[v] «Безродные космополиты» очень расхожая фраза в те времена, и применялась, за редким исключением, именно по отношению к евреям.
[vi] Есенин.
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.
Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.
Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.
Побегу по мятой стежке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: 'Не надо рая,
Дайте родину мою'.
Глава 3
Решение за семь вздохов
Отец пришёл, когда уже начало темнеть, и багровое солнце, полускрытое перистыми облаками, закатывалось за горизонт.
— Ну, вот… — только и сказал он, останавливаясь в воротах, — отпустили.
У мамы, возящейся в летней кухне, задрожала нижняя губа, а глаза налились слезами, и она медленно, будто не веря, пошла к нему. На поросшую травой дорожку упало полотенце, но мама этого не заметила, как не заметила и того, что тапочек соскочил с её левой ноги.
— Пришёл… — прерывисто выдохнула она, трогая ладонью щёку супруга и счастливо улыбаясь, — живой…
Отец, не отвечая ничего, улыбнулся устало и очень нежно, и, поймав ладонь супруги, поцеловал её.
— Живой, — хрипловато сказал он, и снова поцеловал её ладонь.
Мама начала что-то прерывисто говорить на идише, а отец, не отвечая, обнял её крепко-крепко, и они замерли так на несколько секунд.
— Отпустили, — выдыхаю, ощущая, как с плеч падает невероятный груз ответственности, который я, за неимением взрослого мужчины в семье, взвалил на себя. Подойдя, я обнял родителей, и мы долго так стояли…
— Ну, всё… — мягко сказал отец, неловко отстраняясь, — хватит.
— Да, ты же голодный! — всплеснула руками мать, — Я мигом! Ой…
Она только сейчас заметила, что стоит в одном тапочке и поджала ногу, исколотую травой и камешками. Отец, сказав ей что-то негромко, отчего та зарделась, поднял тапочек, и, встав на одно колено, одел на ногу супруге.
Не сразу встав, он поднял голову наверх, улыбаясь, и это было так хорошо и неловко, что я отвернулся…
За воротами, метрах в двадцати, хорошо видимый на фоне заходящего солнца, пялится на нас какой-то мужик неопределённого возраста, в калошах на босу ногу, пузырящихся на коленях спортивных штанах и пиджаке не по росту. Заметив, что я смотрю на него, мужик демонстративно отхаркался и начал сворачивать козью ножку.
Усмехнувшись кривовато, я, обойдя родителей, прикрыл ворота, ощущая это так, будто закрыл театральный занавес. Мельком выглянув в щель, увидел, как единственный зритель удаляется прочь независимой походкой человека, вкусно выпившего после тяжёлой работы.
— Представляю завтрашние рецензии, — бормочу себе под нос, в самом деле представляя их, и почему-то сперва в виде постов в «Телеграмме», а потом уже — коротких, но полноценных статей с броскими заголовками на мониторе компьютера. Фыркнув, радуюсь собственному красочному воображению, полагая его, в числе прочих, одним из симптомов улучшившейся работы мозга.
К селянину же я испытываю не презрение, а жалость, как к человеку, с рождения ограждённого множеством запретов и заборов. Железный Занавес, это ведь совсем не фигура речи! К сожалению…
Не только невозможность выезда из страны, но и глушение радиостанций, запрет целых разделов музыки, живописи и даже науки[i] на государственном уровне, сковывает, ограничивает гражданина СССР, даже если он сам не вполне осознаёт эти ограничения. А для жителей деревень и прочих «лишенцев», с отсутствием паспортов[ii], куда как более тотальным контролем всего и вся, эти ограничения, в том числе и культурные, можно возводить в куб!
… но правда и то, что жалость моя с оттенком брезгливости, и пожалуй, опаски.
Когда смотришь на всё это не с позиции независимого социолога или этнографа, а изнутри, можно сколько угодно видеть причинно-следственные связи и понимать, что человек становится скотиной не от хорошей жизни, но скотиной-то он от этого быть не перестаёт!
И сейчас эта скотина, полагая себя вправе, а своё мнение единственно верным, и даже не предполагая, что могут существовать другие взгляды на жизнь, и что эти взгляды, чёрт подери, имеют право на существование, влезла в нашу жизнь!
Вот так вот — в калошах на босу ногу, с цигаркой, налипшей на нижнюю губу, перегаром и щетиной, хватая за ворот рубахи и брызжа в лицо слюной и оскорблениями. Да и… не факт, что всё закончилось!
Отец ест медленно, устало, через силу, и, наверное, не вполне чувствуя вкус. Время от времени, переставая жевать, он о чём-то задумывается, и, держа перед собой ложку, с которой обратно в тарелку стекает суп, сидит молча.
Наконец, доев без особой охоты, он взял кружку с чаем и вышел на крыльцо, накинув на широкие плечи лёгкую куртку. Я, уже давно поев, налил себе чаю, вроде как за компанию, и тоже вышел на улицу, прислонившись к плохо ошкуренному бревну, поддерживающему заметно обветшавший навес над крыльцом.
Родители сидят молча, плечом к плечу, и тишину нарушает лишь стрёкот насекомых, да изредка — негромкое сёрбанье, когда отец отхлёбывает кипенно-горячий чай. Здесь, у крыльца, нет ни единой лампочки, а потому комары и разная мошкара не слишком досаждают, сбившись поодаль, у освещённого окошка горницы.